— Можете спать на сеновале,— деловито сказала хозяйка,— там еще осталось немного сена. Только не курить.
Я побожился, что никогда в рот не брал сигареты.
— Тогда забирайтесь и спите себе на здоровье,— сказала она и, помолчав, спросила: — А вы семейные?
— Конечно,— спокойно ответил я.
— А то ходят тут всякие,— ворчала хозяйка.— Иной раз, как воришки, заберутся на сеновал, даже не спросят. Только утром их и видишь, слезут да пойдут себе. Куда ж это годится?
— Распустился народ, распустился,— вытирая ноги грубым льняным полотенцем, с ехидцей заметил парень.
— Разве в наше-то время так делали? — не унималась хозяйка, но тут же смягчилась и предложила нам парного молока. Я взял целый кувшин, заплатил вдвойне и попросил две кружки. Потом мы отправились на сеновал.
11
Гита сияла от счастья.
— Ты бесподобен, Анатол. Вот уж не думала, что ты сумеешь так отлично разыграть супруга. Мне кажется, на свете нет ничего прекраснее, чем этот коровник под цветущей черемухой! Слышишь, как заливаются ласточки?
— Заливаются соловьи. А ласточки щебечут,— сказал я и в ответ услышал звонкий смех Гиты.
— А лягушки —>лягушки заливаются или щебечут?
— Лягушки квакают и голосят.
— Ох, какой ты у меня рассудительный муженек! — шутила Гита.— С этим кувшином в руке ты похож на того деревенского парня. Как он сказал про собаку?
— Коли пес громко брешет, значит, не укусит,— процитировал я.— Так же, как и человек...
— А я возьму и укушу тебя,— пригрозила Гита.— Бот увидашь...
В одном конце коровника стояла телега. Мы сложили в нее свои вещи и взобрались на сеновал. Там было еще довольно много сена, но оно пересохло и совсем не пахло, зато в раскрытую дверь сарая волнами катился горьковато-сладкий аромат черемухи.
— Какая прелесть! — восторгалась Гита.— Какие запахи!
— Ты посоветуй опту выпустить новые духи «Черемуха Гауи».
Гита поморщилась.
— Милый, зачем ты все время дразнишь меня? Все равно он запретил бы мне употреблять эти духи.
В черемухе запел соловей. Мы лежали и слушали. Птица пела прямо над нами. Нас разделяла лишь тонкая дранка крыши.
— Ты когда-нибудь видел соловья? — прошептала мне на ухо Гита.— Какой он?
— Такой же прекрасный, как ты,— тоже шепотом отвечал я.— Такой же чудесный...
Соловей пропел свою песню и полетел к другому кусту. Мы спустились с сеновала и стали готовиться к ужину. Туман окропил траву густой росой, и мы умыли ею руки.
— В каком углу сеновала ты будешь спать? — спросила Гита.
— В том же, где и ты,— ответил я.
— А я в том, где ты,— весело отозвалась Гита, раскладывая наши припасы.
Мы ужинали на траве, под черемухой. Вечер был тихий, чуткий. Запад все еще купался в оранжевой заре, а долина погружалась в темноту. У реки, где полыхал костер, звучали песни, смех, а мы были счастливы побыть наедине друг с другом в этом тихом уголке. Речные заводи и рукава дымились, точно огромные котлы. Клубились прозрачные облака тумана, постепенно обволакивая и нас — двух счастливых и вместе с тем несчастных людей. Мы ни о чек не говорили, но каждый думал о том, что после этой чудной короткой ночи придут другие, и мы проведем их в разлуке или где-то далеко, на чужбине, Видно, потому мы так глубоко, так остро ощущали великолепие этой ночи, именно потому мы были так счастливы. Большое счастье всегда мимолетно, но память о нем остается на всю жизнь...
Гите стало прохладно. Зябко поеживаясь, она сказала:
— Может, разжечь костер?
— Здесь нельзя, дорогая. А что, маленькому Аиатолу холодно?
— Он весь дрожит.
Я откупорил бутылку вина. Гита отпила несколько глотков.
— Как вкусно! — сказала она, возвращая бутылку.— Это что за вино?
— Земляничное. Наше свадебное вино. Гита обняла меня.
— Да, мы сегодня празднуем нашу свадьбу, милый.
— Тогда надо позвать гостей.
— Каких гостей?
— Твою маму,— ответил я,— моего друга Бориса.
— Нет, давай лучше отпразднуем вдвоем. Разве тебе скучно со мной?
— С тобой замечательно.
— Это хорошо, милый. Ведь мы не так уж одиноки. Кругом жизнь! Слышишь, кто-то урчит?
— Земляной рак. Пригласим его на свадьбу.
— И соловьев пригласим,— воскликнула Гита.— И голубую птичку, ту, что выпорхнула из ивы на берегу.
— И косматого Карава. И коров. И лягушек из протоков.
— И еще кого? — спросила Гита.
— И еще вот эту черемуху. Она будет посаженой матерью. Но как же быть с музыкой?
— Пригласим окрестных кузнечиков, лягушек и земляных рачков. Такой свадьбы никогда еще не бывало. Согласен? — Гита склонила голову ко мне на плечо и продолжала:
— Звезды у нас будут вместо свечек, а месяц — главный церемониймейстер. Только чем же потчевать наших гостей?
— Дорогая, у нас будет роскошный стол. Пчелы нанесут нектара и меда, лесные голуби своих яиц, рыбы из омутов будут сами прыгать на сковородку, зеленые лягушки охотно отдадут нам свои лапки, но это угощение только для дам.
— Ну нет, избавь меня от лягушачьих лапок.
— В таком случае ради нашего свадебного пира собой пожертвует заяц или, еще лучше, тетерев. Прилетит и сам порхнет в духовку. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Конечно, нет. Совсем другое дело. И вообще ты составил чудное меню. Но к такому угощению необходимо вино.
Я протянул ей вино. Мы по очереди пили прямо из бутылки.
— Где это видано, чтобы на свадьбе пили прямо из горлышка? — спросила Гита.— Мы забыли захватить посуду.
— Вся посуда на столе, дорогая,— сказал я.— Вино мы будем пить из листьев водяных лилий, пиво из ракушек, а коньяк... Угадай, из чего мы будем пить коньяк?
— Может, из ореховых скорлупок? Цветочных бутонов?
— Не угадала. Коньяк мы будем пить из шляпок желудей. Согласна?
— Какая прелесть! — воскликнула Гита.— Теперь я вижу, у меня чудесный муженек. Ты все умеешь, ты все можешь. Но гожусь ли я тебе в жены?
— Ты будешь замечательной женой,— сказал я, целуя ее.— Лучшей из лучших.
— Мы на славу пировали, может, пойдем теперь на свадебное ложе? — предложила Гита.— Мне так хорошо. Никогда не было так хорошо, как сегодня. Давай покинем наших гостей. Пускай веселятся, а мы с тобой пойдем спать.
— Отлично,— согласился я.— Уже поздно. Свечи по* гасить?
Гита взглянула на звезды.
— Пускай светят, милый, скоро их погасит месяц.
— А что нам делать с соловьями?
— Пускай поют. Пускай все останется, как было. И земляной рак пускай верещит. Пускай все веселятся. Мы уйдем незаметно, и они нас не хватятся.
— Хорошо, дорогая, уйдем незаметно. Жизнь прекрасна, правда?
— Жизнь прекрасна, жизнь прекрасна...
Я первый взобрался на сеновал, приготовил постель и снова спустился за Гитой. Она неподвижно сидела под кустом черемухи.
— Ты что тут делаешь?
— Прощаюсь с нашими гостями,— ответила она с заметной грустью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128