Кроме того, из Латвии ожидается еще одна группа. Вместе с ними и поедем.
— Счастливые,— вздохнул я. Дика растрогал мой вздох.
— Не горюй, Малыш! — он почему-то упорно звал меня Малышом.— Скоро к тебе приедет жена, и ты будешь счастливее нас.
— Отнес свой телефон хозяйке бара? — спросил я Дика, желая переменить тему разговора.— Ты ведь ей обещал.
— Мало ли что обещал. Но, может, еще отнесу. Дик на ветер слов не бросает. Она все-таки чудесная женщина, правда?
— Чудесная старая дама,— поправил Борис.— Если у тебя нет лучше, и она сойдет.
— А у тебя что, есть лучше?
— У него настоящая красавица, к тому же поэтесса,— не выдержал я.
— Поэтесса! — воскликнул Дик.— А где же она, твоя поэтесса?
— Не болтай чепухи,— набросился на меня Борис. Потом повернулся к Дику: — Она простая фабричная девочка. Недавно написал ей.
— Покажи фотографию,— сказал я.
Борис достал из бумажника фотографию Сподры. Дик выхватил ее из рук, посмотрел и воскликнул:
— О да, красавица! А что означает имя Сподра?
— Это значит — яркая, сияющая, чистая,— пояснил я.
Борис, довольный, улыбался. Я достал из кармана фотографию Гиты и протянул ее Дику:
— Чья лучше?
Дик недолго колебался.
— Твоя слишком грустная, мне такие не нравятся.
— Так это фотограф виноват,— возразил я. Но Дика трудно было переубедить.
— Нет, Малыш, она сама во всем виновата. Губы у нее грустные, глаза грустные, лоб грустный. Шотландцы любят веселых. Земля у нас мрачная, небо мрачное, жизнь тоже мрачная. И если у тебя еще жена дома мрачная, пиши пропало.
Я отнял у Дика фотографию.
— Ничего ты не смыслишь в женщинах. Пойдем-ка лучше, покажу вам свои апартаменты.
У лифта стояло множество иностранцев, и мы отправились пешком на пятый этаж. Дик поднимался с трудом, его мучила одышка.
— Ты повыше не мог снять? — возмущался он.— Я бы на твоем месте вообще устроился на Эйфелевой башне. По крайней мере, там есть ресторан, и твоей жене не пришлось бы бегать вниз и вверх за продуктами.
В самом деле, как я не подумал об этом! Ведь скоро прибавится маленький Анатол. Тесная кабина лифта в этом старом отеле вечно занята. Я буду работать или учиться, и мне-то придется всего раз или два в день спускаться и подниматься по лестнице. А Гите — множество раз. Но теперь было поздно об этом думать. Деньги уплачены, адрес послан Гите. Оставалось терпеливо ждать ее приезда. Поскорей бы она приезжала! Уедут Борис и Дик, я совсем один в этом огромном и чужом мне городе...
Комнаты понравились моим друзьям.
— Один вид чего стоит! — воскликнул Борис, выходя на балкон.— До Монмартра рукой подать. Набережная Сены, Лувр... Здесь чудесно, Анатол. Ты письмо отправил?
— Сегодня.
— Получит дней через пять. Дня три-четыре займет дорога. Можешь выходить встречать через неделю, не раньше.
— Я уже завтра пойду встречать.
— Что ты бесишься? Только мучаешь себя понапрасну. Смотри на жизнь проще, спокойней.
— Не все одинаковы.
— Учись у Дика.
— Что ты сказал? — встрепенулся Дик. Борис усмехнулся.
— Говорю, что ты забыл свою даму из бара.
— Пошли, ребята! — вскочив с дивана, воскликнул Дик.— Она мне нравится, эта перезрелая француженка.
— А ей нравится твой нос,— сказал я.— Как видишь, Дик, вкусы бывают разные. Рыжеволосая Мэри забраковала тебя, а мадам ты пришелся по вкусу. Ты забраковал мои комнаты, а Гите они понравятся.
Дик схватил меня за уши.
— Вот как она будет благодарить тебя!
Мы вышли на улицу в прекрасном настроении. Солнце уже скрылось за крышами домов и миллионами печных труб. В каменных руслах улиц бурлила жизнь. Бульваром Сен-Жермен мы добрались до моста Согласия и вышли к набережной Сены, где страстно целовалась парочка влюбленных.
— Это меня возбуждает! — воскликнул Дик, уплетая купленный по дороге кренделек.— Всякий раз, когда я вижу вот такую влюбленную парочку, кажется, сам сатана мне шепчет на ухо: «А что же ты теряешься, Дик, что стоишь, как кол среди двора? Распусти листву, позволь и ты какой-нибудь сладкогласной пташке присесть на твою веточку с ужасной бородавкой на конце».
Мы посмеялись.
— Смейтесь, ребята, смейтесь! Я свои недостатки знаю. Еще в детстве зеркало дало мне понять, что ангелочком я не буду. И с тех пор всю жизнь меня мучает зависть к тем, кто своей внешностью способен вскружить голову женщине...
Голос Дика дрогнул, и мне стало жаль парня.
— Не расстраивайся, Дик,— попытался я утешить его.— Нос в любви не самое главное.
— Отлично сказано! Да вот беда, большинство женщин не понимают этого. Ну ладно, я ведь пошутил. С детства обожаю шутки. Пендрик был прав. Пошел бы я в клоуны, имел бы успех. Признаться, я и сам об этом подумывал в свое время.
— Ну и что ж?
— Когда был маленький, мне нравились клоуны. В цирке живот надрывал от смеха. А теперь мне их жалко. Над чем люди смеются? Над размалеванным уродством, над человеком, с которым на арене обращаются хуже, чем с собакой... Разве это смешно? Задумался я над этим, и с той поры в цирк ни ногой. А если кто-нибудь надо мной смеется, я смеюсь вместе с ним. Как клоун. А что мне, друзья, остается? Плакать? Носовых платков не напасешься. Особенно на мой-то нос...
— Правильно, Дик, не обращай внимания,— серьезно сказал Борис.
К Дику вернулось его обычное настроение. Он подбежал к мальчуганам, сидевшим у Сены с удочками в руках.
— Рыба! Рыба! — закричал Дик, показывая куда-то на середину реки.— Кит!
Мальчуганы всполошились. Воспользовавшись заминкой, Дик схватил чью-то удочку, достал из кармана витой кренделек и нацепил его на крючок.
— Где кит? Где? Дядя, где? — наперебой кричали рыболовы. Дик вскинул удочку с крендельком, будто только что вытащил ее из воды, и крикнул:
— Вот он, вот! Я поймал!
Ребятишки со смехом окружили Дика. Самый маленький, вытянув ручонку, пытался схватить необычный улов.
— Это мой. Моя удочка — мой и крендель! — кричал он.
Широким жестом Дик протянул ему кренделек.
— Бери и кушай на здоровье. А я и не знал, что в этой реке и крендели водятся.
— Дядя, а ты видел настоящего кита? — спросил кто-то.
— Даже не раз. Однажды у берегов Англии кит проглотил лодку вместе с рыбаками. Они жили у него в брюхе до тех пор, пока не искромсали кита своими ножами, не изжарили и не съели всего без остатка. Потом благополучно выбрались на берег. Оказалось, что, сидя в китовом брюхе, они совершили кругосветное путешествие.
Ребята слушали затаив дыхание.
— А кит большой был? — спросил кто-то.
— Громадный! — воскликнул Дик.— Хвост как Эй-фелева башня, пасть пошире Сены, а каждый зуб величиной с обелиск на площади Согласия.
— И рыбаки всего съели? — уминая кренделек, спросил самый маленький.— А где же они взяли огонь, чтобы поджарить мясо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Счастливые,— вздохнул я. Дика растрогал мой вздох.
— Не горюй, Малыш! — он почему-то упорно звал меня Малышом.— Скоро к тебе приедет жена, и ты будешь счастливее нас.
— Отнес свой телефон хозяйке бара? — спросил я Дика, желая переменить тему разговора.— Ты ведь ей обещал.
— Мало ли что обещал. Но, может, еще отнесу. Дик на ветер слов не бросает. Она все-таки чудесная женщина, правда?
— Чудесная старая дама,— поправил Борис.— Если у тебя нет лучше, и она сойдет.
— А у тебя что, есть лучше?
— У него настоящая красавица, к тому же поэтесса,— не выдержал я.
— Поэтесса! — воскликнул Дик.— А где же она, твоя поэтесса?
— Не болтай чепухи,— набросился на меня Борис. Потом повернулся к Дику: — Она простая фабричная девочка. Недавно написал ей.
— Покажи фотографию,— сказал я.
Борис достал из бумажника фотографию Сподры. Дик выхватил ее из рук, посмотрел и воскликнул:
— О да, красавица! А что означает имя Сподра?
— Это значит — яркая, сияющая, чистая,— пояснил я.
Борис, довольный, улыбался. Я достал из кармана фотографию Гиты и протянул ее Дику:
— Чья лучше?
Дик недолго колебался.
— Твоя слишком грустная, мне такие не нравятся.
— Так это фотограф виноват,— возразил я. Но Дика трудно было переубедить.
— Нет, Малыш, она сама во всем виновата. Губы у нее грустные, глаза грустные, лоб грустный. Шотландцы любят веселых. Земля у нас мрачная, небо мрачное, жизнь тоже мрачная. И если у тебя еще жена дома мрачная, пиши пропало.
Я отнял у Дика фотографию.
— Ничего ты не смыслишь в женщинах. Пойдем-ка лучше, покажу вам свои апартаменты.
У лифта стояло множество иностранцев, и мы отправились пешком на пятый этаж. Дик поднимался с трудом, его мучила одышка.
— Ты повыше не мог снять? — возмущался он.— Я бы на твоем месте вообще устроился на Эйфелевой башне. По крайней мере, там есть ресторан, и твоей жене не пришлось бы бегать вниз и вверх за продуктами.
В самом деле, как я не подумал об этом! Ведь скоро прибавится маленький Анатол. Тесная кабина лифта в этом старом отеле вечно занята. Я буду работать или учиться, и мне-то придется всего раз или два в день спускаться и подниматься по лестнице. А Гите — множество раз. Но теперь было поздно об этом думать. Деньги уплачены, адрес послан Гите. Оставалось терпеливо ждать ее приезда. Поскорей бы она приезжала! Уедут Борис и Дик, я совсем один в этом огромном и чужом мне городе...
Комнаты понравились моим друзьям.
— Один вид чего стоит! — воскликнул Борис, выходя на балкон.— До Монмартра рукой подать. Набережная Сены, Лувр... Здесь чудесно, Анатол. Ты письмо отправил?
— Сегодня.
— Получит дней через пять. Дня три-четыре займет дорога. Можешь выходить встречать через неделю, не раньше.
— Я уже завтра пойду встречать.
— Что ты бесишься? Только мучаешь себя понапрасну. Смотри на жизнь проще, спокойней.
— Не все одинаковы.
— Учись у Дика.
— Что ты сказал? — встрепенулся Дик. Борис усмехнулся.
— Говорю, что ты забыл свою даму из бара.
— Пошли, ребята! — вскочив с дивана, воскликнул Дик.— Она мне нравится, эта перезрелая француженка.
— А ей нравится твой нос,— сказал я.— Как видишь, Дик, вкусы бывают разные. Рыжеволосая Мэри забраковала тебя, а мадам ты пришелся по вкусу. Ты забраковал мои комнаты, а Гите они понравятся.
Дик схватил меня за уши.
— Вот как она будет благодарить тебя!
Мы вышли на улицу в прекрасном настроении. Солнце уже скрылось за крышами домов и миллионами печных труб. В каменных руслах улиц бурлила жизнь. Бульваром Сен-Жермен мы добрались до моста Согласия и вышли к набережной Сены, где страстно целовалась парочка влюбленных.
— Это меня возбуждает! — воскликнул Дик, уплетая купленный по дороге кренделек.— Всякий раз, когда я вижу вот такую влюбленную парочку, кажется, сам сатана мне шепчет на ухо: «А что же ты теряешься, Дик, что стоишь, как кол среди двора? Распусти листву, позволь и ты какой-нибудь сладкогласной пташке присесть на твою веточку с ужасной бородавкой на конце».
Мы посмеялись.
— Смейтесь, ребята, смейтесь! Я свои недостатки знаю. Еще в детстве зеркало дало мне понять, что ангелочком я не буду. И с тех пор всю жизнь меня мучает зависть к тем, кто своей внешностью способен вскружить голову женщине...
Голос Дика дрогнул, и мне стало жаль парня.
— Не расстраивайся, Дик,— попытался я утешить его.— Нос в любви не самое главное.
— Отлично сказано! Да вот беда, большинство женщин не понимают этого. Ну ладно, я ведь пошутил. С детства обожаю шутки. Пендрик был прав. Пошел бы я в клоуны, имел бы успех. Признаться, я и сам об этом подумывал в свое время.
— Ну и что ж?
— Когда был маленький, мне нравились клоуны. В цирке живот надрывал от смеха. А теперь мне их жалко. Над чем люди смеются? Над размалеванным уродством, над человеком, с которым на арене обращаются хуже, чем с собакой... Разве это смешно? Задумался я над этим, и с той поры в цирк ни ногой. А если кто-нибудь надо мной смеется, я смеюсь вместе с ним. Как клоун. А что мне, друзья, остается? Плакать? Носовых платков не напасешься. Особенно на мой-то нос...
— Правильно, Дик, не обращай внимания,— серьезно сказал Борис.
К Дику вернулось его обычное настроение. Он подбежал к мальчуганам, сидевшим у Сены с удочками в руках.
— Рыба! Рыба! — закричал Дик, показывая куда-то на середину реки.— Кит!
Мальчуганы всполошились. Воспользовавшись заминкой, Дик схватил чью-то удочку, достал из кармана витой кренделек и нацепил его на крючок.
— Где кит? Где? Дядя, где? — наперебой кричали рыболовы. Дик вскинул удочку с крендельком, будто только что вытащил ее из воды, и крикнул:
— Вот он, вот! Я поймал!
Ребятишки со смехом окружили Дика. Самый маленький, вытянув ручонку, пытался схватить необычный улов.
— Это мой. Моя удочка — мой и крендель! — кричал он.
Широким жестом Дик протянул ему кренделек.
— Бери и кушай на здоровье. А я и не знал, что в этой реке и крендели водятся.
— Дядя, а ты видел настоящего кита? — спросил кто-то.
— Даже не раз. Однажды у берегов Англии кит проглотил лодку вместе с рыбаками. Они жили у него в брюхе до тех пор, пока не искромсали кита своими ножами, не изжарили и не съели всего без остатка. Потом благополучно выбрались на берег. Оказалось, что, сидя в китовом брюхе, они совершили кругосветное путешествие.
Ребята слушали затаив дыхание.
— А кит большой был? — спросил кто-то.
— Громадный! — воскликнул Дик.— Хвост как Эй-фелева башня, пасть пошире Сены, а каждый зуб величиной с обелиск на площади Согласия.
— И рыбаки всего съели? — уминая кренделек, спросил самый маленький.— А где же они взяли огонь, чтобы поджарить мясо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128