Мы опоздали к обеду и потому отправились прямым путем в монастырскую келарню, где хозяйничали повара трех батарей, и среди них наш Пендрик. Он встретил нас с распростертыми объятиями, тут же угостил тушенной в оливковом масле козлятиной и бобами.
— Ну, как воюем? — спросил меня Пендрик, не подозревая, что я три дня провалялся в медпункте в двух шагах от его кухни. Когда я сообщил ему об этом, он обиделся.
— Что же ты молчал? Я бы прислал тебе отличного вина. Нам немного выдали для штаба.
— Неужто не оставил про запас? — спросил Борис.
— Может, есть еще немножко.
Пендрик пошел проверить свои запасы, а мы с Борисом перемигнулись.
— Будет! — сказал я.— А то какой из него повар, если сам себе лакомый кусок не сумеет приберечь!
Скоро Пендрик вернулся с узкогорлым глиняным кувшином. В нем плескалась изрядная толика вина. Мы пили, как испанцы, подняв кувшин над головой, подставив рот под тонкую струю. Вино было прохладное, кислое
и хорошо освежало. Правда, я еще не совсем освоил местную манеру пить, и потому часть жидкости попадала за воротник.
— Плохой из тебя выйдет стрелок, если даже струйкой вина в свой рот не попадешь,— смеялся Пендрик.
— Ничего, Пендрик, освоим.
— Ну, а как продвигаются наши вперед? — спросил Пендрик.
— Топчемся на месте,— ответил Борис.— И потому так много жертв с обеих сторон.
— Много жертв? — переспросил Пендрик.
— А ты думал,— ответил Борис.
Мне показалось, Пендрик теперь не жалел, что его приставили к кухне. Здесь было меньше бомбежек и вообще поспокойнее во всех отношениях. А кроме того, здесь ешь и пей сколько и когда угодно. За последнее время Пендрик заметно располнел, округлился. А чтобы в наших глазах поднять свой престиж, он важно заметил:
— Одного из поваров чешской батареи тоже ранило. Везли солдатам ужин, а фашистский самолет как раз обстреливал дорогу. Все попрятались в канаву, но одно-му-таки в плечо угодило.
— Бывает,— равнодушно произнес Борис.
— Как бы и за нас не взялись эти чертовы самолеты,— высказал опасение Пендрик, но Борис его успокоил:
— Тут бомбить не будут. Господь бог охраняет это место.
— Тьфу, не сглазить! — воскликнул Пендрик.— Уж если тут посыплются бомбы, тогда пиши пропало. Тогда одно останется — сматывать удочки...
На следующее утро, прихватив с собой бочонок вина, продукты, мы с Борисом, комиссаром Поповым и командиром дивизиона Цветковым в грузовике отправились на свой высотный наблюдательный пункт. Когда выехали из монастыря, солнце только-только поднималось над холмами Кастильского плоскогорья. Дорога не спеша карабкалась в гору. На ветвях магнолий, стряхнув с крыльев ночную росу, распевали птицы. Пробуждался и фронт: вдали затарахтели пулеметы, загрохотала тяжелая артиллерия. Мной овладело странное беспокойство. Но это был не страх, приказывающий учащенно биться сердцу и мурашкам бегать по спине. Во мне проснулось какое-то болезненное чувство ответственности и неверия в свои силы. Мелькнула даже мысль: не лучше ли было
остаться у орудий вместе с Диком? Там гораздо проще, там требуется скорее сила и ловкость, чем смекалка и знания...
Мы поднялись на несколько сот метров. Там было прохладнее, воздух чище, а зелень сочная и густая. По сравнению с выжженной солнцем, спаленной фугасками темно-бурой степью эти места казались цветущим оазисом в знойной пустыне. В просветах зелени с высоты птичьего полета временами мелькал королевский замок, почивший, словно великан, на склоне Гвадаррамы, озаренный мягким утренним светом и потому казавшийся привлекательным. Глядя на него с высоты зеленых холмов, я понял, почему Филипп Второй построил свою резиденцию именно здесь. Едва ли в окрестностях Мадрида найдется другое столь благодатное, столь живописное место, где бы зной Кастильского плоскогорья сливался с прохладой Гвадаррамских гор, где бы сухая степь незаметно переходила в буйную растительность предгорий.
Дорога внезапно вильнула в лесистую долину, где укрывалась артиллерия республиканцев. Там разместился и наш дивизион. За долиной поднимался большой каменистый, поросший редколесьем пригорок, своим крутым склоном обращенный на юго-запад и таким образом укрывавший нашу артиллерию от вражеских наблюдателей. Пригорок соединился с горной цепью Гвадаррамы, у подножья которой мы остановились.
Выгрузив из машины мешки с продуктами, бочонок вина, мы по извилистой каменистой тропе отправились в горы. Внизу, в долине, были видны орудия. Их было много, по-моему, слишком много, чтобы противник не заметил их с воздуха. Кастильское плоскогорье постепенно отступало, скрывалось в синеватой дымке, а мы, порывисто дыша, взбирались все выше и выше. У меня за спиной плескался тяжелый бочонок, и я плелся, согнувшись в три погибели.
Наконец послышалось долгожданное слово «привал!». Я осторожно положил бочонок на землю и благодарно улыбнулся командиру дивизиона Цветкову.
— Жарко,— сказал он, снимая офицерскую фуражку и утирая лицо.
— Не устал? — спросил Попов.
— Нет,— соврал я.— А еще далеко? Борис кинул на меня озабоченный взгляд.
— Далеко,— откровенно признался Попов.
— До высоты 1030,— добавил Цветков,— отсюда три километра.
— И все время по горам?
— Все время по горам.
Мы присели. Цветков отцепил от пояса флягу и предложил нам вина. В долине ухнула батарея. Мы видели вспышки огня и синеватые дымки.
— Наши,— ласково произнес Цветков.— Максимов с Савичем работают.
Снаряды со свистом проносились над нами. Борис достал бинокль и следил за попаданием. Один за другим раздались шесть взрывов. Борис вскрикнул:
— Танки! Стреляют по танкам. Кажется, попали! Цветков выхватил у него бинокль.
— Да, по танкам,— подтвердил Цветков.— Один подбит, другие повернули обратно. Еще, ребята, еще раз! — кричал он, будто его могли услышать.— Еще раз, черти! Еще!
И действительно, орудия дали еще один залп. Смерч песка, осколков и дыма густой завесой окутал в беспорядке отступавшие танки.
— Ура! — кричал Цветков.— Стреляют, черти!
— Максимов молодец,— сказал Попов.
Наконец бинокль дошел до меня. Пока Цветков потягивал из фляги вино, я оглядел окрестность. Лежавший в пятидесяти километрах Мадрид был виден как на ладони, и только Университетский городок прятался в дыму и пыли сражений. А по долинам, у подножья гор, израненные пулями, снарядами и бомбами, в знойном мареве, казалось, трепыхали от страха близлежащие городки: Вальдеморильо, Вильянуэва-де-ла-Каньяда, Ки-хорна, Вильянуэва-дель-Парадильо, Брунете... Почти все они лишь недавно были отвоеваны у противника и своим расположением напоминали клин, забитый в оборону врага, а городок Брунете находился на кончике этого клина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Ну, как воюем? — спросил меня Пендрик, не подозревая, что я три дня провалялся в медпункте в двух шагах от его кухни. Когда я сообщил ему об этом, он обиделся.
— Что же ты молчал? Я бы прислал тебе отличного вина. Нам немного выдали для штаба.
— Неужто не оставил про запас? — спросил Борис.
— Может, есть еще немножко.
Пендрик пошел проверить свои запасы, а мы с Борисом перемигнулись.
— Будет! — сказал я.— А то какой из него повар, если сам себе лакомый кусок не сумеет приберечь!
Скоро Пендрик вернулся с узкогорлым глиняным кувшином. В нем плескалась изрядная толика вина. Мы пили, как испанцы, подняв кувшин над головой, подставив рот под тонкую струю. Вино было прохладное, кислое
и хорошо освежало. Правда, я еще не совсем освоил местную манеру пить, и потому часть жидкости попадала за воротник.
— Плохой из тебя выйдет стрелок, если даже струйкой вина в свой рот не попадешь,— смеялся Пендрик.
— Ничего, Пендрик, освоим.
— Ну, а как продвигаются наши вперед? — спросил Пендрик.
— Топчемся на месте,— ответил Борис.— И потому так много жертв с обеих сторон.
— Много жертв? — переспросил Пендрик.
— А ты думал,— ответил Борис.
Мне показалось, Пендрик теперь не жалел, что его приставили к кухне. Здесь было меньше бомбежек и вообще поспокойнее во всех отношениях. А кроме того, здесь ешь и пей сколько и когда угодно. За последнее время Пендрик заметно располнел, округлился. А чтобы в наших глазах поднять свой престиж, он важно заметил:
— Одного из поваров чешской батареи тоже ранило. Везли солдатам ужин, а фашистский самолет как раз обстреливал дорогу. Все попрятались в канаву, но одно-му-таки в плечо угодило.
— Бывает,— равнодушно произнес Борис.
— Как бы и за нас не взялись эти чертовы самолеты,— высказал опасение Пендрик, но Борис его успокоил:
— Тут бомбить не будут. Господь бог охраняет это место.
— Тьфу, не сглазить! — воскликнул Пендрик.— Уж если тут посыплются бомбы, тогда пиши пропало. Тогда одно останется — сматывать удочки...
На следующее утро, прихватив с собой бочонок вина, продукты, мы с Борисом, комиссаром Поповым и командиром дивизиона Цветковым в грузовике отправились на свой высотный наблюдательный пункт. Когда выехали из монастыря, солнце только-только поднималось над холмами Кастильского плоскогорья. Дорога не спеша карабкалась в гору. На ветвях магнолий, стряхнув с крыльев ночную росу, распевали птицы. Пробуждался и фронт: вдали затарахтели пулеметы, загрохотала тяжелая артиллерия. Мной овладело странное беспокойство. Но это был не страх, приказывающий учащенно биться сердцу и мурашкам бегать по спине. Во мне проснулось какое-то болезненное чувство ответственности и неверия в свои силы. Мелькнула даже мысль: не лучше ли было
остаться у орудий вместе с Диком? Там гораздо проще, там требуется скорее сила и ловкость, чем смекалка и знания...
Мы поднялись на несколько сот метров. Там было прохладнее, воздух чище, а зелень сочная и густая. По сравнению с выжженной солнцем, спаленной фугасками темно-бурой степью эти места казались цветущим оазисом в знойной пустыне. В просветах зелени с высоты птичьего полета временами мелькал королевский замок, почивший, словно великан, на склоне Гвадаррамы, озаренный мягким утренним светом и потому казавшийся привлекательным. Глядя на него с высоты зеленых холмов, я понял, почему Филипп Второй построил свою резиденцию именно здесь. Едва ли в окрестностях Мадрида найдется другое столь благодатное, столь живописное место, где бы зной Кастильского плоскогорья сливался с прохладой Гвадаррамских гор, где бы сухая степь незаметно переходила в буйную растительность предгорий.
Дорога внезапно вильнула в лесистую долину, где укрывалась артиллерия республиканцев. Там разместился и наш дивизион. За долиной поднимался большой каменистый, поросший редколесьем пригорок, своим крутым склоном обращенный на юго-запад и таким образом укрывавший нашу артиллерию от вражеских наблюдателей. Пригорок соединился с горной цепью Гвадаррамы, у подножья которой мы остановились.
Выгрузив из машины мешки с продуктами, бочонок вина, мы по извилистой каменистой тропе отправились в горы. Внизу, в долине, были видны орудия. Их было много, по-моему, слишком много, чтобы противник не заметил их с воздуха. Кастильское плоскогорье постепенно отступало, скрывалось в синеватой дымке, а мы, порывисто дыша, взбирались все выше и выше. У меня за спиной плескался тяжелый бочонок, и я плелся, согнувшись в три погибели.
Наконец послышалось долгожданное слово «привал!». Я осторожно положил бочонок на землю и благодарно улыбнулся командиру дивизиона Цветкову.
— Жарко,— сказал он, снимая офицерскую фуражку и утирая лицо.
— Не устал? — спросил Попов.
— Нет,— соврал я.— А еще далеко? Борис кинул на меня озабоченный взгляд.
— Далеко,— откровенно признался Попов.
— До высоты 1030,— добавил Цветков,— отсюда три километра.
— И все время по горам?
— Все время по горам.
Мы присели. Цветков отцепил от пояса флягу и предложил нам вина. В долине ухнула батарея. Мы видели вспышки огня и синеватые дымки.
— Наши,— ласково произнес Цветков.— Максимов с Савичем работают.
Снаряды со свистом проносились над нами. Борис достал бинокль и следил за попаданием. Один за другим раздались шесть взрывов. Борис вскрикнул:
— Танки! Стреляют по танкам. Кажется, попали! Цветков выхватил у него бинокль.
— Да, по танкам,— подтвердил Цветков.— Один подбит, другие повернули обратно. Еще, ребята, еще раз! — кричал он, будто его могли услышать.— Еще раз, черти! Еще!
И действительно, орудия дали еще один залп. Смерч песка, осколков и дыма густой завесой окутал в беспорядке отступавшие танки.
— Ура! — кричал Цветков.— Стреляют, черти!
— Максимов молодец,— сказал Попов.
Наконец бинокль дошел до меня. Пока Цветков потягивал из фляги вино, я оглядел окрестность. Лежавший в пятидесяти километрах Мадрид был виден как на ладони, и только Университетский городок прятался в дыму и пыли сражений. А по долинам, у подножья гор, израненные пулями, снарядами и бомбами, в знойном мареве, казалось, трепыхали от страха близлежащие городки: Вальдеморильо, Вильянуэва-де-ла-Каньяда, Ки-хорна, Вильянуэва-дель-Парадильо, Брунете... Почти все они лишь недавно были отвоеваны у противника и своим расположением напоминали клин, забитый в оборону врага, а городок Брунете находился на кончике этого клина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128