Он волновался, дышал часто и порывисто. Я прикоснулся ладонью к его худой руке и утешал его:
— Не надо, сеньор Альварес. Пока мы держимся, г Наши войска на Эбро ведут героическую борьбу, противник повсюду задержан. Вот увидите, дела пойдут к лучшему.
Профессор сдержанно улыбнулся.
— Спасибо. Меня все норовят успокоить, даже врач. Жаль, Роситы нет дома. От нее бы услышать ласковое слово, может, я бы поправился. Но она покинула нас.
— Как покинула? Где она?
— Скоро год, как ушла на фронт. Хотел пристроить ее в какой-нибудь госпиталь тут, в Валенсии, но... Поймите меня правильно: было бы ужасно потерять единственного ребенка... Когда фашисты стали ломиться к Средиземному морю, она решила ехать на фронт. И теперь осталась на той стороне, ш Каталонии. Увидимся ли опять когда-нибудь?
Он замолчал, я тоже не знал, что сказать. Мне припомнились слова Роситы тогда в гостинице, во время налета: «Мне надоело бегать от смерти. Пускай она от меня бегает...» Может, смерть убежит от нас обоих, подумал я. Но что будет со старым профессором, впавшим в уныние, сохнущим, словно дерево без воды и солнца? Что станет с этим человеком, который так нужен Испании, ее молодому поколению? Если верх возьмут фашисты, не постигнет ли его та же участь, что Гарсиа Лорку или Мигуэля де Унамуно? Мне показалось, что предчувствие неминуемой беды и было основным микробом болезни профессора Альвареса. Организм так сильно был им заражен, что едва ли помогло бы и присутствие Роситы и все ее ласковые слова...
— Все идет к своему концу,— снова заговорил профессор, неподвижно глядя в потолок.— Постепенно всю Европу прибирают к рукам фашисты. Гитлер заглотил Австрию, теперь Чемберлен и Даладье преподнесли ему Чехословакию. На очереди Испания. Республика доживает последние дни, я тоже. Чтобы жить, человеку необходима цель, перспектива, а у меня их больше нет. Все силы отданы тому, чтобы внушить молодежи, что такое темнота, рабство и что такое настоящая свобода. И что же? Мои труды пропали даром, побеждают варварство, деспотизм, темнота и рабство. Светлый ум народа, его гений потоплены в крови или отравлены чумой. И вместе с ордами фашистов по Испании гуляет дикий клич ненормального генерала Мильяна Астрея: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!»
У него дрожали руки, и я подал ему трубку, лежавшую на стуле. Он закурил и, выпустив облако дыма, с грустью сказал:
— Хотелось бы еще повидать Роситу. Только вряд ли удастся. В Каталонии тяжелые бои. Возможно, ее уже нет в живых...
— Она не пишет вам?
— Давно не получали никаких вестей. Правда, почта из Каталонии приходит с большим опозданием. Ее ведь приходится доставлять на самолетах через территорию мятежников. А самолеты нужны фронту. Фашисты зверски бомбят Каталонию особенно Барселону. Почему Россия не шлет нам больше самолетов, танков, пушек?
— Наверное, трудно прислать,— сказал я.— Россия далеко.
— Жаль, жаль,— с грустью заметил профессор.— Это была наша последняя надежда. Если бы Россия была ближе, мы бы непременно победили.
Сеньор Альварес произнес это так, словно война была давным-давно проиграна. А я все еще надеялся, ждал перелома в ходе войны. Однако спорить было трудно — чем я мог подкрепить свои надежды?
— Очень мило с вашей стороны, что пришли проститься,— сказал он.— Куда же вы теперь? На родину?
— Пока еще ничего неизвестно,— ответил я. Он улыбнулся.
— Я бы тоже на вашем месте не стал покидать Испанию. Чудесная земля! Но что поделаешь! Когда приходится выбирать между застенком и свободой, тут думать нечего. Уезжайте, мой друг, но Испанию не забывайте! Берегите память о нашем народе в своем сердце! Это добрый, простодушный и сердечный народ. Может быть, судьба забросит вас в Каталонию — пути войны неисповедимы,— тогда прошу вас, разыщите там Роситу! — Он сунул руку под подушку, извлек оттуда небольшой пожелтевший треугольник.— Вот ее адрес, запишите, пожалуйста!
Это было письмо Роситы. Читать его я не решился, записал адрес и тут же вернул.
— Если буду там, непременно разыщу.
— Передайте от нас приветы! Скажите, живем хорошо, пускай о нас не волнуется. Если победят фашисты, пускай постарается пробраться за границу. Лучше всего во Францию, там немало испанцев, и родина ближе. Обо мне может не беспокоиться, я не стану прислуживать фашистам. Я им скажу то же самое, что Унамуно: «Вы можете нас победить, но не убедить». И не только я, так скажут многие мои коллеги. Война научила интеллигенцию здраво мыслить, помогла ей найти свое место в борьбе. Я тоже нашел свое место, ко слишком поздно. Если бы можно было начать жизнь сначала, я бы с первых дней сознательной жизни был с вами, с такими, как Пасионариг, Хосе Диас. Правда на их стороне. Я понял, что встреча окончена, и стал прощаться. Сеньора Альварес вышла проводить меня. Ветер срывал с деревьев апельсины. Хозяйка вздохнула:
— Надо бы собрать, да руки не поднимаются. Подожду, пока вернется Росита.
— Она обязательно вернется.
Сеньора открыла калитку. Я поклонился, пожал ей руку и почему-то сказал:
— До скорой встречи, сеньора. Всего хорошего! Уголки ее губ дрогнули, она быстро повернулась и
пошла обратно, а я заковылял на станцию, вспоминая тот день, когда мы с Роситой виделись в последний раз. Черт меня дернул тогда посмеяться над ней! Вполне возможно, что она рассталась с родителями и ушла на фронт после того памятного разговора. «Вы, сеньор Анатолио, плохо знаете испанок,— сказал она тогда.— Их никогда не пугала смерть». Может, уже в тот момент Росита решила уехать из Валенсии на фронт. И от этих мыслей я почувствовал угрызения совести.
С той поры я лишился покоя. Не раз обращался с просьбой к главврачу выписать меня и послать обратно в часть, но он только загадочно улыбался.
— На фронт послать вас не имею права. На этот счет имеется указание. А вот что делать, мне неизвестно. Подождите, пока выясним. Чем вам плохо здесь? Гуляйте по городу, упражняйте свою коленку! Это вам только на пользу. Откровенно говоря, я не верил, что вы сможете так хорошо ходить. Вы кое-чего добились своим упорством и тренировками. Хорошо, что меня не послушались.
— Спасибо за откровенность,— сказал я довольно язвительно.— Но я ведь тоже кое-что смыслю в медицине...
Но тут я последовал его совету и каждый день с утра до вечера гулял по Валенсии. По воскресеньям посещал концерты Мадридского симфонического оркестра, сидел в кинотеатрах, а иногда часами с такими же инвалидами, как я, или просто тыловыми крысами в прокуренных варьете глазел на развязные танцы полуголых красоток. Надо было как-то убить время, а в этом почти осажденном городе, на который то и дело сыпались снаряды и бомбы, нелегко было найти что-нибудь более занимательное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128