— Непа-то нынчи всем дает жить и развиваться. Смотри-ка, «огнестойкие» и те глиномятку приобрели...
— «Огнестойкие» еще опередят тебя...
— Не опередят,— возразил Фанька.— Не-е, у нас все порассчитано...
Подкатил к полойцам и покров. На покров в Коврижки со всех сторон съезжались коноводы: в этот праздник здесь шла бойкая торговля лошадьми. А у Ильки Кропота— двойной праздник: Илья-то он Илья, а родился в самый покров.
К покрову выпал в Коврижках снег. Не растает — все девки выскочат замуж, а если случится, что покров пройдет по голу — не жди тогда женихов. Такая тут примета. Посмеиваясь над приметой, Илька Кропот каждый год при любой погоде справлял свои именины. Нынче на покров даже пива наварил. Назвал гостей к себе много. Мургин тоже оказался у него в гостях. Появился он у Кропота поздно вечером. Илька вскочил, подхватил его под руку —и к столу. Усадил рядышком с собой, протянул на блестящем подносе стакан водки да стакан
пива.
— Из одного пить, из другого запивать,— сказал он.
— Непьющий я,— дотронувшись до стакана с пивом,возразил Мургин.
— Да полно-ко... Все нынь начальники говорят, что непьющие да негулящие, а пьют да гуляют больше нашего.
— И факты есть?
— А как же нет, товарищ Мургин, без фактов мы не обходимся....
— Фактики найдем,— поддержал Прялка.
— Прошу вначале водочки,— настаивал хозяин.
— Только разве за здоровье хозяев,— и, морщась,
Мургин запрокинул голову.
Не прошло и часа, как в горницу ворвалась Настя и истошно, по-бабьи, крикнула:
— Пожа-а-р!
Все повскакали из-за стола и, выбежав в переполохе на улицу, увидели, как над прудом, шурша и потрескивая, поднимался золотистый столб.
— Мельница! — взревел Илька и, спотыкаясь, бросился под гору, освещенную полыхающим огнем, который с каждой минутой становился шире и, расправляясь в розовый полог, уже охватил полнеба.
Амбар с гарнцевым сбором,— пожар начался с него,— сгорел за каких-нибудь полчаса. Огонь перекинулся на мельницу. Но вдруг повалил густой снег, пушистыми хлопьями принялся забрасывать бушевавшее пламя. А тут подоспели и мужики с ведрами, с подхватами и все же кое-как отстояли нутро — обгорела степа да край тесовой крыши. Бабы крестились: хоть и сгорел амбар, но уцелела мельница, как же без мелсики мужику жить, за двадцать верст пришлось бы ездить, а тут — рядышком.
Выпавший снег, остановив пожар, упрятал под свое покрывало его следы. На том месте, где стоял амбар с голубыми над дверями наличниками, лежала огромная белая куча с подтаявшими рыжими подпалинами. Косноязычный сторож, прозванный Немком, обычно говорил мало,— теперь он совсем лишился голоса, и сна лишился старик. Сидел он в нагольном тулупе на обгоревшем конце бревна и плакал. Видать, плакал о том, что не уберег амбар с государственным хлебом, а не уберег потому, что пригласил его Илька Кропот в неурочный час к себе на именины — в это время и случилась беда. Смотрели на Немка люди и, жалея его, осуждали самого Кропота: он оставил мельницу без присмотра.
Две недели жил на мельнице молоденький следователь со стеклышками на глазах, опрашивал мужиков, сторожа, самого Ильку Кропота, ходил около остывшего холмика, по вечерам что-то записывал в книгу.
Однажды утром следователь зашел в волостной Совет.
— Не проясняется,— пожаловался он Ветлугину.
— Чего же не можешь подобраться, все видят, что это Кропотова рук дело,— упрекнул Ветлугин.
— Может, оно и так, но по ходу дела нет объективных улик... Пока что оборачиваются больше против Мургина. Он перед пожаром последним вошел в дом
Кропотовых.
— А ты все же держи в поле зрения самого Кропотова,— настаивал Ветлугин.
И следователь снова ушел «держать в поле зрения Кропотова». Закрывать бы надо дело, но вот председатель волисполкома настаивает продолжать расследование. И опять следователь ходит около мельницы, слушает объяснения мужиков, в который раз уже допрашивает Ильку Кропота.
— А может, цыганы сожгли? — будто сам себя вслух спрашивает Кропот.
И следователь — к цыганам.
Правда, цыгане в то время останавливались у речки, их табор был раскинут верстах в двух от мельницы, да ведь улик-то опять же нет. А старая цыганка трясущимися руками раскинула карты на широкой цветной юбке и, тряхнув седой головой с блестящими кольцами в ушах, прошамкала:
— Король ваш... Король сам, золотая голова, сжег, а не цыган, не-ет... Он, цыган, коней увести со двора может, это его дело... А гореть — он не может...
Следователь в душе посмеялся над рассуждениями старой цыганки и втайне от всех решил подбираться к Мургину. Допросил одного, потом другого... Дошло дело до Немка. Немок, как и прежде, молчал, непонимающе пялил глаза на пустой лист бумаги,—он не говорил, и следователю нечего было записывать.
— Ну что ж, не отрицаешь, что Мургин поджег? — наконец спросил он старика.— Судить его, значит,надо?
Немок вздрогнул, поднял на следователя удивленные глаза, поскреб рукой лоб, переспросил чуть слышно:
— Судить?
И опять замолчал. Молчал он долго, о чем-то напряженно думал, снова скреб скрученной продубленной ладонью лоб. И вдруг, вскочив с табуретки, хватил об пол шапку и, подняв ее, нахлобучил па глаза:
— Зазря нельзя судить... Пошли!
Опираясь на суковатую палку, старик выбрался из помолки, молча окинул взглядом косогор, будто прощаясь с белым светом, и, суторбясь, неходко направился через мост в сосновое урочище. У осека свернул в прогалину и, покружившись около молоденьких сосенок, ткнул палкой в землю:
— Тута, должно...
Следователь тотчас же послал Немка в деревню за понятыми. Когда мужики пришли, он распорядился копать землю. Разбрасывая свежий, неслежавшийся песок, мужики вдруг почувствовали, как лопаты начали упираться, во что-то твердое. Один из мужиков присел на колени и, нащупав мягкую ткань, потянул на себя.
— Да тут, братцы, целый склад! — вытаскивая из земли мешок с зерном, воскликнул он.
На суд собралось много людей, даже все и пс поместились в зале. Лохматые шапки, серые выцветшие картузы, пестрые бабьи платки тянулись в проем дверей — всем хотелось взглянуть на Ильку Кропота. Лопаткой мужики отмеривали ему при помоле зерно, жертвовали его государству, а тут, смотри-ка, что натворил подлец Илька с ихним трудовым хлебушком! И не один, слышь, творил эдакое, целая шайка-лейка собралась.. Трое обвиняемых из четырех сидели теперь на скамье подсудимых, четвертый, свояк Кропота, до разбирательства дела умер.
Вытягиваются на носках мужики, и среди них — Фань-ка. Хочется ему услышать, увидеть, понять все — двое-то ведь оказались из «Веялки». Видит он на сцене большой стол, накрытый кумачом. За ним —судья с заседателями.
Вот поднялась высокая статная женщина в черной гимнастерке, подпоясанной ремнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— «Огнестойкие» еще опередят тебя...
— Не опередят,— возразил Фанька.— Не-е, у нас все порассчитано...
Подкатил к полойцам и покров. На покров в Коврижки со всех сторон съезжались коноводы: в этот праздник здесь шла бойкая торговля лошадьми. А у Ильки Кропота— двойной праздник: Илья-то он Илья, а родился в самый покров.
К покрову выпал в Коврижках снег. Не растает — все девки выскочат замуж, а если случится, что покров пройдет по голу — не жди тогда женихов. Такая тут примета. Посмеиваясь над приметой, Илька Кропот каждый год при любой погоде справлял свои именины. Нынче на покров даже пива наварил. Назвал гостей к себе много. Мургин тоже оказался у него в гостях. Появился он у Кропота поздно вечером. Илька вскочил, подхватил его под руку —и к столу. Усадил рядышком с собой, протянул на блестящем подносе стакан водки да стакан
пива.
— Из одного пить, из другого запивать,— сказал он.
— Непьющий я,— дотронувшись до стакана с пивом,возразил Мургин.
— Да полно-ко... Все нынь начальники говорят, что непьющие да негулящие, а пьют да гуляют больше нашего.
— И факты есть?
— А как же нет, товарищ Мургин, без фактов мы не обходимся....
— Фактики найдем,— поддержал Прялка.
— Прошу вначале водочки,— настаивал хозяин.
— Только разве за здоровье хозяев,— и, морщась,
Мургин запрокинул голову.
Не прошло и часа, как в горницу ворвалась Настя и истошно, по-бабьи, крикнула:
— Пожа-а-р!
Все повскакали из-за стола и, выбежав в переполохе на улицу, увидели, как над прудом, шурша и потрескивая, поднимался золотистый столб.
— Мельница! — взревел Илька и, спотыкаясь, бросился под гору, освещенную полыхающим огнем, который с каждой минутой становился шире и, расправляясь в розовый полог, уже охватил полнеба.
Амбар с гарнцевым сбором,— пожар начался с него,— сгорел за каких-нибудь полчаса. Огонь перекинулся на мельницу. Но вдруг повалил густой снег, пушистыми хлопьями принялся забрасывать бушевавшее пламя. А тут подоспели и мужики с ведрами, с подхватами и все же кое-как отстояли нутро — обгорела степа да край тесовой крыши. Бабы крестились: хоть и сгорел амбар, но уцелела мельница, как же без мелсики мужику жить, за двадцать верст пришлось бы ездить, а тут — рядышком.
Выпавший снег, остановив пожар, упрятал под свое покрывало его следы. На том месте, где стоял амбар с голубыми над дверями наличниками, лежала огромная белая куча с подтаявшими рыжими подпалинами. Косноязычный сторож, прозванный Немком, обычно говорил мало,— теперь он совсем лишился голоса, и сна лишился старик. Сидел он в нагольном тулупе на обгоревшем конце бревна и плакал. Видать, плакал о том, что не уберег амбар с государственным хлебом, а не уберег потому, что пригласил его Илька Кропот в неурочный час к себе на именины — в это время и случилась беда. Смотрели на Немка люди и, жалея его, осуждали самого Кропота: он оставил мельницу без присмотра.
Две недели жил на мельнице молоденький следователь со стеклышками на глазах, опрашивал мужиков, сторожа, самого Ильку Кропота, ходил около остывшего холмика, по вечерам что-то записывал в книгу.
Однажды утром следователь зашел в волостной Совет.
— Не проясняется,— пожаловался он Ветлугину.
— Чего же не можешь подобраться, все видят, что это Кропотова рук дело,— упрекнул Ветлугин.
— Может, оно и так, но по ходу дела нет объективных улик... Пока что оборачиваются больше против Мургина. Он перед пожаром последним вошел в дом
Кропотовых.
— А ты все же держи в поле зрения самого Кропотова,— настаивал Ветлугин.
И следователь снова ушел «держать в поле зрения Кропотова». Закрывать бы надо дело, но вот председатель волисполкома настаивает продолжать расследование. И опять следователь ходит около мельницы, слушает объяснения мужиков, в который раз уже допрашивает Ильку Кропота.
— А может, цыганы сожгли? — будто сам себя вслух спрашивает Кропот.
И следователь — к цыганам.
Правда, цыгане в то время останавливались у речки, их табор был раскинут верстах в двух от мельницы, да ведь улик-то опять же нет. А старая цыганка трясущимися руками раскинула карты на широкой цветной юбке и, тряхнув седой головой с блестящими кольцами в ушах, прошамкала:
— Король ваш... Король сам, золотая голова, сжег, а не цыган, не-ет... Он, цыган, коней увести со двора может, это его дело... А гореть — он не может...
Следователь в душе посмеялся над рассуждениями старой цыганки и втайне от всех решил подбираться к Мургину. Допросил одного, потом другого... Дошло дело до Немка. Немок, как и прежде, молчал, непонимающе пялил глаза на пустой лист бумаги,—он не говорил, и следователю нечего было записывать.
— Ну что ж, не отрицаешь, что Мургин поджег? — наконец спросил он старика.— Судить его, значит,надо?
Немок вздрогнул, поднял на следователя удивленные глаза, поскреб рукой лоб, переспросил чуть слышно:
— Судить?
И опять замолчал. Молчал он долго, о чем-то напряженно думал, снова скреб скрученной продубленной ладонью лоб. И вдруг, вскочив с табуретки, хватил об пол шапку и, подняв ее, нахлобучил па глаза:
— Зазря нельзя судить... Пошли!
Опираясь на суковатую палку, старик выбрался из помолки, молча окинул взглядом косогор, будто прощаясь с белым светом, и, суторбясь, неходко направился через мост в сосновое урочище. У осека свернул в прогалину и, покружившись около молоденьких сосенок, ткнул палкой в землю:
— Тута, должно...
Следователь тотчас же послал Немка в деревню за понятыми. Когда мужики пришли, он распорядился копать землю. Разбрасывая свежий, неслежавшийся песок, мужики вдруг почувствовали, как лопаты начали упираться, во что-то твердое. Один из мужиков присел на колени и, нащупав мягкую ткань, потянул на себя.
— Да тут, братцы, целый склад! — вытаскивая из земли мешок с зерном, воскликнул он.
На суд собралось много людей, даже все и пс поместились в зале. Лохматые шапки, серые выцветшие картузы, пестрые бабьи платки тянулись в проем дверей — всем хотелось взглянуть на Ильку Кропота. Лопаткой мужики отмеривали ему при помоле зерно, жертвовали его государству, а тут, смотри-ка, что натворил подлец Илька с ихним трудовым хлебушком! И не один, слышь, творил эдакое, целая шайка-лейка собралась.. Трое обвиняемых из четырех сидели теперь на скамье подсудимых, четвертый, свояк Кропота, до разбирательства дела умер.
Вытягиваются на носках мужики, и среди них — Фань-ка. Хочется ему услышать, увидеть, понять все — двое-то ведь оказались из «Веялки». Видит он на сцене большой стол, накрытый кумачом. За ним —судья с заседателями.
Вот поднялась высокая статная женщина в черной гимнастерке, подпоясанной ремнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99