Около здания росло несколько тополей, уже добиравшихся своими ветвями до окон второго этажа. Чуть поодаль стояла водопроводная будка.
День был суматошный. Только что закончили переосвидетельствование бывших офицеров, а впереди еще предстояло много других дел: надо проворить посты, заехать на почту «отправить в губком партии телеграмму о заготовках хлеба; сделать ряд срочных распоряжений по военкомату.
Спустившись, потрепал рукой по мягкой гриве коня и, бросив недоверчивый взгляд на позеленевшие луковицы Успенского собора, стоявшего напротив, подумал: «А бойницы-то божьи неплохо бы под свой контроль взять...» — и, повернувшись к часовому — рослому красноармейцу, сказал:
— За собором-то поглядывай!
— Доглядаю в оба, товарищ военный комиссар.
— Прошлой ночью тут видели подозрительных людей,— пояснил Вихарев и, ухватившись за луку, легко вскочил в седло и тряской рысцой выехал со двора.
Вернулся Вихарев, когда почти уже стемнело, со стороны реки Вой подувал прохладный освежающий ветерок.
Кинув у крыльца поводья, комиссар подошел к часовому, спросил:
— Ну, как, никого не заметил подозрительного?
— Никого, товарищ военный комиссар,— приложив руку к козырьку, ответил тот.
— Смотри зорко и никого не подпускай. Чуть чего, давай знать мне,— наказал Вихарев и прошел в здание.
В общежитии, которое было тут же, жило человек двадцать красноармейцев, охранявших военкомат. Свободные от дежурства бойцы растянулись на кроватях и спали, в изголовьях у них стояли винтовки. Стараясь не разбудить их, Вихарев тихонько прошел к столу, отрезал от ржаной ковриги ломоть, круто его посолил и принялся есть, запивая водой из стакана. Потом снял ремень, расстегнул гимнастерку и, не раздеваясь, прилег на кровать.
Только теперь он почувствовал, как устал. Он закрыл глаза, но не спалось. В голове роем теснились обрывки событий прошедшего дня, снова перед ним встали знакомые люди, слышались голоса... И среди всего этого вдруг вспомнил он мать, жену, сынишку, которому вот-вот и годик будет. Трудно в деревне жене, звал ее сюда, но дом оставить никак нельзя. Мать давно болеет, отец уже старый; есть сестра Анка, но где ей успеть везде. Потому и отец сердится, что сын не дома живет. Заезжал вот недавно он домой, отец так ему и сказал:
— Чего ж ты блукаешь, Андрей, по чужим волостям да уездам? Ты хоть и кавалер егорьевский, но все одно мужик. Из мужиков вылупился, с мужиками и должон веревки вить. А ты, смотри-ка, в партию записался.
— Без партии не могу, тятя.
— Другие живут же,— сердился отец.— Да и что толку, что ты в партие... Революцию сделали... А чего тебе она дала? Ране бы ты без революции вернулся домой, да со всеми регалиями да отличиями — знаешь, какой бы почет на деревне был и мне, старику? Лучшую полоску без жребия обчество б нарезало! А теперича что? Кресты да медали сбросил с себя, да и гоняешься за таким же, как сам, мужиком. То за скотину у него уцепишься, то силком хлеб выжимаешь... Не за свое дело забрался, Андрей. Вон и жена одна тут с мальчонком... Зовешь к себе, да пристало ли бабе по чужим домам таскаться? Ни в жизнь не посоветую...
Вспомнил этот разговор Вихарев и пожалел, что не успел написать домой письмо. Хоть и предупреждал жену, что часто писать не удастся, но все равно они ведь
ждут. И он решил, не откладывая, завтра же написать. Живо представилось, как жена получит письмо, как усядется с Анкой на скамейку возле рябинки у крыльца и будет долго по складам читать. Она так и просила, чтоб письма писал он печатными буквами и покрупнее, поразборчивее...
Не успел Вихарев заснуть, как вбежал разводящий и сообщил, что внизу стоит какая-то девушка и желает видеть комиссара.
— Впустите,— сказал Вихарев и, на ходу застегивая гимнастерку, вышел из комнаты.
Это была еще совсем молоденькая черноглазая девушка.
— Товарищ... я из Уржума,—взволнованно начала она.— Ксеной меня зовут... Ксена Окаемова... Сказывали, у вас здесь наш комиссар Встлугин...
— Зачем он вам?
— Да надо бы, очень надо... Хотелось повидать... Дело одно тут есть...
— Его здесь нет,— ответил Вихарев и, заинтересовавшись, спросил:—А что у вас за дело?
— Так дело-то очень важное... не для всех... Вы-то кто будете?
— Я тоже комиссар.
— Комиссар?—обрадовалась девушка и, оглянувшись, словно боясь, кто бы не подслушал, сказала:—Ну, если комиссар, то и вам можно. Я в Уржуме телефонисткой у Степанова была. И вот услышала — и сюда, тайком. Надо, думаю, сообщить, товарищ комиссар. Они ведь не сегодня завтра сюда нагрянут. Думала, уже пришли, но вижу, нет их здесь, слава богу,— и, словно поняв, что озадачила этим комиссара, поправилась:—И то сказать, силы-то у вас побольше, чем было у нас в Уржуме...
— Конечно, силы есть,— сухо заметил Вихарев и подумал:— «А не подослали ли тебя степаяовцы?»
— Откуда ты Ветлугияа знаешь?—спросил он уже строже.
— Ну, как же мне не знать Егора Евлампьевича? Дружила с ним... Степанов-то чуть не схватил его,— и, помолчав, спросила:—Так вы не знаете, что ль, не встречали его, Ветлугина-то?
Ничего не ответив, Вихарев провел девушку в соседнюю комнату и сказал:
— Вот вам кровать, раскиньте матрас и спите. А там утро вечера мудренее...
Спустившись вниз, Вихарев разыскал разводящего и строго-настрого наказал:
— За девчонкой присматривать. И ни под каким видом не выпускать. И не впускать никого.
Поднявшись наверх, он позвонил начальнику караульной роты и приказал, чтобы тот усилил в городе посты.
— Особенно обратите внимание на мост со стороны Медведка,— добавил он.
Отдав распоряжение, Вихарев снял ремень и, взглянув на часы—было без четверти два, опустился на кровать.
Повернувшись на бок, он опять вспомнил о родном доме, о вымытой добела скамейке у крыльца, о рябинке, которую когда-то в детстве он садил. Теперь красные гроздья ягод свисают, наверное, над самым козырьком крыльца.
— Чего не спишь-то?— проснувшись, спросил его то-варищ.
— Не спится что-то, Мурин,—ответил Вихарев.— О доме вспомнил. А тут девчонка какая-то пришла, не поймешь, правду говорит или врет,—и, дотянувшись до руки приятеля, стиснул ее:—В случае чего — живыми не сдадимся!..
Помолчав, он снова повернулся на бок, потом, приподняв голову, тихонько спросил:
— Может, лучше бы тебе не здесь, а у себя на квартире быть? Чуть что, я дал бы сигнал, ты на коня — и в комбед за помощью.
— Винтовок-то у них маловато, Андрей.
— Это верно, винтовок мало,— согласился Вихарев. Через минуту-две сказал в полудреме:
— Из Вятки уже вышел батальон... Подмога...
По телу разлилась легкая приятная истома, он словно куда-то погружался легко и свободно. Откуда ни возьмись — мать: такая же, как в молодости, круглолицая, без единой на лице морщинки. Глаза добрые, улыбчивые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
День был суматошный. Только что закончили переосвидетельствование бывших офицеров, а впереди еще предстояло много других дел: надо проворить посты, заехать на почту «отправить в губком партии телеграмму о заготовках хлеба; сделать ряд срочных распоряжений по военкомату.
Спустившись, потрепал рукой по мягкой гриве коня и, бросив недоверчивый взгляд на позеленевшие луковицы Успенского собора, стоявшего напротив, подумал: «А бойницы-то божьи неплохо бы под свой контроль взять...» — и, повернувшись к часовому — рослому красноармейцу, сказал:
— За собором-то поглядывай!
— Доглядаю в оба, товарищ военный комиссар.
— Прошлой ночью тут видели подозрительных людей,— пояснил Вихарев и, ухватившись за луку, легко вскочил в седло и тряской рысцой выехал со двора.
Вернулся Вихарев, когда почти уже стемнело, со стороны реки Вой подувал прохладный освежающий ветерок.
Кинув у крыльца поводья, комиссар подошел к часовому, спросил:
— Ну, как, никого не заметил подозрительного?
— Никого, товарищ военный комиссар,— приложив руку к козырьку, ответил тот.
— Смотри зорко и никого не подпускай. Чуть чего, давай знать мне,— наказал Вихарев и прошел в здание.
В общежитии, которое было тут же, жило человек двадцать красноармейцев, охранявших военкомат. Свободные от дежурства бойцы растянулись на кроватях и спали, в изголовьях у них стояли винтовки. Стараясь не разбудить их, Вихарев тихонько прошел к столу, отрезал от ржаной ковриги ломоть, круто его посолил и принялся есть, запивая водой из стакана. Потом снял ремень, расстегнул гимнастерку и, не раздеваясь, прилег на кровать.
Только теперь он почувствовал, как устал. Он закрыл глаза, но не спалось. В голове роем теснились обрывки событий прошедшего дня, снова перед ним встали знакомые люди, слышались голоса... И среди всего этого вдруг вспомнил он мать, жену, сынишку, которому вот-вот и годик будет. Трудно в деревне жене, звал ее сюда, но дом оставить никак нельзя. Мать давно болеет, отец уже старый; есть сестра Анка, но где ей успеть везде. Потому и отец сердится, что сын не дома живет. Заезжал вот недавно он домой, отец так ему и сказал:
— Чего ж ты блукаешь, Андрей, по чужим волостям да уездам? Ты хоть и кавалер егорьевский, но все одно мужик. Из мужиков вылупился, с мужиками и должон веревки вить. А ты, смотри-ка, в партию записался.
— Без партии не могу, тятя.
— Другие живут же,— сердился отец.— Да и что толку, что ты в партие... Революцию сделали... А чего тебе она дала? Ране бы ты без революции вернулся домой, да со всеми регалиями да отличиями — знаешь, какой бы почет на деревне был и мне, старику? Лучшую полоску без жребия обчество б нарезало! А теперича что? Кресты да медали сбросил с себя, да и гоняешься за таким же, как сам, мужиком. То за скотину у него уцепишься, то силком хлеб выжимаешь... Не за свое дело забрался, Андрей. Вон и жена одна тут с мальчонком... Зовешь к себе, да пристало ли бабе по чужим домам таскаться? Ни в жизнь не посоветую...
Вспомнил этот разговор Вихарев и пожалел, что не успел написать домой письмо. Хоть и предупреждал жену, что часто писать не удастся, но все равно они ведь
ждут. И он решил, не откладывая, завтра же написать. Живо представилось, как жена получит письмо, как усядется с Анкой на скамейку возле рябинки у крыльца и будет долго по складам читать. Она так и просила, чтоб письма писал он печатными буквами и покрупнее, поразборчивее...
Не успел Вихарев заснуть, как вбежал разводящий и сообщил, что внизу стоит какая-то девушка и желает видеть комиссара.
— Впустите,— сказал Вихарев и, на ходу застегивая гимнастерку, вышел из комнаты.
Это была еще совсем молоденькая черноглазая девушка.
— Товарищ... я из Уржума,—взволнованно начала она.— Ксеной меня зовут... Ксена Окаемова... Сказывали, у вас здесь наш комиссар Встлугин...
— Зачем он вам?
— Да надо бы, очень надо... Хотелось повидать... Дело одно тут есть...
— Его здесь нет,— ответил Вихарев и, заинтересовавшись, спросил:—А что у вас за дело?
— Так дело-то очень важное... не для всех... Вы-то кто будете?
— Я тоже комиссар.
— Комиссар?—обрадовалась девушка и, оглянувшись, словно боясь, кто бы не подслушал, сказала:—Ну, если комиссар, то и вам можно. Я в Уржуме телефонисткой у Степанова была. И вот услышала — и сюда, тайком. Надо, думаю, сообщить, товарищ комиссар. Они ведь не сегодня завтра сюда нагрянут. Думала, уже пришли, но вижу, нет их здесь, слава богу,— и, словно поняв, что озадачила этим комиссара, поправилась:—И то сказать, силы-то у вас побольше, чем было у нас в Уржуме...
— Конечно, силы есть,— сухо заметил Вихарев и подумал:— «А не подослали ли тебя степаяовцы?»
— Откуда ты Ветлугияа знаешь?—спросил он уже строже.
— Ну, как же мне не знать Егора Евлампьевича? Дружила с ним... Степанов-то чуть не схватил его,— и, помолчав, спросила:—Так вы не знаете, что ль, не встречали его, Ветлугина-то?
Ничего не ответив, Вихарев провел девушку в соседнюю комнату и сказал:
— Вот вам кровать, раскиньте матрас и спите. А там утро вечера мудренее...
Спустившись вниз, Вихарев разыскал разводящего и строго-настрого наказал:
— За девчонкой присматривать. И ни под каким видом не выпускать. И не впускать никого.
Поднявшись наверх, он позвонил начальнику караульной роты и приказал, чтобы тот усилил в городе посты.
— Особенно обратите внимание на мост со стороны Медведка,— добавил он.
Отдав распоряжение, Вихарев снял ремень и, взглянув на часы—было без четверти два, опустился на кровать.
Повернувшись на бок, он опять вспомнил о родном доме, о вымытой добела скамейке у крыльца, о рябинке, которую когда-то в детстве он садил. Теперь красные гроздья ягод свисают, наверное, над самым козырьком крыльца.
— Чего не спишь-то?— проснувшись, спросил его то-варищ.
— Не спится что-то, Мурин,—ответил Вихарев.— О доме вспомнил. А тут девчонка какая-то пришла, не поймешь, правду говорит или врет,—и, дотянувшись до руки приятеля, стиснул ее:—В случае чего — живыми не сдадимся!..
Помолчав, он снова повернулся на бок, потом, приподняв голову, тихонько спросил:
— Может, лучше бы тебе не здесь, а у себя на квартире быть? Чуть что, я дал бы сигнал, ты на коня — и в комбед за помощью.
— Винтовок-то у них маловато, Андрей.
— Это верно, винтовок мало,— согласился Вихарев. Через минуту-две сказал в полудреме:
— Из Вятки уже вышел батальон... Подмога...
По телу разлилась легкая приятная истома, он словно куда-то погружался легко и свободно. Откуда ни возьмись — мать: такая же, как в молодости, круглолицая, без единой на лице морщинки. Глаза добрые, улыбчивые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99