—Позвать в штаб заведующего хозяйством и казначея и вместе с ними ждать моих распоряжений.
Перебросив через плечо махровое полотенце, он вышел в сенцы и торопливо забренчал соском медного рукомойника.
В тот же день, часов в пять вечера, Степанов, Отрешко и кассир выехали со двора штаба в открытом экипаже, запряженном парой лошадей. Их сопровождал конный отряд. Жители Малмыжа, видя проследовавшую по немощеной пыльной дороге необычную процессию, были немало удивлены — спокон веков здесь никто не ездил с охраной, да еще такой, когда верховые, увешанные винтовками, шашками, ограждали экипаж спереди и сзади.
Остановившись у двухэтажного кирпичного дома, в котором размещалось уездное казначейство, Степанов вышел из экипажа и, увидев здешного казначея, стояв-
шего на крыльце, спросил, много,ли у него имеется в кладовой денег. Казначей, коренастый с подкрученными усами пожилой человек, смутился было, но, видя вооруженный отряд, сказал:
— Точно не помню, кажется, тысяч пятьсот есть, не больше...
Степанов поблагодарил его за ответ и тут же предложил выдать ему деньги.
Казначей недоуменно пожал плечами:
— Без разрешения Вятки выдать не могу, не имею права.
— Взять! — не желая терять времени, властно сказал Степанов.
Двое вооруженных солдат схватили казначея за руки и потащили в здание. Тот упирался, не давал ключи. Окинув взглядом большое неуютное помещение казначейства, Степанов ничего не сказал, а только кивнул в сторону стоявшего в углу сейфа с висячим замком, и солдаты поняли. Один из них, здоровенный, с выбившимся из-под фуражки белесым чубом, ударил прикладом по зам.ку; железо лязгнуло, но не поддалось. Чубатому пришел на помощь второй — низенький и шустрый. Он засунул штык за дужку замка, и замок не выдержал— полетел на пол. Степановский кассир торопливо сложил деньги в кожаный саквояж и в свою очередь сообщил, что кое-что имеется в кассе упродкома.
— Теперь поедем и туда,— ответил Степанов и, взглянув на плачущего казначея, постарался успокоить его:—У нас надежнее сохранятся. Придут чехи, все заберут,—и, повернувшись, вышел, сопровождаемый солдатами.
Сев в экипаж, Степанов посмотрел на своего начальника штаба и подумал: «А зачем все же мне таскать с собой этого кутенка? Пусть остается здесь, пусть поговорит с отколовшимися матросами...»
Подъезжая к упродкому, он сказал:
— Я сегодня с главными силами полка отбываю пароходами. Ты задержишься на день-другой здесь. Проведи работу с матросней, может, раскаются, вернутся к нам. Сделаешь дело — выезжай трактом...
— Хорошо, постараюсь убедить,— услужливо ответил Отрешко, все еще ничего не понимая.
Вечером Степанов спешно погрузил на два парохода и две баржи вооружение, боеприпасы, продовольствие, лошадей и, объявив солдатам, что чехи уже в сорока верстах от Малмыжа и что надо сохранить силы, отплыл вверх по направлению к Уржуму.
Когда на следующий день пароходы начали подходить к пристани Русский Турек, Степанов с палубы увидел на берегу множество людей и, немало удивившись, навел бинокль. Люди толпились, среди шляп и картузов мелькали офицерские фуражки. И вдруг из толпы показался коврижский Илька Кропотов, которого хорошо знал Степанов. На вытянутых перед собой руках, на полотенце, Кропотов держал большой каравай хлеба с солонкой наверху.
«Вот так встреча!»—самодовольно улыбнулся Степанов и с чувством собственного достоинства сошел по пружинистому упругому трапу па берег.
— Милости просим!—отвесил поклон рыжебородый Кропотов.— Примите хлеб-соль... И оружие,— шепнул он.
Степанов с благодарностью кивнул головой, не торопясь отрезал ножиком от каравая кусочек, макнул в солонку и, перекрестившись, сунул в рот.
— Видишь, как хрещеный-то,— прошамкала какая-то старуха и выбросила над головой руки:— Господи, помилуй, помоги побороть антихриста...
Степанова окружили бывшие офицеры с георгиевскими ленточками на фуражках. Откуда-то взялся краснолицый лавочник — в одной руке он держал бутылку, в другой — стакан, наполненный водкой. Но Степанов отстранил стакан и, отдав распоряжения тотчас же арестовать местный золисиолком, поднялся на кропо-товокую пролетку, запряженную парой сытых лошадей.
— Граждане свободной России! — обратился он к толпившимся вокруг людям.— С каждым часом власть большевиков слабеет. Настало время сказать: долой насилие! Да здравствует Учредительное собрание!
Последнюю фразу Степанов выкрикнул так громко, что голос его сорвался и оратор, поднеся ладонь ко рту, закашлялся.
— Ради чего мы свергли царское правительство? — прокашлявшись, спросил он уже другим голосом, торопливо и надтреснуто.— Чтобы быть свободными! Но где эта свобода? Ее отняли у нас большевики. Долой их,
граждане! Чтобы остаться у власти, большевики заключили тайный позорный договор с немцами, по которому российский народ пойдет в немецкое рабство. Не дадим же погибнуть России! Долой комиссародержавие! Вперед, на Уржум!
Кругом захлопали, а Илька Кропотов, взмахнув ручищей, зычно крикнул «ура». Его подхватили степанов-ские конники, только что выгрузившиеся на берег. Толпа шевельнулась и, послушно расступясь, дала им дорогу.
В тот день, когда степановцы снимались из Малмы-жа, Егор Ветлугин возвращался в Уржум из дальней волости. Проезжая мимо родных мест, он все же решил заглянуть домой. Лошадь, запряженную в тарантас, в котором лежали кое-какие товары, оставшиеся не обмененными на хлеб, он отослал со своим товарищем, а сам отправился в Ржаной Полой пешком. Через полчаса, поднявшись иа взлобок, Егор увидел свою деревушку, настолько знакомую и милую, что он даже остановился. Охваченный волнением предстоящей встречи с родными, постоял немного, потом перелез через изгородь и по пропеченной августовским палом дороге спустился к Ветлужке, а там поднялся по тропинке — и к дому. На задворках, с трудом откинув скрипнувшие воротца, отметил для себя; подгнила веретея, надо бы поставить новую. Не доходят, видать, руки у тятьки. И крыша на доме пообветшала. Да не у одних их — у соседей тоже не лучше. «Пора бы строиться мужикам, но не дают гады, белые. Осилить бы побыстрее их, утвердить напрочно власть. Тогда и мне можно насовсем вернуться в Ржаной Полой...»
Домашние — отец Евлаха и сноха Глафа — так обрадовались гостю, что не знали, куда и усадить его, а Федярка — тот так и ходил за ним следом. Как только Егор умылся с дороги и, вытерев лицо расшитым Гла-финым полотенцем, сел на лавку, Федярка в тот же миг уселся рядом, дотронулся до кармана гимнастерки, из которого высовывался кончик карандаша с блестящим наконечником.
— Это чего такое у тебя, дядь? — не утерпел он.
— Мое оружие. У деда вон твоего плуг, а у меня вот эта самописочка,— улыбнулся Егор и, достав карандаш, протянул племяннику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Перебросив через плечо махровое полотенце, он вышел в сенцы и торопливо забренчал соском медного рукомойника.
В тот же день, часов в пять вечера, Степанов, Отрешко и кассир выехали со двора штаба в открытом экипаже, запряженном парой лошадей. Их сопровождал конный отряд. Жители Малмыжа, видя проследовавшую по немощеной пыльной дороге необычную процессию, были немало удивлены — спокон веков здесь никто не ездил с охраной, да еще такой, когда верховые, увешанные винтовками, шашками, ограждали экипаж спереди и сзади.
Остановившись у двухэтажного кирпичного дома, в котором размещалось уездное казначейство, Степанов вышел из экипажа и, увидев здешного казначея, стояв-
шего на крыльце, спросил, много,ли у него имеется в кладовой денег. Казначей, коренастый с подкрученными усами пожилой человек, смутился было, но, видя вооруженный отряд, сказал:
— Точно не помню, кажется, тысяч пятьсот есть, не больше...
Степанов поблагодарил его за ответ и тут же предложил выдать ему деньги.
Казначей недоуменно пожал плечами:
— Без разрешения Вятки выдать не могу, не имею права.
— Взять! — не желая терять времени, властно сказал Степанов.
Двое вооруженных солдат схватили казначея за руки и потащили в здание. Тот упирался, не давал ключи. Окинув взглядом большое неуютное помещение казначейства, Степанов ничего не сказал, а только кивнул в сторону стоявшего в углу сейфа с висячим замком, и солдаты поняли. Один из них, здоровенный, с выбившимся из-под фуражки белесым чубом, ударил прикладом по зам.ку; железо лязгнуло, но не поддалось. Чубатому пришел на помощь второй — низенький и шустрый. Он засунул штык за дужку замка, и замок не выдержал— полетел на пол. Степановский кассир торопливо сложил деньги в кожаный саквояж и в свою очередь сообщил, что кое-что имеется в кассе упродкома.
— Теперь поедем и туда,— ответил Степанов и, взглянув на плачущего казначея, постарался успокоить его:—У нас надежнее сохранятся. Придут чехи, все заберут,—и, повернувшись, вышел, сопровождаемый солдатами.
Сев в экипаж, Степанов посмотрел на своего начальника штаба и подумал: «А зачем все же мне таскать с собой этого кутенка? Пусть остается здесь, пусть поговорит с отколовшимися матросами...»
Подъезжая к упродкому, он сказал:
— Я сегодня с главными силами полка отбываю пароходами. Ты задержишься на день-другой здесь. Проведи работу с матросней, может, раскаются, вернутся к нам. Сделаешь дело — выезжай трактом...
— Хорошо, постараюсь убедить,— услужливо ответил Отрешко, все еще ничего не понимая.
Вечером Степанов спешно погрузил на два парохода и две баржи вооружение, боеприпасы, продовольствие, лошадей и, объявив солдатам, что чехи уже в сорока верстах от Малмыжа и что надо сохранить силы, отплыл вверх по направлению к Уржуму.
Когда на следующий день пароходы начали подходить к пристани Русский Турек, Степанов с палубы увидел на берегу множество людей и, немало удивившись, навел бинокль. Люди толпились, среди шляп и картузов мелькали офицерские фуражки. И вдруг из толпы показался коврижский Илька Кропотов, которого хорошо знал Степанов. На вытянутых перед собой руках, на полотенце, Кропотов держал большой каравай хлеба с солонкой наверху.
«Вот так встреча!»—самодовольно улыбнулся Степанов и с чувством собственного достоинства сошел по пружинистому упругому трапу па берег.
— Милости просим!—отвесил поклон рыжебородый Кропотов.— Примите хлеб-соль... И оружие,— шепнул он.
Степанов с благодарностью кивнул головой, не торопясь отрезал ножиком от каравая кусочек, макнул в солонку и, перекрестившись, сунул в рот.
— Видишь, как хрещеный-то,— прошамкала какая-то старуха и выбросила над головой руки:— Господи, помилуй, помоги побороть антихриста...
Степанова окружили бывшие офицеры с георгиевскими ленточками на фуражках. Откуда-то взялся краснолицый лавочник — в одной руке он держал бутылку, в другой — стакан, наполненный водкой. Но Степанов отстранил стакан и, отдав распоряжения тотчас же арестовать местный золисиолком, поднялся на кропо-товокую пролетку, запряженную парой сытых лошадей.
— Граждане свободной России! — обратился он к толпившимся вокруг людям.— С каждым часом власть большевиков слабеет. Настало время сказать: долой насилие! Да здравствует Учредительное собрание!
Последнюю фразу Степанов выкрикнул так громко, что голос его сорвался и оратор, поднеся ладонь ко рту, закашлялся.
— Ради чего мы свергли царское правительство? — прокашлявшись, спросил он уже другим голосом, торопливо и надтреснуто.— Чтобы быть свободными! Но где эта свобода? Ее отняли у нас большевики. Долой их,
граждане! Чтобы остаться у власти, большевики заключили тайный позорный договор с немцами, по которому российский народ пойдет в немецкое рабство. Не дадим же погибнуть России! Долой комиссародержавие! Вперед, на Уржум!
Кругом захлопали, а Илька Кропотов, взмахнув ручищей, зычно крикнул «ура». Его подхватили степанов-ские конники, только что выгрузившиеся на берег. Толпа шевельнулась и, послушно расступясь, дала им дорогу.
В тот день, когда степановцы снимались из Малмы-жа, Егор Ветлугин возвращался в Уржум из дальней волости. Проезжая мимо родных мест, он все же решил заглянуть домой. Лошадь, запряженную в тарантас, в котором лежали кое-какие товары, оставшиеся не обмененными на хлеб, он отослал со своим товарищем, а сам отправился в Ржаной Полой пешком. Через полчаса, поднявшись иа взлобок, Егор увидел свою деревушку, настолько знакомую и милую, что он даже остановился. Охваченный волнением предстоящей встречи с родными, постоял немного, потом перелез через изгородь и по пропеченной августовским палом дороге спустился к Ветлужке, а там поднялся по тропинке — и к дому. На задворках, с трудом откинув скрипнувшие воротца, отметил для себя; подгнила веретея, надо бы поставить новую. Не доходят, видать, руки у тятьки. И крыша на доме пообветшала. Да не у одних их — у соседей тоже не лучше. «Пора бы строиться мужикам, но не дают гады, белые. Осилить бы побыстрее их, утвердить напрочно власть. Тогда и мне можно насовсем вернуться в Ржаной Полой...»
Домашние — отец Евлаха и сноха Глафа — так обрадовались гостю, что не знали, куда и усадить его, а Федярка — тот так и ходил за ним следом. Как только Егор умылся с дороги и, вытерев лицо расшитым Гла-финым полотенцем, сел на лавку, Федярка в тот же миг уселся рядом, дотронулся до кармана гимнастерки, из которого высовывался кончик карандаша с блестящим наконечником.
— Это чего такое у тебя, дядь? — не утерпел он.
— Мое оружие. У деда вон твоего плуг, а у меня вот эта самописочка,— улыбнулся Егор и, достав карандаш, протянул племяннику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99