Вот и клянет он вас, коммунистов, а заодно и меня с вами.
— Пусть клянет... Его, этого Илью Калиныча, давно бы надо обрезать...
— Егор, милай, да слушай-ко, хлеб-то ведь у него тоже свой. Вчера, скажем, мы суслончики-то с тобой жали... И вдруг отдать их — не жалко ли?
— И придется, тятя.
— Неужели?
— Иначе нельзя.. В красном вон Питере рабочий класс по осьмушке фунта в день получает. На фронте тоже не лучше. Заготовим хлеб, снабдим — пролетариат в долгу не останется.
— А чем им платиться?
— Машинами будут. Вот теперь с серпом крючимся до седьмого пота. Как только окрепнем, рабочий класс снова встанет к станкам. Станки-то ведь да заводы теперь наши... Вот тебе, пожалуйста, и машины., И сеять будем машиной, и жать, и молотить... И каждую работу делать машинами будем...
— Так-то оно, допустим, так...— протянул неуверенно Евлаха.— Тольки другое учесть надо, практически... Почто хлеб забирать подчистую стали у мужика? Ведь мужик без хлеба, кто он? Ни коровы лишней, ни поросенка..,. Курица — не птица, и та зерно хлебное требует для пищеварения.
— Это берем как исключение. С неурожайного года...
— А вдруг еще неурожайный хлопнет? Тут как? — спросил Евлаха, послюнявив расклеившуюся цигарку.— Нет, я так, сынок, понимаю, что мужику за хлеб всеми жилами держаться надоть. Он, мужик, и есть мужик... Без хлеба он какой же, к лешему, жилец, без хлеба он не мужик, а голый пролетарей...
Евлаха, взмахнув кнутом, снова окрестил Пегаша буржуем ленивым и, скособочив голову, смолк, надолго ушел в свои тревожные мужицкие мысли.
Всю дорогу он больше не начинал разговора с сыном, курил самосад да огрызком кнута поторапливал своего пегого «буржуя». Когда солнце, все время висевшее над головой, начало опускаться за зубчатую кромку косого-
ра, показался и Уржум. Какой-нибудь час пройдет, и они будут в городе.
— Санник-то есть ли у хозяев? — вдруг неожиданно спросил старик и, узнав, что сарай для саней и телег хоть и плохонький, но у хозяйки есть, успокоился.— А то без притулья, того и гляди, проворонишь лошадь...
Миновав деревню, они выехали в ржаное поле. К дороге концами упирались узкие полосы —одни были уже уставлены суслонами, на других еще только жали. Евлаха присматривался к полосам, по-хозяйски прикидывая, какой урожай должны собрать здешние мужики с десятины, сравнивал со своими хлебами. В думах об урожае он так бы и доехал, если б не показались навстречу три всадника. Они спускались по тропинке к тракту с левой стороны поля.
— Стой! — крикнул один из них, тот, что был в зеленом кителе, перетянутом ремнями, и преградил путь Евлахе.
Егор соскочил с телеги и, подбежав к всаднику, взглянул в круглое, румянощекое лицо, слегка подбитое оспой.
— Кто вы такие? — спросил он.
— Я Вьершов, представитель Народной армии, а вы кто? — не моргнув глазом, ответил круглолицый.,
— Да чего тут разговаривать с ним, господин подпрапорщик...
— Постой, постой,— будто вспоминая что-то, сказал Сафаней Вьершов.— Это не вы ли здешний нарком по продовольствию?
— Я нарком и есть,— ответил Ветлугин.
— Ну, так пожалуйте бриться,— и Вьершов потянулся к кобуре.
— Объясните, в чем дело?
— Лапти сушить пожалуйте, господин нарком! Всадники засмеялись.
— Вы... вы не имеете права!
— Ах, права? А ну, предъявите-ка ему документик промежду лопаток, да с продергом,— потребовал Сафаней Вьершов, и плетка с твердым наконечником тотчас же прюшлась по спине Егора.— Какого черта с ним возиться, высушить его!
В это время Евлаха, на которого всадники, казалось, не обращали и внимания, выхватив из-под сиденья свой бердаш, выстрелил — кони шарахнулись в сторону. Вос-
пользовавшись минутным замешательством, Егор бросился в рожь. Но всадники успели задержать Евлахину лошадь. Потом, спохватившись, открыли по ржи стрельбу. Бабы, которые жали поблизости, подняли шум., Откуда-то сбежались мужики.
— Кончай стрельбу! — закричали они.
— Бросай воружие, а то весь Уржум ваш разнесем!— схватив за узду вьершовскую лошадь, подступил чернобородый здоровила.
— Мы, граждане крестьяне, не против вас,— сказал уже примирительно Вьершов.
— А против кого же?
— Мы против коммунистов-узурпаторов.
— Сам ты сузурпатор! — крикнул тот же мужик и вскинул вверх косу.
Сафаней Вьершов исподлобья взглянул на мужика и кивнул своим:
— Ну, и черт с ним, наркомом липовым! Поехали! Забирай старика с Пегашом!
Выбравшись изо ржи, Егор спустился в лог и, обогнув поле, свернул на проселочную дорогу.
«Что за бандиты напали? И около города? Того гляди ухлопают отца. Может, мужиков взять да и — в догоню? Опять же они, эти бандиты, на конях. Не успеть догнать. Зря только тревогу поднимем. Скорей в город — там разберемся. Чуть чего — дружинников кликнем. Разыщем их, разбойников дорожных... Наверно, сынки все тех же богатеев? Вроде бы и знакомый... оспастый-то. Где я его видел? Да ведь это, кажись, нолинский Сафаней. Тот, что за Глафу сватался. Вот он, оказывается, где объявился».
— А ну, давай померяемся, купецкий сын,— сказал сам себе Егор и, сжимая от злости кулаки, заторопился к городу.
Вскоре около леса Егор встретил сотрудника уисполкома, который сообщил, что Степанов вчера ворвался в город, захватил власть, теперь в город пробраться днем почти невозможно, везде расставлены вооруженные патрули, идут повальные обыски. У Егора заныло сердце.
— А гарнизон наш куда глядит?
— Чего же он сделать может? У Степанова почти тысяча штыков, два десятка пулеметов, своя кавалерия... Рассказывают, весь Малмыж ограбил, в Туреке арестовал волисполком, объявил сплошную мобилизацию, а потом— и к нам. В городе стон-стоном стоит. В тюрьме, слышь, места не хватает.
— Ложенцов где?
— Скрылся, должно быть. Вчера еще в городе был. Велел прднимать людей. Бегу вот в Аркуль к речникам...
— Мда-а,— протянул Егор и с болью подумал об отце.— Тут отца моего на дороге схватили,— признался он.
— Так не его ли я видел? За деревней вон. Иду, слышу, телега громыхает... И вдруг всадники.,. Я в рожь... Когда проехали, я выглянул изо ржи, вижу—старик в тарантасе... А около его — верховые...
— Ну, что ж, спасибо за сообщение,— поблагодарил Егор.— А Степанов где теперь живет?
— Степанов? Кажется, на этот раз у священника... У которого дочка-то еще такая... с буклями.
— Дорожку-то куда торил?
— Во-во...
Егор на прощанье махнул рукой и с тревогой свернул к лесу.
Еле дождался Егор ночи. За несколько часов, которые показались невероятно долгими и томительными, он многое передумал. «Как же отца-то упустил? Но все равно, не отбить бы было... И меня б схватили... А к Степанову я доверчив был, не сумел тогда распознать вра-жину. Ложенцов сразу в душу его волчью заглянул...» И о Ксене думал Егор — надо обязательно увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Пусть клянет... Его, этого Илью Калиныча, давно бы надо обрезать...
— Егор, милай, да слушай-ко, хлеб-то ведь у него тоже свой. Вчера, скажем, мы суслончики-то с тобой жали... И вдруг отдать их — не жалко ли?
— И придется, тятя.
— Неужели?
— Иначе нельзя.. В красном вон Питере рабочий класс по осьмушке фунта в день получает. На фронте тоже не лучше. Заготовим хлеб, снабдим — пролетариат в долгу не останется.
— А чем им платиться?
— Машинами будут. Вот теперь с серпом крючимся до седьмого пота. Как только окрепнем, рабочий класс снова встанет к станкам. Станки-то ведь да заводы теперь наши... Вот тебе, пожалуйста, и машины., И сеять будем машиной, и жать, и молотить... И каждую работу делать машинами будем...
— Так-то оно, допустим, так...— протянул неуверенно Евлаха.— Тольки другое учесть надо, практически... Почто хлеб забирать подчистую стали у мужика? Ведь мужик без хлеба, кто он? Ни коровы лишней, ни поросенка..,. Курица — не птица, и та зерно хлебное требует для пищеварения.
— Это берем как исключение. С неурожайного года...
— А вдруг еще неурожайный хлопнет? Тут как? — спросил Евлаха, послюнявив расклеившуюся цигарку.— Нет, я так, сынок, понимаю, что мужику за хлеб всеми жилами держаться надоть. Он, мужик, и есть мужик... Без хлеба он какой же, к лешему, жилец, без хлеба он не мужик, а голый пролетарей...
Евлаха, взмахнув кнутом, снова окрестил Пегаша буржуем ленивым и, скособочив голову, смолк, надолго ушел в свои тревожные мужицкие мысли.
Всю дорогу он больше не начинал разговора с сыном, курил самосад да огрызком кнута поторапливал своего пегого «буржуя». Когда солнце, все время висевшее над головой, начало опускаться за зубчатую кромку косого-
ра, показался и Уржум. Какой-нибудь час пройдет, и они будут в городе.
— Санник-то есть ли у хозяев? — вдруг неожиданно спросил старик и, узнав, что сарай для саней и телег хоть и плохонький, но у хозяйки есть, успокоился.— А то без притулья, того и гляди, проворонишь лошадь...
Миновав деревню, они выехали в ржаное поле. К дороге концами упирались узкие полосы —одни были уже уставлены суслонами, на других еще только жали. Евлаха присматривался к полосам, по-хозяйски прикидывая, какой урожай должны собрать здешние мужики с десятины, сравнивал со своими хлебами. В думах об урожае он так бы и доехал, если б не показались навстречу три всадника. Они спускались по тропинке к тракту с левой стороны поля.
— Стой! — крикнул один из них, тот, что был в зеленом кителе, перетянутом ремнями, и преградил путь Евлахе.
Егор соскочил с телеги и, подбежав к всаднику, взглянул в круглое, румянощекое лицо, слегка подбитое оспой.
— Кто вы такие? — спросил он.
— Я Вьершов, представитель Народной армии, а вы кто? — не моргнув глазом, ответил круглолицый.,
— Да чего тут разговаривать с ним, господин подпрапорщик...
— Постой, постой,— будто вспоминая что-то, сказал Сафаней Вьершов.— Это не вы ли здешний нарком по продовольствию?
— Я нарком и есть,— ответил Ветлугин.
— Ну, так пожалуйте бриться,— и Вьершов потянулся к кобуре.
— Объясните, в чем дело?
— Лапти сушить пожалуйте, господин нарком! Всадники засмеялись.
— Вы... вы не имеете права!
— Ах, права? А ну, предъявите-ка ему документик промежду лопаток, да с продергом,— потребовал Сафаней Вьершов, и плетка с твердым наконечником тотчас же прюшлась по спине Егора.— Какого черта с ним возиться, высушить его!
В это время Евлаха, на которого всадники, казалось, не обращали и внимания, выхватив из-под сиденья свой бердаш, выстрелил — кони шарахнулись в сторону. Вос-
пользовавшись минутным замешательством, Егор бросился в рожь. Но всадники успели задержать Евлахину лошадь. Потом, спохватившись, открыли по ржи стрельбу. Бабы, которые жали поблизости, подняли шум., Откуда-то сбежались мужики.
— Кончай стрельбу! — закричали они.
— Бросай воружие, а то весь Уржум ваш разнесем!— схватив за узду вьершовскую лошадь, подступил чернобородый здоровила.
— Мы, граждане крестьяне, не против вас,— сказал уже примирительно Вьершов.
— А против кого же?
— Мы против коммунистов-узурпаторов.
— Сам ты сузурпатор! — крикнул тот же мужик и вскинул вверх косу.
Сафаней Вьершов исподлобья взглянул на мужика и кивнул своим:
— Ну, и черт с ним, наркомом липовым! Поехали! Забирай старика с Пегашом!
Выбравшись изо ржи, Егор спустился в лог и, обогнув поле, свернул на проселочную дорогу.
«Что за бандиты напали? И около города? Того гляди ухлопают отца. Может, мужиков взять да и — в догоню? Опять же они, эти бандиты, на конях. Не успеть догнать. Зря только тревогу поднимем. Скорей в город — там разберемся. Чуть чего — дружинников кликнем. Разыщем их, разбойников дорожных... Наверно, сынки все тех же богатеев? Вроде бы и знакомый... оспастый-то. Где я его видел? Да ведь это, кажись, нолинский Сафаней. Тот, что за Глафу сватался. Вот он, оказывается, где объявился».
— А ну, давай померяемся, купецкий сын,— сказал сам себе Егор и, сжимая от злости кулаки, заторопился к городу.
Вскоре около леса Егор встретил сотрудника уисполкома, который сообщил, что Степанов вчера ворвался в город, захватил власть, теперь в город пробраться днем почти невозможно, везде расставлены вооруженные патрули, идут повальные обыски. У Егора заныло сердце.
— А гарнизон наш куда глядит?
— Чего же он сделать может? У Степанова почти тысяча штыков, два десятка пулеметов, своя кавалерия... Рассказывают, весь Малмыж ограбил, в Туреке арестовал волисполком, объявил сплошную мобилизацию, а потом— и к нам. В городе стон-стоном стоит. В тюрьме, слышь, места не хватает.
— Ложенцов где?
— Скрылся, должно быть. Вчера еще в городе был. Велел прднимать людей. Бегу вот в Аркуль к речникам...
— Мда-а,— протянул Егор и с болью подумал об отце.— Тут отца моего на дороге схватили,— признался он.
— Так не его ли я видел? За деревней вон. Иду, слышу, телега громыхает... И вдруг всадники.,. Я в рожь... Когда проехали, я выглянул изо ржи, вижу—старик в тарантасе... А около его — верховые...
— Ну, что ж, спасибо за сообщение,— поблагодарил Егор.— А Степанов где теперь живет?
— Степанов? Кажется, на этот раз у священника... У которого дочка-то еще такая... с буклями.
— Дорожку-то куда торил?
— Во-во...
Егор на прощанье махнул рукой и с тревогой свернул к лесу.
Еле дождался Егор ночи. За несколько часов, которые показались невероятно долгими и томительными, он многое передумал. «Как же отца-то упустил? Но все равно, не отбить бы было... И меня б схватили... А к Степанову я доверчив был, не сумел тогда распознать вра-жину. Ложенцов сразу в душу его волчью заглянул...» И о Ксене думал Егор — надо обязательно увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99