Войдя в кабинет и взглянув в обветренное скуластое лицо председателя, поинтересовался, с какими новостями вернулся тот из уезда.
— Плохо заготовляем хлеб,— ответил устало Ложенцов и сказал, что эсеры вместо помощи потворствуют кулакам, подрывают основы завоеваний пролетариата.
— Ну, вы в этом напрасно нас обвиняете,— вспыхнул Сипягин.— Еще не известно, товарищ Ложенцов, кто больше положил сил для революции. Матрос Сипягин из-под Лажа знает, за что расстреливал прогнивший старый строй, и готов отстаивать завоевания революции до последней капли крови.
— Похвально, похвально,— ответил обычной скороговоркой Ложенцов.— Но мы должны подумать о том, готовы ли уже сегодня отразить белочехов?
— Белочехов? — Сипягин недоуменно пожал плечами.— Особой тревоги, по-моему, они пока не вызывают...
— Ты так думаешь? — уставился маленькими цепкими глазами на него Ложенцов.— А знаешь, кое-кто тут уже пироги печет...
— Но ведь и мы, Алексей Никитич, не дремлем,— по-прежнему спокойно заметил Сипягин.— У нас есть караульный отряд. Плюс — полк продово.льственников.
Это же реальная сила. Да к тому же — добровольные дружины...
— Не повернули бы караульщики оружие против нас,— ответил Ложенцов и стал набивать табаком трубку.— Помнишь, как встретили в Пенькове Ветлугина?
— Так это ведь тозар-то на хлебообмен кулаки тогда отняли...
— А давно ли вы, социалисты-революционеры, утверждали, что у нас нет классовой борьбы? — не без иронии заметил Ложенцов и снова, подойдя к карте, ткнул в нее изогнутым чубуком.— Надо учитывать, Сипягин, что обстановка в стране с каждым днем осложняется. Читал сообщение с фронта? Белые банды подходят к Казани. А там недалеко и до нас,— он прочертил чубуком по карте к Вятке и перевел взгляд на своего заместителя.— Вы вот возлагаете надежды на продовольственный полк... А не подведет нас этот Степанов?
— Не думаю, чтобы подвел. Среди них есть и наша братва. Уж кто-кто, а моряки-то с нами заодно должны быть...
— Должны-то, конечно, с нами,— пощипывая длинными пальцами мягкую темную бороду, согласился Ложенцов.— Но состав-то у них, по-моему, пестренький подобрался. Я присматриваюсь к ним и вижу, там такие отпетые элементы есть, что, пожалуй, не уступят нашим врагам.
— Будем призывать таковых к порядку...
— Но как? Они же не под нашим началом,— заметил Ложенцов.— И к тому же... мне не нравится их поведение. Не я один замечаю. Ветлугин то же говорил,—>к, взглянув в окно, увидел всадника.— А вот и сам Егор! — обрадовался он. Оглядывая, как тот подъехал к крыльцу, подумал: «И ловок же в седле, точно впаянный. Я вот не могу так... Годы сказываются, что ли? Хотя какие еще мои годы — сорок лет».
Минуту спустя в кабинет вошел порывистый Ветлу-гнн.
— Это же черт знает что такое! — воскликнул Егор взволнованно.— Это же дневной разбой, товарищи! — и, выхватив из кармана гимнастерки бумагу, бросил ее на стол.— Читайте, чем тут занимаются степановские про-довольствснники! Дошли до того, что даже, не стесняясь, анархистами себя называют...
— Вот видите, мои опасения подтверждаются,— Ложенцов потянулся к бумаге.— Что они там натворили? Да ты, Егор, сядь, успокойся...
— Не могу спокойно, Алексей Никитич. Я ведь с ними на пароходе ехал, а потом нахваливал вам, мол, боевой народ, а они вон что творят,— и дрожащими от возбуждения пальцами принялся свертывать цигарку.
— Мы же вам говорили, не надо эти отряды посылать к мужику,— сказал Сипягин.
— А хлеб? Кто хлеб для Петрограда заготовлять будет? — спросил строго Ложенцов.— Вы, социалисты-революционеры, и тут руки умыть собираетесь, что ли?
Натянув на нос очки с металлическими дужками, он принялся читать про себя, но вскоре, будто спохватившись, сказал:
— Слушайте, да тут и впрямь черт знает что! Вот: «По прибытию моему из разъезда по делам службы, ввиду назначения на сие число выдачи продовольственного пособия солдатским семьям и разложившись за своим столом с названными деньгами, которые были в незакрытой шкатулке на столе, я приготовился выдавать вышеуказанное пособие. Ко мне является солдат в белой папахе. Подал записку, в которой требовалось доставить немедленно: хлеба, мяса, яиц и молока. На этой записке я написал, что ежедневной торговли как мясом, так и молоком в нашем селе не производится, то я удовлетворить вашего требования немедленно не могу. Солдат с этой запиской ушел и через несколько минут вваливается в канцелярию комитета целый отряд солдат вооруженных, которые с винтовками, а некоторые с револьверами и шашками, с карабинами, с ручными гранатами за поясами. Выдающий себя за командира отряда показал мне записку и говорит: «Это ты написал?» Я признался, что записка подписана мной. Тогда он, стиснув зубы и не говоря ни слова, ударяет меня по щеке, другие во весь голос закричали «бей его», и в тот же момент подскочили несколько солдат и начали наносить удары кто ручкой револьвера, кто стволом, а кто ложею от ружья, так что я потерял сознание, а вынутые мною деньги остались на столе в шкатулке».
— Вот сволочи,— не сдержал возмущения и Сипягин.— Мы же давно говорили, что из мужика жилы тянут... Да таких надо стрелять на месте!
— Обожди, обожди, ты еще мужика не знаешь, мужик неоднороден,— и Ложенцов, перевернув страницу, поинтересовался: — Кто же это пишет-то?
— Председатель волисполкома,— попыхивая цигаркой, ответил Ветлугин.—Под этим актом вся деревня, от мала до велика, подписалась.
— Бе-зо-бра-зие,— протянул Ложенцов и, поправив на носу очки, снова уткнулся в письмо.
«...Меня как бы арестовали, увели к кулаку и посадили в голбец, па отсидку,— продолжал он вслух.— Затем приходят ко мне несколько солдат, требуют от меня ключи от кассы, я им оказал, что ключи вам отдать не имею права, так как деньги не мои, а казенные. Тогда они мне стали наносить разные угрозы, наставляли револьвер в упор, говоря, что сейчас тебе пулю в лоб, но я невзирая на это истязание все-таки сказал, что ключи могу отдать только кому-нибудь из членов исполкома или кому поручит народ. Тогда они схватили меня самым небрежным образом, повели обратно в здание исполкома, там уже членов исполкома никого не было, только видно было, всюду разбросаны пещи, и секретарь исполкома Масленников принимал от них оставшиеся от меня суммы. Затем я выложил ключи от сундука, находящегося в канцелярии комитета, на стол и имеющийся в кармане брюк бумажник с казенными деньгами. Вероятно, некоторые подозревали, что у меня в другом кармане находится револьвер, и поэтому солдат без всякой церемонии залез ко мне в карман, где находился кошелек с собственными деньгами в сумме шестидесяти пяти рублей, и взял себе. И затем повели меня обратно в кулачий голбец под ружейной стражей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Плохо заготовляем хлеб,— ответил устало Ложенцов и сказал, что эсеры вместо помощи потворствуют кулакам, подрывают основы завоеваний пролетариата.
— Ну, вы в этом напрасно нас обвиняете,— вспыхнул Сипягин.— Еще не известно, товарищ Ложенцов, кто больше положил сил для революции. Матрос Сипягин из-под Лажа знает, за что расстреливал прогнивший старый строй, и готов отстаивать завоевания революции до последней капли крови.
— Похвально, похвально,— ответил обычной скороговоркой Ложенцов.— Но мы должны подумать о том, готовы ли уже сегодня отразить белочехов?
— Белочехов? — Сипягин недоуменно пожал плечами.— Особой тревоги, по-моему, они пока не вызывают...
— Ты так думаешь? — уставился маленькими цепкими глазами на него Ложенцов.— А знаешь, кое-кто тут уже пироги печет...
— Но ведь и мы, Алексей Никитич, не дремлем,— по-прежнему спокойно заметил Сипягин.— У нас есть караульный отряд. Плюс — полк продово.льственников.
Это же реальная сила. Да к тому же — добровольные дружины...
— Не повернули бы караульщики оружие против нас,— ответил Ложенцов и стал набивать табаком трубку.— Помнишь, как встретили в Пенькове Ветлугина?
— Так это ведь тозар-то на хлебообмен кулаки тогда отняли...
— А давно ли вы, социалисты-революционеры, утверждали, что у нас нет классовой борьбы? — не без иронии заметил Ложенцов и снова, подойдя к карте, ткнул в нее изогнутым чубуком.— Надо учитывать, Сипягин, что обстановка в стране с каждым днем осложняется. Читал сообщение с фронта? Белые банды подходят к Казани. А там недалеко и до нас,— он прочертил чубуком по карте к Вятке и перевел взгляд на своего заместителя.— Вы вот возлагаете надежды на продовольственный полк... А не подведет нас этот Степанов?
— Не думаю, чтобы подвел. Среди них есть и наша братва. Уж кто-кто, а моряки-то с нами заодно должны быть...
— Должны-то, конечно, с нами,— пощипывая длинными пальцами мягкую темную бороду, согласился Ложенцов.— Но состав-то у них, по-моему, пестренький подобрался. Я присматриваюсь к ним и вижу, там такие отпетые элементы есть, что, пожалуй, не уступят нашим врагам.
— Будем призывать таковых к порядку...
— Но как? Они же не под нашим началом,— заметил Ложенцов.— И к тому же... мне не нравится их поведение. Не я один замечаю. Ветлугин то же говорил,—>к, взглянув в окно, увидел всадника.— А вот и сам Егор! — обрадовался он. Оглядывая, как тот подъехал к крыльцу, подумал: «И ловок же в седле, точно впаянный. Я вот не могу так... Годы сказываются, что ли? Хотя какие еще мои годы — сорок лет».
Минуту спустя в кабинет вошел порывистый Ветлу-гнн.
— Это же черт знает что такое! — воскликнул Егор взволнованно.— Это же дневной разбой, товарищи! — и, выхватив из кармана гимнастерки бумагу, бросил ее на стол.— Читайте, чем тут занимаются степановские про-довольствснники! Дошли до того, что даже, не стесняясь, анархистами себя называют...
— Вот видите, мои опасения подтверждаются,— Ложенцов потянулся к бумаге.— Что они там натворили? Да ты, Егор, сядь, успокойся...
— Не могу спокойно, Алексей Никитич. Я ведь с ними на пароходе ехал, а потом нахваливал вам, мол, боевой народ, а они вон что творят,— и дрожащими от возбуждения пальцами принялся свертывать цигарку.
— Мы же вам говорили, не надо эти отряды посылать к мужику,— сказал Сипягин.
— А хлеб? Кто хлеб для Петрограда заготовлять будет? — спросил строго Ложенцов.— Вы, социалисты-революционеры, и тут руки умыть собираетесь, что ли?
Натянув на нос очки с металлическими дужками, он принялся читать про себя, но вскоре, будто спохватившись, сказал:
— Слушайте, да тут и впрямь черт знает что! Вот: «По прибытию моему из разъезда по делам службы, ввиду назначения на сие число выдачи продовольственного пособия солдатским семьям и разложившись за своим столом с названными деньгами, которые были в незакрытой шкатулке на столе, я приготовился выдавать вышеуказанное пособие. Ко мне является солдат в белой папахе. Подал записку, в которой требовалось доставить немедленно: хлеба, мяса, яиц и молока. На этой записке я написал, что ежедневной торговли как мясом, так и молоком в нашем селе не производится, то я удовлетворить вашего требования немедленно не могу. Солдат с этой запиской ушел и через несколько минут вваливается в канцелярию комитета целый отряд солдат вооруженных, которые с винтовками, а некоторые с револьверами и шашками, с карабинами, с ручными гранатами за поясами. Выдающий себя за командира отряда показал мне записку и говорит: «Это ты написал?» Я признался, что записка подписана мной. Тогда он, стиснув зубы и не говоря ни слова, ударяет меня по щеке, другие во весь голос закричали «бей его», и в тот же момент подскочили несколько солдат и начали наносить удары кто ручкой револьвера, кто стволом, а кто ложею от ружья, так что я потерял сознание, а вынутые мною деньги остались на столе в шкатулке».
— Вот сволочи,— не сдержал возмущения и Сипягин.— Мы же давно говорили, что из мужика жилы тянут... Да таких надо стрелять на месте!
— Обожди, обожди, ты еще мужика не знаешь, мужик неоднороден,— и Ложенцов, перевернув страницу, поинтересовался: — Кто же это пишет-то?
— Председатель волисполкома,— попыхивая цигаркой, ответил Ветлугин.—Под этим актом вся деревня, от мала до велика, подписалась.
— Бе-зо-бра-зие,— протянул Ложенцов и, поправив на носу очки, снова уткнулся в письмо.
«...Меня как бы арестовали, увели к кулаку и посадили в голбец, па отсидку,— продолжал он вслух.— Затем приходят ко мне несколько солдат, требуют от меня ключи от кассы, я им оказал, что ключи вам отдать не имею права, так как деньги не мои, а казенные. Тогда они мне стали наносить разные угрозы, наставляли револьвер в упор, говоря, что сейчас тебе пулю в лоб, но я невзирая на это истязание все-таки сказал, что ключи могу отдать только кому-нибудь из членов исполкома или кому поручит народ. Тогда они схватили меня самым небрежным образом, повели обратно в здание исполкома, там уже членов исполкома никого не было, только видно было, всюду разбросаны пещи, и секретарь исполкома Масленников принимал от них оставшиеся от меня суммы. Затем я выложил ключи от сундука, находящегося в канцелярии комитета, на стол и имеющийся в кармане брюк бумажник с казенными деньгами. Вероятно, некоторые подозревали, что у меня в другом кармане находится револьвер, и поэтому солдат без всякой церемонии залез ко мне в карман, где находился кошелек с собственными деньгами в сумме шестидесяти пяти рублей, и взял себе. И затем повели меня обратно в кулачий голбец под ружейной стражей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99