.. и часы на запястье...
— Вон он, тот комиссар,— прошептал Евлаха и осторожно смахнул с часов землю; секундная стрелка беззвучно двигалась по маленькому кружочку циферблата— часы еще шли, деловито отсчитывая минуту за минутой...
Степановны, не приняв боя, бежали из Уржума. Они бежали так поспешно, что даже не успели расправиться со всеми заложниками, томившимися в тюрьмах, хотя к этому готовились. Убив двух комиссаров—Дрелевского и Карелова, они хотели ночью расстрелять еще человек пятьдесят. Но обстановка неожиданно изменилась: вятский батальон Попова и Симонова, после Нолинска, взял Медведок и, не задерживаясь, пошел на Уржум на помощь теребиловской дружине Сормаха. Не надеясь на свои силы, Степанов быстро собрался и потек по Казанскому тракту в сторону Малмыжа.
Разномастный, поспешно отступающий полк растянулся на несколько верст. Впереди, покачиваясь в седлах, ехали всадники в лохматых белых папахах, с винтовками за спинами и шашками на боку. За верховыми двигались в пешем строю солдаты. На телегах везли орудие, ящики с патронами, кули с продовольствием, даже прихватили две железные бочки со спиртом, привлекав-
шие общее внимание солдат. А дальше, следом за военными, тянулся огромный пестрый хвост беженцев: ехали в кибитках, на рессорных повозках, на тарантасах, на дрожках, просто верхом — это увязалась за отступающими степановцами уржумская и нолинская «знать» — купцы, лавочники, чиновники...
В середине колонны, сразу же за конницей, ехал сам Степанов, мрачный и неразговорчивый. Навалившись на край тарантаса, он тупо смотрел на рыжую репицу кобылицы, бежавшей в пристяжке. На козлах сидел Сафа-ней Вьершов. Он уже второй день служил адъютантом у Степанова и, как он сам считал, являлся негласным его советчиком. Но теперь Степанову с адъютантом не о чем было говорить, он даже тяготился его присутствием. Однако лошадьми кому-то надо править, и Степанов мирился, что этот сын недавно выбившегося в купцы веретенщика сидит с ним и привычно, по-крестьянски чмокает на лошадей отвислыми губами.
Время от времени Степанов доставал из саквояжа фляжку со спиртом и прикладывался в горлышку, стараясь на какое-то время забыться, уйти от тяжелых мыслей.
Как круто все обернулось. Еще три дня назад он с Риторикой рассматривал на карте трактовую дорогу на Вятку, помечал цветным карандашом, где он должен делать привалы, и вот опоздал — красные опередили его. Теперь волей-неволей пришлось повернуть оглобли назад. Однако и обратный путь был не безопасен: ему передали, что от Вятских Полян по направлению Шурмы движется Полтавский полк красноармейцев, а водой, с низовий, идет отряд моряков на трех бронированных пароходах. «Хотя бы тут не опоздать, взять в свои руки инициативу, иначе красные зажмут в клещи. Отступая, надо сохранить силы, соединиться с чехословаками и уж тогда — бог нам подмога! — двинуться снова на Вятку...»
Разморившись за дорогу, Степанов клюнул было носом, но тотчас же спохватившись, поправил съехавший на глаза картуз и, провожая сонным взглядом яркий кружок солнца, опускавшегося за темно-зеленые шпили елок, спросил своего адъютанта:
— А где, по-вашему, привал лучше сделать?
— А-а, привал? — встрепенулся Вьершов.—Привал в Кизерях надлежит, господин командир. Селение тут большое, богатое...
— Пополнить конский состав сумеем?
— Сколько угодно отмобилизуем.
— Прекрасно, прапорщик! — похвалил он.— Бочки-то везут, не знаешь?
— Как же не везут — везут, господин командир...
— А то ведь тут такие есть, того и гляди за дорогу высосут...
— Ничего, господин командир, убережем, — ответил самоуверенно Вьершов и, тряхнув ременными вожжами, вспомнил о Дрелевском — сегодня утром, по заданию Степанова, он принимал участие в расстреле комиссаров. И теперь, желая выхвалиться перед своим новым хозяином, он будто между прочим сказал:
— А живучий же был тот флотский комиссар... Который помоложе, уснул быстро, а этот — жилист. Как завороженный. Стреляем в него, а он стоит... Оботрет с лица кровь, сожмет в кулак пальцы...
Молча слушая говорливого адъютанта, Степанов вспоминал недавнюю встречу с Дрелевским. Он приехал к нему тогда с деловым предложением, но Дрелевский и слушать не захотел, он словно отхлестал его, как провинившегося мальчишку. Все время после этой встречи Степанов чувствовал себя неловко. И лишь сейчас, когда беспокойного комиссара уже не было в живых, ему показалось, что все уладилось, все встало на свое место.
Пополнив свои силы в Кизерях и осушив в бочках прихваченный па заводе спирт, на рассвете степановцы двинулись на Шурму, оживленные, шумные, с новой надеждой на успех. Кавалеристы ехали, как и вначале, впереди. Пересмеиваясь, они хвалились друг перед другом ночными похождениями.
— Хорошо тебе смеяться,— говорил один из них, в лохматой серой папахе. — Тебе по старой стоянке тут знакомо. А я вот заглянул в хату, смотрю — девка, что мармеладка, так на глазах и тает.
— Ну и как, далась?
— Хитра больно эта девка. Подмигнула мне, я, мол, до ветру выйду. Вышла, да и сейчас ходит...
— Хо-хо-хо-о, вот так разговелся! — засмеялся другой и посоветовал: — Ты б за матку тогда брался.
— А ты как думал? Оставил, думаешь, в покое, что ль? Как бы не так. Схватил я ту старуху, опрашиваю, где, мол, твоя дочь-мармеладка? А она одно: «Не знаю». Тогда взял я ее за ноги, да и метнул головой в печь, на уголье...
— Хо-хо-хо-о,— опять раскатилось веселое гоготанье, но тут подъехал Сафаней Вьершов — он после Кизерей, как и Степанов, ехал верхом на лошади.
— Тихо-о-о! — гаркнул Вьершов. —Слушать! Как только переедем за ложбинку — и с богом, как оказал господин комиссар, на Шурму! У кладбища занять рубеж и ждать дальнейших наших распоряжений, — и, повернувшись, ускакал обратно.
Часа через полтора за ржаными суслонами показалась и Шурма, большое торговое село, растянувшееся по высокому крутому берегу.
Заняв позицию вдоль водосточной канавы и дав для острастки несколько выстрелов по селу, степановцы было поднялись, но в это самое время из-за суслонов неожиданно двинулся на них отряд моряков, только что высадившихся с пароходов.
Степановцы дрогнули, повернули обратно, но тут ждала их новая неприятность — от Большого Лога подоспели бойцы Полтавского полка (степановцы проехали мимо и не заметили красноармейской засады). Они дружно ударили с левого фланга.
Конные и пешие смешались, под пулями падали на землю. Степанов с револьвером в руке метался на коне по полю, стараясь удержать своих солдат, но те, видя, что бой уже проигран, все дальше и дальше отступали к дороге, за которой стояла неубранная рожь. Вдруг конь под Степановым рванулся и, как-то странно храпя, рухнул на бок, придавив собой ногу всадника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Вон он, тот комиссар,— прошептал Евлаха и осторожно смахнул с часов землю; секундная стрелка беззвучно двигалась по маленькому кружочку циферблата— часы еще шли, деловито отсчитывая минуту за минутой...
Степановны, не приняв боя, бежали из Уржума. Они бежали так поспешно, что даже не успели расправиться со всеми заложниками, томившимися в тюрьмах, хотя к этому готовились. Убив двух комиссаров—Дрелевского и Карелова, они хотели ночью расстрелять еще человек пятьдесят. Но обстановка неожиданно изменилась: вятский батальон Попова и Симонова, после Нолинска, взял Медведок и, не задерживаясь, пошел на Уржум на помощь теребиловской дружине Сормаха. Не надеясь на свои силы, Степанов быстро собрался и потек по Казанскому тракту в сторону Малмыжа.
Разномастный, поспешно отступающий полк растянулся на несколько верст. Впереди, покачиваясь в седлах, ехали всадники в лохматых белых папахах, с винтовками за спинами и шашками на боку. За верховыми двигались в пешем строю солдаты. На телегах везли орудие, ящики с патронами, кули с продовольствием, даже прихватили две железные бочки со спиртом, привлекав-
шие общее внимание солдат. А дальше, следом за военными, тянулся огромный пестрый хвост беженцев: ехали в кибитках, на рессорных повозках, на тарантасах, на дрожках, просто верхом — это увязалась за отступающими степановцами уржумская и нолинская «знать» — купцы, лавочники, чиновники...
В середине колонны, сразу же за конницей, ехал сам Степанов, мрачный и неразговорчивый. Навалившись на край тарантаса, он тупо смотрел на рыжую репицу кобылицы, бежавшей в пристяжке. На козлах сидел Сафа-ней Вьершов. Он уже второй день служил адъютантом у Степанова и, как он сам считал, являлся негласным его советчиком. Но теперь Степанову с адъютантом не о чем было говорить, он даже тяготился его присутствием. Однако лошадьми кому-то надо править, и Степанов мирился, что этот сын недавно выбившегося в купцы веретенщика сидит с ним и привычно, по-крестьянски чмокает на лошадей отвислыми губами.
Время от времени Степанов доставал из саквояжа фляжку со спиртом и прикладывался в горлышку, стараясь на какое-то время забыться, уйти от тяжелых мыслей.
Как круто все обернулось. Еще три дня назад он с Риторикой рассматривал на карте трактовую дорогу на Вятку, помечал цветным карандашом, где он должен делать привалы, и вот опоздал — красные опередили его. Теперь волей-неволей пришлось повернуть оглобли назад. Однако и обратный путь был не безопасен: ему передали, что от Вятских Полян по направлению Шурмы движется Полтавский полк красноармейцев, а водой, с низовий, идет отряд моряков на трех бронированных пароходах. «Хотя бы тут не опоздать, взять в свои руки инициативу, иначе красные зажмут в клещи. Отступая, надо сохранить силы, соединиться с чехословаками и уж тогда — бог нам подмога! — двинуться снова на Вятку...»
Разморившись за дорогу, Степанов клюнул было носом, но тотчас же спохватившись, поправил съехавший на глаза картуз и, провожая сонным взглядом яркий кружок солнца, опускавшегося за темно-зеленые шпили елок, спросил своего адъютанта:
— А где, по-вашему, привал лучше сделать?
— А-а, привал? — встрепенулся Вьершов.—Привал в Кизерях надлежит, господин командир. Селение тут большое, богатое...
— Пополнить конский состав сумеем?
— Сколько угодно отмобилизуем.
— Прекрасно, прапорщик! — похвалил он.— Бочки-то везут, не знаешь?
— Как же не везут — везут, господин командир...
— А то ведь тут такие есть, того и гляди за дорогу высосут...
— Ничего, господин командир, убережем, — ответил самоуверенно Вьершов и, тряхнув ременными вожжами, вспомнил о Дрелевском — сегодня утром, по заданию Степанова, он принимал участие в расстреле комиссаров. И теперь, желая выхвалиться перед своим новым хозяином, он будто между прочим сказал:
— А живучий же был тот флотский комиссар... Который помоложе, уснул быстро, а этот — жилист. Как завороженный. Стреляем в него, а он стоит... Оботрет с лица кровь, сожмет в кулак пальцы...
Молча слушая говорливого адъютанта, Степанов вспоминал недавнюю встречу с Дрелевским. Он приехал к нему тогда с деловым предложением, но Дрелевский и слушать не захотел, он словно отхлестал его, как провинившегося мальчишку. Все время после этой встречи Степанов чувствовал себя неловко. И лишь сейчас, когда беспокойного комиссара уже не было в живых, ему показалось, что все уладилось, все встало на свое место.
Пополнив свои силы в Кизерях и осушив в бочках прихваченный па заводе спирт, на рассвете степановцы двинулись на Шурму, оживленные, шумные, с новой надеждой на успех. Кавалеристы ехали, как и вначале, впереди. Пересмеиваясь, они хвалились друг перед другом ночными похождениями.
— Хорошо тебе смеяться,— говорил один из них, в лохматой серой папахе. — Тебе по старой стоянке тут знакомо. А я вот заглянул в хату, смотрю — девка, что мармеладка, так на глазах и тает.
— Ну и как, далась?
— Хитра больно эта девка. Подмигнула мне, я, мол, до ветру выйду. Вышла, да и сейчас ходит...
— Хо-хо-хо-о, вот так разговелся! — засмеялся другой и посоветовал: — Ты б за матку тогда брался.
— А ты как думал? Оставил, думаешь, в покое, что ль? Как бы не так. Схватил я ту старуху, опрашиваю, где, мол, твоя дочь-мармеладка? А она одно: «Не знаю». Тогда взял я ее за ноги, да и метнул головой в печь, на уголье...
— Хо-хо-хо-о,— опять раскатилось веселое гоготанье, но тут подъехал Сафаней Вьершов — он после Кизерей, как и Степанов, ехал верхом на лошади.
— Тихо-о-о! — гаркнул Вьершов. —Слушать! Как только переедем за ложбинку — и с богом, как оказал господин комиссар, на Шурму! У кладбища занять рубеж и ждать дальнейших наших распоряжений, — и, повернувшись, ускакал обратно.
Часа через полтора за ржаными суслонами показалась и Шурма, большое торговое село, растянувшееся по высокому крутому берегу.
Заняв позицию вдоль водосточной канавы и дав для острастки несколько выстрелов по селу, степановцы было поднялись, но в это самое время из-за суслонов неожиданно двинулся на них отряд моряков, только что высадившихся с пароходов.
Степановцы дрогнули, повернули обратно, но тут ждала их новая неприятность — от Большого Лога подоспели бойцы Полтавского полка (степановцы проехали мимо и не заметили красноармейской засады). Они дружно ударили с левого фланга.
Конные и пешие смешались, под пулями падали на землю. Степанов с револьвером в руке метался на коне по полю, стараясь удержать своих солдат, но те, видя, что бой уже проигран, все дальше и дальше отступали к дороге, за которой стояла неубранная рожь. Вдруг конь под Степановым рванулся и, как-то странно храпя, рухнул на бок, придавив собой ногу всадника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99