Так не останется, так оставаться не может, Все переменится в мире до самых корней!
Тряхнув головой, повторил:
— До самых корней!.. И жизнь будет другая, Маша, и люди пойдут другие... И у пас, на родине, Советская власть опять будет...— Он принялся снова очищать кончик шнура.— Смотри-ка, жилка-то наша вроде и срослась,— спустя некоторое время сказал он.— А ну-ка, вызови мне кого-нибудь.
— Кого?
— Ну, хотя бы товарища Попова, председателя нашего чрезвычайного штаба.
Маша улыбнулась и ловко, словно играючи, запере-бирала пальцами коричневые шпуры.
Услышав знакомый голос, она отняла трубку от уха и передала Дрелевскому.
— Это я, Иван Васильевич,— сказал Дрелевский.— Звоню с телефонной станции... Ничего, познакомился со своим коллективом... Ну, что ж, братишки здесь хорошие... Да-да, понимают обстановку. Думаю, что сработаемся. А как же иначе? Спасибо, спасибо... Хорошо, зайду,— и, опустив трубку и улыбаясь сквозь дымчатые очки, повернулся к Маше: — Вот видишь, телефон наш заработал, и мы с тобой получили вроде как первую благодарность. Ну, а дальше дело само собой пойдет. Сегодня направлю к тебе еще трех помощников.
— А знакомы они с телефонным аппаратом?
— Ты будешь у меня здесь начальником, вот и познакомишь... Ну, как, идет?
— Вот уж не думала...
— Что?
— Да что комиссары-то такие могут быть. Я все считала, что они больше на словах... А вы тут, смотри, и свет включили, и жилку телефонную срастили...
— И песню, добавь, спел,— засмеялся Дрелевский.
— Да, и песню...
— Только один остался должок за мной — не сплясал... Но это мы с тобой, Маша, потом как-нибудь, на досуге. Так, братишечка, что ль?
И, кивнув на прощанье, вышел — легкий и порывистый.
Дрелевский поднялся по лестнице губкома и, не задерживаясь в приемной, прошел к председателю губернского чрезвычайного штаба.
— Ну вот, Иван Васильевич, я и приступил к своим служебным обязанностям,— здороваясь за руку с Поповым, которого, несмотря на его молодость, все уважительно звали по имени и отчеству, сказал Дрелевский и кивнул головой в знак приветствия сидевшему в стороне смуглолицему, с темными усиками человеку в кожанке.
— Рассказывай, как тебя встретил коллектив? — спросил Попов.
— Да вроде ничего... с энтузиазмом,— усмехнулся Дрелевский и, достав трубочку, снова взглянул на незнакомца.
— Ты не знаком? — спросил Попов Дрелевского, указав взглядом на смуглолицего в кожанке человека.— Это Ветлугин из Уржума.
— А-а, товарищ Ветлугин,— словно обрадовавшись, сказал Дрелевский и, здороваясь, добавил: — А я представлял вас совсем молодым...
— Он молодой и есть, это усы ему годов прибавляют,— заметил в шутку председатель.
— Ну, как там у вас с хлебом?
— Трудновато, товарищ Дрелевский,— ответил Ветлугин.
— Чего там трудноватого, кулачье у вас распоясалось,— упрекнул Попов.— Сегодня сообщают, что в Шалайках даже расправу над нашими товарищами учи-вдри..
— Не иначе, Иван Васильевич, мне придется двинуться туда со своими братишками...
— Нет, Юрий Антонович, ты здесь нам нужен. Контрреволюция тут из каждого угла выглядывает,— сказал Попов и, встав, неторопливо прошелся по просто обставленному кабинету.
Темный костюм, аккуратно облегавший плечи, белая сорочка с галстуком, пенсне с высокой дужкой — все это вдруг напомнило Егору Ветлугину учителя. Вот такой же в Коврижном был учитель. У того тоже было пенсне и волосы такие же темные и прямые, зачесанные назад, и строг он был, неулыбчив, временами даже суров; а вот — любили. Тот был математик, а этот будто бы— юрист. Приехал, говорят, в Вятку из Глазова... Учился в Петербургском университете. Потому и манеры у него уважительные.
— Так нот, товарищ Ветлугин,— сказал Попов по-прежнему строго.— Передайте своему Ложенцову: заготовок хлеба не ослаблять. Я только что вернулся из Москвы. Напортачили мы тут в Вятке с вами. Товарищ Ленин крепко с пас спросил. В самом деле, надумались повысить твердые цены на хлеб. Кому это на руку? Владимир Ильич так прямо и сказал, что эта наша вятская акция направлена против рабочих и деревенской бедноты в угоду крестьянской мелкой буржуазии...
— Так ведь предложение-то такое поддержал второй губернский съезд,— словно оправдываясь, заметил Ветлугин.
— Это было предложение левых эсеров, товарищ Ветлугин. Пробрались они на съезд и протянули явно контрреволюционное постановление.
— Левые-то левые, это верно.
— Вот и говорю, товарищ Ленин осудил нашу с вами ошибку. Постановление левоэсеровское мы уже отменили. Мы с губпродкомом дали слово товарищу Ленину усилить заготовку хлеба. Хлеб-то ведь у вас в уезде есть?
— Конечно, хлеба много. Но как взять его?
— Возьмем, товарищ Ветлугин, выполним указание товарища Ленина, на то мы и коммунисты. Сегодня к вам на помощь отплывает на пароходе с баржой первый Московский продовольственный полк.
— Даже полк? — удивился Ветлугин.
— Да, полк... Шестьсот человек солдат и моряков...
— Ого-о, это, Ветлугин, вам не маленькая подмога,— ободряюще сказал Дрелевский.
— И оружие у них есть?
— А как же, все есть: оружие, пулеметы, лошади,— пояснил Попов.— Конечно, у вас расквартируется не весь полк, а только часть, остальные спустятся вниз до Вятских Полян. Так что сейчас же, товарищ Ветлугин, иди
на пристань. Разыщи командира полка. Познакомься, расскажи обстановку в уезде. Командир у них военный, с сельской жизнью, вероятно, не совсем знаком. И вам ему помогать придется...
— Понятно, как же без этого...
— Надеемся на вас,— пожимая на прощанье Ветлугину руку, сказал Попов.— Помните, товарищи, что положение в стране архискверное. Питер — без хлеба. Выдают по мизерным нормам одну лишь картофельную муку. Красная столица накануне голода. У нас, на Северном фронте, положение не лучше — запасов муки на че-тыре-пять дней... Интервенты и белогвардейщина, конечно, учитывают все это и жмут со всех сторон... Одним словом, революция в опасности...
— Постараемся выполнить,— ответил Ветлугин и по привычке выбросил руку к козырьку фуражки.— Выполним, Иван Васильевич, ваше поручение! — взволнованно добавил он, все еще думая о трагедии, разыгравшейся
в Шалайках.
«Революция в опасности,— шагая по булыжной мостовой, мысленно повторял Егор Ветлугин слова председателя чрезвычайного штаба.— Белогвардейцы наступают. Здесь, в тылу, начинается тоже чехарда. Кулачье убивает наших лучших товарищей. Неужели не устоим?» — с тревогой подумал он и, расстегнув кожаную тужурку, прибавил шагу.
Поднявшись в гору, он остановился, на минуту окинул взглядом распластавшийся внизу на косогорах город. К Засорному оврагу спускались двумя глухими посадами дома,— тут были и каменные, и полукаменные, а больше деревянные, с резными наличниками, с мезонинами да башенками наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Тряхнув головой, повторил:
— До самых корней!.. И жизнь будет другая, Маша, и люди пойдут другие... И у пас, на родине, Советская власть опять будет...— Он принялся снова очищать кончик шнура.— Смотри-ка, жилка-то наша вроде и срослась,— спустя некоторое время сказал он.— А ну-ка, вызови мне кого-нибудь.
— Кого?
— Ну, хотя бы товарища Попова, председателя нашего чрезвычайного штаба.
Маша улыбнулась и ловко, словно играючи, запере-бирала пальцами коричневые шпуры.
Услышав знакомый голос, она отняла трубку от уха и передала Дрелевскому.
— Это я, Иван Васильевич,— сказал Дрелевский.— Звоню с телефонной станции... Ничего, познакомился со своим коллективом... Ну, что ж, братишки здесь хорошие... Да-да, понимают обстановку. Думаю, что сработаемся. А как же иначе? Спасибо, спасибо... Хорошо, зайду,— и, опустив трубку и улыбаясь сквозь дымчатые очки, повернулся к Маше: — Вот видишь, телефон наш заработал, и мы с тобой получили вроде как первую благодарность. Ну, а дальше дело само собой пойдет. Сегодня направлю к тебе еще трех помощников.
— А знакомы они с телефонным аппаратом?
— Ты будешь у меня здесь начальником, вот и познакомишь... Ну, как, идет?
— Вот уж не думала...
— Что?
— Да что комиссары-то такие могут быть. Я все считала, что они больше на словах... А вы тут, смотри, и свет включили, и жилку телефонную срастили...
— И песню, добавь, спел,— засмеялся Дрелевский.
— Да, и песню...
— Только один остался должок за мной — не сплясал... Но это мы с тобой, Маша, потом как-нибудь, на досуге. Так, братишечка, что ль?
И, кивнув на прощанье, вышел — легкий и порывистый.
Дрелевский поднялся по лестнице губкома и, не задерживаясь в приемной, прошел к председателю губернского чрезвычайного штаба.
— Ну вот, Иван Васильевич, я и приступил к своим служебным обязанностям,— здороваясь за руку с Поповым, которого, несмотря на его молодость, все уважительно звали по имени и отчеству, сказал Дрелевский и кивнул головой в знак приветствия сидевшему в стороне смуглолицему, с темными усиками человеку в кожанке.
— Рассказывай, как тебя встретил коллектив? — спросил Попов.
— Да вроде ничего... с энтузиазмом,— усмехнулся Дрелевский и, достав трубочку, снова взглянул на незнакомца.
— Ты не знаком? — спросил Попов Дрелевского, указав взглядом на смуглолицего в кожанке человека.— Это Ветлугин из Уржума.
— А-а, товарищ Ветлугин,— словно обрадовавшись, сказал Дрелевский и, здороваясь, добавил: — А я представлял вас совсем молодым...
— Он молодой и есть, это усы ему годов прибавляют,— заметил в шутку председатель.
— Ну, как там у вас с хлебом?
— Трудновато, товарищ Дрелевский,— ответил Ветлугин.
— Чего там трудноватого, кулачье у вас распоясалось,— упрекнул Попов.— Сегодня сообщают, что в Шалайках даже расправу над нашими товарищами учи-вдри..
— Не иначе, Иван Васильевич, мне придется двинуться туда со своими братишками...
— Нет, Юрий Антонович, ты здесь нам нужен. Контрреволюция тут из каждого угла выглядывает,— сказал Попов и, встав, неторопливо прошелся по просто обставленному кабинету.
Темный костюм, аккуратно облегавший плечи, белая сорочка с галстуком, пенсне с высокой дужкой — все это вдруг напомнило Егору Ветлугину учителя. Вот такой же в Коврижном был учитель. У того тоже было пенсне и волосы такие же темные и прямые, зачесанные назад, и строг он был, неулыбчив, временами даже суров; а вот — любили. Тот был математик, а этот будто бы— юрист. Приехал, говорят, в Вятку из Глазова... Учился в Петербургском университете. Потому и манеры у него уважительные.
— Так нот, товарищ Ветлугин,— сказал Попов по-прежнему строго.— Передайте своему Ложенцову: заготовок хлеба не ослаблять. Я только что вернулся из Москвы. Напортачили мы тут в Вятке с вами. Товарищ Ленин крепко с пас спросил. В самом деле, надумались повысить твердые цены на хлеб. Кому это на руку? Владимир Ильич так прямо и сказал, что эта наша вятская акция направлена против рабочих и деревенской бедноты в угоду крестьянской мелкой буржуазии...
— Так ведь предложение-то такое поддержал второй губернский съезд,— словно оправдываясь, заметил Ветлугин.
— Это было предложение левых эсеров, товарищ Ветлугин. Пробрались они на съезд и протянули явно контрреволюционное постановление.
— Левые-то левые, это верно.
— Вот и говорю, товарищ Ленин осудил нашу с вами ошибку. Постановление левоэсеровское мы уже отменили. Мы с губпродкомом дали слово товарищу Ленину усилить заготовку хлеба. Хлеб-то ведь у вас в уезде есть?
— Конечно, хлеба много. Но как взять его?
— Возьмем, товарищ Ветлугин, выполним указание товарища Ленина, на то мы и коммунисты. Сегодня к вам на помощь отплывает на пароходе с баржой первый Московский продовольственный полк.
— Даже полк? — удивился Ветлугин.
— Да, полк... Шестьсот человек солдат и моряков...
— Ого-о, это, Ветлугин, вам не маленькая подмога,— ободряюще сказал Дрелевский.
— И оружие у них есть?
— А как же, все есть: оружие, пулеметы, лошади,— пояснил Попов.— Конечно, у вас расквартируется не весь полк, а только часть, остальные спустятся вниз до Вятских Полян. Так что сейчас же, товарищ Ветлугин, иди
на пристань. Разыщи командира полка. Познакомься, расскажи обстановку в уезде. Командир у них военный, с сельской жизнью, вероятно, не совсем знаком. И вам ему помогать придется...
— Понятно, как же без этого...
— Надеемся на вас,— пожимая на прощанье Ветлугину руку, сказал Попов.— Помните, товарищи, что положение в стране архискверное. Питер — без хлеба. Выдают по мизерным нормам одну лишь картофельную муку. Красная столица накануне голода. У нас, на Северном фронте, положение не лучше — запасов муки на че-тыре-пять дней... Интервенты и белогвардейщина, конечно, учитывают все это и жмут со всех сторон... Одним словом, революция в опасности...
— Постараемся выполнить,— ответил Ветлугин и по привычке выбросил руку к козырьку фуражки.— Выполним, Иван Васильевич, ваше поручение! — взволнованно добавил он, все еще думая о трагедии, разыгравшейся
в Шалайках.
«Революция в опасности,— шагая по булыжной мостовой, мысленно повторял Егор Ветлугин слова председателя чрезвычайного штаба.— Белогвардейцы наступают. Здесь, в тылу, начинается тоже чехарда. Кулачье убивает наших лучших товарищей. Неужели не устоим?» — с тревогой подумал он и, расстегнув кожаную тужурку, прибавил шагу.
Поднявшись в гору, он остановился, на минуту окинул взглядом распластавшийся внизу на косогорах город. К Засорному оврагу спускались двумя глухими посадами дома,— тут были и каменные, и полукаменные, а больше деревянные, с резными наличниками, с мезонинами да башенками наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99