Он не знал Пьяри!
— Я саньяси,— улыбнулся он,—и могу съесть много. Но ведь и вам тоже нужно поесть. Угощая других, сами не насытитесь.
Раджлакшми отбросила шутливый тон и уже серьезно сказала:
— Стыдно, брат, такое говорить женщине. Поверь, я не ем ничего из того, чем угощаю тебя. Не люблю. Мне достаточно горсти риса и чашки воды. А слугам хватит. Но если ты, мой деверь, останешься голодным, я, право же, ничего не стану есть. Не веришь — спроси у него,— кивнула она на меня.
Пришла моя очередь вмешаться в разговор.
— Могу под присягой подтвердить, что она говорит истинную правду,— сказал я.— Ты, брат, лучше не спорь с ней, можешь смело опоражнивать этот горшок. Так что продолжай священнодействовать. Она все равно не воспользуется его содержимым. Если еда побывала в поезде, эта женщина скорее умрет с голоду, чем дотронется до нее. Уж ты мне поверь, я-то знаю.
— Но ведь не всей пищи кто-то касался в поезде? — удивился саньяси.
— Ну, брат, ты, видно, сразу хочешь дознаться до сути и в один присест все решить—я до сих пор так и не уразумел всех этих тонкостей. Заканчивай лучше поскорее свою трапезу, а то скоро солнце сядет и в темноте ты, чего доброго, в рот себе не попадешь. Вот еще побудешь с нами, попытайся разрешить эту головоломку с помощью шастр. А пока предоставь событиям идти своим ходом.
— Значит, она весь день ничего не ела? —поразился саньяси.
— Абсолютно! Да и вчера съела самую малость: несколько кореньев да пару бананов — вот и все.
Ротон, стоявший позади нас, покачал головой и, видимо, собирался что-то добавить, но под предостерега-
ющим взглядом хозяйки не решился вмешаться в разговор.
— Как же можно так жить! — недоумевающе воскликнул саньяси.
Раджлакшми только улыбнулась в ответ.
— Это для всех загадка,-—признался я.— Могу только сказать, исходя из собственных наблюдений, что она может еще дня два так продержаться.
— А ты когда-нибудь следил за мной?—возмутилась Раджлакшми.— Зачем же так говорить?
Я промолчал, саньяси тоже прекратил расспросы и все свое внимание сосредоточил на еде, торопясь поскорее покончить с ней. Поев, он поднялся.
Потом поели Ротон и два других наших спутника, а как и чем насытилась Раджлакшми, знала она сама. Уже наступил вечер, когда мы тронулись в путь. Месяц еще не взошел, хотя темно не было. Моя повозка, как самая крепкая, двигалась первой, следом ехала Раджлакшми, а замыкали наш поезд телеги с вещами. Саньяси шагал рядом. Я окликнул его:
— Брат, тебе еще немало предстоит пройти, может быть, сядешь пока ко мне?
— Зачем спешить? — ответил саньяси.— Устану — попрошусь. А пока пойду пешком.
Раджлакшми высунулась из своего экипажа.
— Деверь, если так, то будь моим телохранителем, кстати, мы и побеседуем.
Саньяси подошел к ней. Слышать весь их разговор я не мог, мешали скрип колес, топот буйволиных копыт и окрики возниц, но значительную его часть я все-таки разобрал:
— По твоему говору видно, что ты нездешний,— донесся голос Раджлакшми.— Похоже, ты с моей родины. Скажи правду, брат: куда ты теперь направляешься?
— Б Голапур,— ответил саньяси.
— Это далеко от Гонгамати?
— Не знаю, где находится ваша Гонгамати, так же, как и мой Голапур. Но слышал, они неподалеку друг от друга.
— Как же ты сможешь ночью узнать свою деревню и найти нужных людей?
Саньяси негромко засмеялся.
— Узнать ее мне будет нетрудно по приметам: возле дороги должен находиться высохший пруд, его надо обойти с юга, потом пройти мили две — и я буду на месте. А что касается нужных людей, то разыскивать их не придется: я никого там не знаю. Ну а место поспать под деревом всегда найдется.
— В такую холодную ночь под деревом? Но ведь тебе даже прикрыться как следует нечем. Только и есть что это одеяльце! — Раджлакшми так разволновалась, что меня это даже задело.— Нет, деверь, как хочешь, но я этого не допущу.
Саньяси некоторое время молчал, потом тихо заметил:
— Сестра, у нас нет ни семьи, ни дома. Мы всегда живем под открытым небом.
— Только не тогда, когда рядом сестра,— возразила Раджлакшми.— Сегодня ты поедешь с нами, а завтра я отпущу тебя в твою деревню.
Саньяси не ответил. Раджлакшми окликнула Ротона и приказала не трогать вещей без ее распоряжения, наложив, таким образом, арест на сундучок саньяси.
— Раз так, то тебе, брат, незачем страдать от холода и тащиться пешком,— крикнул я ему.— Иди ко мне.
Он заколебался:
— Может быть, немного погодя... Мне еще нужно поговорить с сестрой.
«Все ясно!» — подумал я. Я понимал, что в душе он боролся против той власти, которую уже приобретала над ним его новая знакомая, и не мог ей противостоять. Мне захотелось предупредить его о грозящей ему опасности, посоветовать бежать, чтобы не оказаться в моем положении... Но я ничего не сказал.
Разговор между Раджлакшми и моим названым братом возобновился. Несколько раз я начинал дремать и терял нить разговора из-за скрипа колес, но дополнял воображением то, что не слышал, и, в общем, время проводил недурно.
— Что у тебя в ящике, Анондо? — услышал я в полусне голос Раджлакшми.
— Книги и лекарства,— донесся ответ.
— Разве ты доктор?
— Я саньяси, сестра. Вы не слышали, что там холера?
— Неужели? — удивилась Раджлакшми.— Мой управляющий ничего не писал об этом. Значит, ты будешь бороться с холерой?
— К сожалению, это не в нашей власти, сестра. Саньяси стараются только помочь больным, и все. Но и это тоже воля всевышнего.
— Да, но для того, чтобы лечить, не обязательно быть саньяси. Скажи, Анондо, ты только поэтому и стал им?
— Не знаю, сестра. Но служить людям наш долг.
— Наш? — в голосе Раджлакшми послышалось удивление.— Значит, ты не один, вас целая группа?
Тот не ответил. Она снова заговорила:
— Кто внушил тебе, что для того, чтобы служить людям, нужно уйти в саньяси? Ведь на самом деле это совсем не так!
— Сестра,— сказал саньяси,— я пока еще самый обыкновенный саньяси, не совершил ничего особенного, так что меня и по имени-то называть не следует. Все, что я сделал,— это отказался от личных забот, чтобы думать и беспокоиться о других.
Раджлакшми безмолвствовала, и он продолжал:
— Я сразу понял, что вы хотите вернуть меня домой. Это, наверное, говорит в вас сестринская доброта. Но если бы вы только знали, как бедны, слабы и беспомощны те, ради кого мы оставили наши семьи, если бы вы видели, как их много! Тогда вы даже в мыслях не стали бы нас отговаривать от нашего решения.
Она молчала, но я знал, как волнует ее эта тема, и понимал, что беседа неминуемо обнаружит сходство их мыслей и настроений. Саньяси действовал правильно. Чувствовалось, что он, несмотря на свою молодость, сумел стать гораздо ближе к народу, чем я, наблюдал его жизнь гораздо заинтересованнее и острее ее воспринимал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Я саньяси,— улыбнулся он,—и могу съесть много. Но ведь и вам тоже нужно поесть. Угощая других, сами не насытитесь.
Раджлакшми отбросила шутливый тон и уже серьезно сказала:
— Стыдно, брат, такое говорить женщине. Поверь, я не ем ничего из того, чем угощаю тебя. Не люблю. Мне достаточно горсти риса и чашки воды. А слугам хватит. Но если ты, мой деверь, останешься голодным, я, право же, ничего не стану есть. Не веришь — спроси у него,— кивнула она на меня.
Пришла моя очередь вмешаться в разговор.
— Могу под присягой подтвердить, что она говорит истинную правду,— сказал я.— Ты, брат, лучше не спорь с ней, можешь смело опоражнивать этот горшок. Так что продолжай священнодействовать. Она все равно не воспользуется его содержимым. Если еда побывала в поезде, эта женщина скорее умрет с голоду, чем дотронется до нее. Уж ты мне поверь, я-то знаю.
— Но ведь не всей пищи кто-то касался в поезде? — удивился саньяси.
— Ну, брат, ты, видно, сразу хочешь дознаться до сути и в один присест все решить—я до сих пор так и не уразумел всех этих тонкостей. Заканчивай лучше поскорее свою трапезу, а то скоро солнце сядет и в темноте ты, чего доброго, в рот себе не попадешь. Вот еще побудешь с нами, попытайся разрешить эту головоломку с помощью шастр. А пока предоставь событиям идти своим ходом.
— Значит, она весь день ничего не ела? —поразился саньяси.
— Абсолютно! Да и вчера съела самую малость: несколько кореньев да пару бананов — вот и все.
Ротон, стоявший позади нас, покачал головой и, видимо, собирался что-то добавить, но под предостерега-
ющим взглядом хозяйки не решился вмешаться в разговор.
— Как же можно так жить! — недоумевающе воскликнул саньяси.
Раджлакшми только улыбнулась в ответ.
— Это для всех загадка,-—признался я.— Могу только сказать, исходя из собственных наблюдений, что она может еще дня два так продержаться.
— А ты когда-нибудь следил за мной?—возмутилась Раджлакшми.— Зачем же так говорить?
Я промолчал, саньяси тоже прекратил расспросы и все свое внимание сосредоточил на еде, торопясь поскорее покончить с ней. Поев, он поднялся.
Потом поели Ротон и два других наших спутника, а как и чем насытилась Раджлакшми, знала она сама. Уже наступил вечер, когда мы тронулись в путь. Месяц еще не взошел, хотя темно не было. Моя повозка, как самая крепкая, двигалась первой, следом ехала Раджлакшми, а замыкали наш поезд телеги с вещами. Саньяси шагал рядом. Я окликнул его:
— Брат, тебе еще немало предстоит пройти, может быть, сядешь пока ко мне?
— Зачем спешить? — ответил саньяси.— Устану — попрошусь. А пока пойду пешком.
Раджлакшми высунулась из своего экипажа.
— Деверь, если так, то будь моим телохранителем, кстати, мы и побеседуем.
Саньяси подошел к ней. Слышать весь их разговор я не мог, мешали скрип колес, топот буйволиных копыт и окрики возниц, но значительную его часть я все-таки разобрал:
— По твоему говору видно, что ты нездешний,— донесся голос Раджлакшми.— Похоже, ты с моей родины. Скажи правду, брат: куда ты теперь направляешься?
— Б Голапур,— ответил саньяси.
— Это далеко от Гонгамати?
— Не знаю, где находится ваша Гонгамати, так же, как и мой Голапур. Но слышал, они неподалеку друг от друга.
— Как же ты сможешь ночью узнать свою деревню и найти нужных людей?
Саньяси негромко засмеялся.
— Узнать ее мне будет нетрудно по приметам: возле дороги должен находиться высохший пруд, его надо обойти с юга, потом пройти мили две — и я буду на месте. А что касается нужных людей, то разыскивать их не придется: я никого там не знаю. Ну а место поспать под деревом всегда найдется.
— В такую холодную ночь под деревом? Но ведь тебе даже прикрыться как следует нечем. Только и есть что это одеяльце! — Раджлакшми так разволновалась, что меня это даже задело.— Нет, деверь, как хочешь, но я этого не допущу.
Саньяси некоторое время молчал, потом тихо заметил:
— Сестра, у нас нет ни семьи, ни дома. Мы всегда живем под открытым небом.
— Только не тогда, когда рядом сестра,— возразила Раджлакшми.— Сегодня ты поедешь с нами, а завтра я отпущу тебя в твою деревню.
Саньяси не ответил. Раджлакшми окликнула Ротона и приказала не трогать вещей без ее распоряжения, наложив, таким образом, арест на сундучок саньяси.
— Раз так, то тебе, брат, незачем страдать от холода и тащиться пешком,— крикнул я ему.— Иди ко мне.
Он заколебался:
— Может быть, немного погодя... Мне еще нужно поговорить с сестрой.
«Все ясно!» — подумал я. Я понимал, что в душе он боролся против той власти, которую уже приобретала над ним его новая знакомая, и не мог ей противостоять. Мне захотелось предупредить его о грозящей ему опасности, посоветовать бежать, чтобы не оказаться в моем положении... Но я ничего не сказал.
Разговор между Раджлакшми и моим названым братом возобновился. Несколько раз я начинал дремать и терял нить разговора из-за скрипа колес, но дополнял воображением то, что не слышал, и, в общем, время проводил недурно.
— Что у тебя в ящике, Анондо? — услышал я в полусне голос Раджлакшми.
— Книги и лекарства,— донесся ответ.
— Разве ты доктор?
— Я саньяси, сестра. Вы не слышали, что там холера?
— Неужели? — удивилась Раджлакшми.— Мой управляющий ничего не писал об этом. Значит, ты будешь бороться с холерой?
— К сожалению, это не в нашей власти, сестра. Саньяси стараются только помочь больным, и все. Но и это тоже воля всевышнего.
— Да, но для того, чтобы лечить, не обязательно быть саньяси. Скажи, Анондо, ты только поэтому и стал им?
— Не знаю, сестра. Но служить людям наш долг.
— Наш? — в голосе Раджлакшми послышалось удивление.— Значит, ты не один, вас целая группа?
Тот не ответил. Она снова заговорила:
— Кто внушил тебе, что для того, чтобы служить людям, нужно уйти в саньяси? Ведь на самом деле это совсем не так!
— Сестра,— сказал саньяси,— я пока еще самый обыкновенный саньяси, не совершил ничего особенного, так что меня и по имени-то называть не следует. Все, что я сделал,— это отказался от личных забот, чтобы думать и беспокоиться о других.
Раджлакшми безмолвствовала, и он продолжал:
— Я сразу понял, что вы хотите вернуть меня домой. Это, наверное, говорит в вас сестринская доброта. Но если бы вы только знали, как бедны, слабы и беспомощны те, ради кого мы оставили наши семьи, если бы вы видели, как их много! Тогда вы даже в мыслях не стали бы нас отговаривать от нашего решения.
Она молчала, но я знал, как волнует ее эта тема, и понимал, что беседа неминуемо обнаружит сходство их мыслей и настроений. Саньяси действовал правильно. Чувствовалось, что он, несмотря на свою молодость, сумел стать гораздо ближе к народу, чем я, наблюдал его жизнь гораздо заинтересованнее и острее ее воспринимал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159