Порой Комоллота, рано утром возвращаясь с цветами, бросит на могилу цветок-другой. А если забредет та, что знала меня когда-то, Комоллота скажет ей: «Здесь лежит наш новый гошай—вон там, под небольшим холмиком, покрытым сухими лепестками жасмина и олеандра, которые смешались с опавшими цветами дерева бокул». Глаза Раджлакшми наполнились слезами.
— А что сделает она?
— Это я не знаю. Может быть, построит храм, истратив на это много денег, и уйдет...
— Нет, совсем не так,—возразила Раджлакшми.— Она уже больше не уйдет от этого дерева. При ее приближении птицы в ветвях подымут гам, защебечут, устроят переполох, с дерева посыплются сухие листья и сучья, а она их приберет. И с тех пор станет подметать под деревом и плести гирлянды из цветов, а ночью, когда все уснут, будет петь умершему вишнуитские песни. Когда же настанет ее час, она попросит: «Комоллота, похорони нас в одной могиле, чтобы нельзя было различить, где лежу я, а где он. Вот тебе деньги, построй храм, воздвигни изображение Радхи и Кришны, но не пиши никаких имен, не оставляй никаких знаков, чтобы никто не ведал, кто здесь лежит и откуда они».
— Да, Лакшми, твое описание гораздо поэтичней,— признался я.
— Потому что в нем, гошай, не просто слова—в нем правда. В этом вся разница. Нарисованная тобой картина так и останется вымыслом.
— Почему ты так думаешь?
— Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Это и есть мое поклонение, это и есть мое служение. К чьим стопам я приношу жертвы? К чьим стопам я возлагаю цветы? Все это тебе.
Снизу послышался крик повара:
— Ма! Ротона нет, а чай уже вскипел!
— Иду, иду! — Раджлакшми отерла глаза и вышла.
Немного погодя она вернулась с чашкой чая и, поставив ее возле меня, сказала:
— Ты так любишь читать, почему же последнее время ничего не читаешь?
— Чтение не приносит денег.
— Что тебе в деньгах? У нас их много. Помолчав, она продолжала:
— В южной комнате мы устроим тебе кабинет. Твой младший брат Анондо купит книги, а я расставлю их по
своему вкусу. Рядом с кабинетом будет моя спальня, а с другой стороны — молельня. Здесь будет весь мой мир, и я хотела бы никогда не покидать его пределы.
— А где будет твоя кухня?—спросил я.— Ведь Анон-до — саньяси, его не удержать и дня, если не потчевать разными яствамт Но как ты его отыскала? И когда он приедет?
—- Мне сообщил о нем господин Кушари. Анондо обещал скоро приехать. Потом мы все вместе поедем в Гонгамати и проведем там несколько дней.
— Ну что ж. А ты не боишься там появиться? Раджлакшми смущенно улыбнулась:
— Там никто не знает, что в Бенаресе я когда-то потеряла честь, а потом еще и остригла себе волосы. Волосы уже отросли, а с репутацией теперь все в порядке. К тому же ты со мной — и мне ничего не страшно... Я слышала, что несчастная Малоти вернулась и привела с собой мужа. Я подарю ей ожерелье.
— Делай как знаешь, только смотри не попади снова в лапы Шунонды...
— О нет,— поспешно ответила Раджлакшми,— от этого наваждения я избавилась. Подумать только, ради чего я не переставая проливала слезы, не могла ни спать, ни есть! Ради постижения истинной веры! Хорошо еще, что не сошла с ума. Но какова бы ни была твоя Лакшми, она, во всяком случае, не страдает нерешительностью! Если уж она в чем уверилась, никто не сможет ее переубедить. А сейчас я словно утопаю в радости,— немного помолчав, продолжала она.—Мне все время кажется, что я получила от этой жизни все и больше мне ничего не нужно. Скажи, что же это, если не предначертание бога? Каждый день припадая к его стопам, я уже ничего больше не прошу для себя, молю только, чтобы все люди на свете были так же счастливы. Поэтому я и позвала твоего младшего брата Анондо. Я хочу чем-нибудь помочь ему.
— Ну что ж,— сказал я. Раджлакшми о чем-то задумалась.
— Видишь ли, я никогда не встречала такой честной, бескорыстной и добродетельной женщины, как Шунонда, но все ее знания не принесут пользы, пока она не перестанет быть такой нетерпимой.
— Но ведь Шунонда не кичится своими знаниями.
— Нет, я этого и не говорила, ничто низкое ей не свойственно. Сколько изречений из шастр, сколько притчей она знает. Но когда я слушала ее, мне начинало казаться, что я тебе никто, что наши отношения ложны, и мне самой хотелось в это поверить. И все же бог вовремя вразумил меня, и я поняла, что нет большего заблуждения. Знаешь, в чем главная ошибка Шунонды? Она никому не способна принести счастья, только горе. А вот жена ее деверя — совсем другое дело. Она простая необразованная женщина, но зато ее сердце полно доброты. Скольким бедным, несчастным семьям она помогает тайком. И никто даже не подозревает об этом. Да разве история с семьей ткача разрешилась бы усилиями Шунонды? Ты думаешь, все обошлось потому, что, показав свой нрав, Шунонда убежала из дому? Ничего подобного. Все сделала жена ее деверя, бросившись в слезах к ногам своего супруга. Шунонда опозорила перед всеми старшего брата мужа, заявив, что он вор. А разве этому учат шастры? И до тех пор, пока ее книжные знания не вберут в себя человеческое счастье и горе, добро и зло, грех и добродетель, корысть и невежество, ее представления о долге, вычитанные из книг, будут только напрасно терзать и мучить людей. Уж поверь мне, они никому на свете не принесут блага.
— У кого ты всему этому научилась? — удивился я.
— Не знаю. Может быть, у тебя. Ты не проповедуешь своих идей, не ищещь для себя ни преимуществ, ни выгод, никому не навязываешь своего мнения, поэтому у тебя обретаешь не просто знания, а истину. Ты же вдруг поражаешься, откуда я все это взяла. Но довольно об этом. Теперь я постараюсь сдружиться с госпожой Куша-ри и исправить ошибку, которую совершила когда-то, отнесясь к ней с пренебрежением. Ты поедешь в Гонгамати?
— А как же Бирма? Что будет с моей службой?
— Опять ты о службе? Я ведь сказала, что не дам тебе служить.
— Лакшми, у тебя чудесный характер. Ты не проповедуешь своих идей, не ищешь для себя ни преимуществ, ни выгод, никому не навязываешь своего мнения—только в тебе можно найти идеал истинной вишнуитской терпимости.
— Значит, по-твоему, нужно соглашаться с любой твоей прихотью? Выходит, не важно, страдает или радуется другой человек? Для тебя никто не существует на свете?
— Почему же! А Обхойя? Ты не подумала, что с ними теперь? Между тем, если бы в те тяжелые дни она, не побоявшись чумы, не дала мне пристанища, у тебя сегодня не было бы меня.
Чувство сострадания и благодарности тотчас смягчило сердце Раджлакшми.
— Тогда ты оставайся,— предложила она,— а я с Анондо поеду в Бирму и привезу их сюда. Здесь мы их наверняка как-нибудь устроим.
— Но Обхойя гордая женщина и может отказаться ехать, если не я сам предложу ей это.
— Она согласится, поняв, что приглашение исходит от тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159