Вслед за сторожем подоспел Бонку. Угрожающе подняв трость, он накинулся на растерявшегося бенгальца, обзывая его старым слепым растяпой и прочими столь же лестными эпитетами. Испуганный и смущенный, тот только повторял: «Я не заметил, ма... ах, как неловко получилось». Я стоял поодаль, рассеянно поглядывая по сторонам, но тут поспешил к месту происшествия и оттащил незнакомца от сторожа и Бонку.
— Что случилось, то случилось,— сказал я ему.— Теперь вам лучше поторопиться на поезд. Он уже отходит.
Человек посмотрел на черепки, не решаясь, видимо, оставить их здесь. Потом побежал было к платформе и тут же остановился — поезд уже отошел. Вернувшись к нам, он еще раз попросил извинения и стал подбирать осколки.
Я засмеялся.
— Зачем они вам? — спросил я его.
— Дочка у меня больная, господин...— объяснил он.— В понедельник, когда я уезжал на работу, попросила привезти ей игрушечную птичку... Вот я и купил... Лавочник видел, как она мне нужна, и цену, негодяй, запросил немалую—целых две аны. Ни пайсы не уступил. Что было делать, пришлось отдать... И вот ведь беда, почти у самого дома разбил! Не довез дочке... Теперь будет плакать. Так я хоть черепки покажу ей. Скажу, что в следующий раз куплю. Как получу жалованье, так сразу и куплю. А все остальное уж потом.
Он тщательно подобрал осколки, завязал их в конец чадра, а потом обернулся ко мне.
— Я, верно, очень ушиб вашу жену... не приметил ее... Вот и убыток понес, и на поезд не поспел. А то бы на целых полчаса раньше увидел дочку. Болеет ведь...
Он направился к платформе. Бонку со сторожем тоже куда-то исчезли. Я глянул на Раджлакшми и вдруг увидел, что она чуть не плачет.
— Он ушиб тебя? — встревожился я.— Очень больно?
— Да, очень,—тихо ответила она, вытирая глаза краем сари,— но не твоему каменному сердцу понять это.
ГЛАВА XIV
Пока я разговаривал с Бонку, пытаясь выяснить, почему он счел необходимым взять нам отдельное купе, Раджлакшми молчала, внимательно прислушиваясь к нашему разговору, но, как только тот отошел, принялась горячо доказывать мне свою непричастность к билетам, уверяя, что с ней, такой экономной в отношении себя, вечно случаются недоразумения.
— Пусть бы сами ехали вторым, даже первым классом, если это доставляет им удовольствие,—говорила она,— а мы вполне обошлись бы женским вагоном. Зачем швырять столько денег железнодорожной компании?!
Я не находил никакой логической связи между объяснениями, которые дал мне Бонку, и пространными рассуждениями Раджлакшми о пользе экономии в личных расходах, но предпочел промолчать, помня о том, что с женщинами лучше не спорить на эту тему.
Поднявшись на платформу, мы увидели нашего нового знакомого — он сидел на одной из скамеек в ожидании поезда. Когда мы проходили мимо него, я остановился и спросил:
— Куда вы едете?
— В Бордоман,— коротко ответил он.
Мы прошли немного вперед, и Раджлакшми шепнула мне:
— Послушай, он может ехать в нашем купе. Тогда ему не придется тратиться на билет. Предложи ему.
— Билет он, конечно, уже купил,— возразил я,— так что на проезде ему не сэкономить.
— Зато ему не придется ехать в переполненном вагоне,— выдвинула новый агрумент Раджлакшми.
— О, эти люди привыкли к тесноте и не обращают на нее внимания.
— Нет, нет, ты все-таки предложи ему,— настаивала Раджлакшми.— Нам самим же будет лучше. За разговорами незаметно пройдет время.
Я понимал, что она раскаивается в своем смелом решении ехать со мной в отдельном купе, сознавая всю его дерзость, и теперь хочет как-то сгладить впечатление, которое это намерение не могло не произвести на Бонку и слуг. Но я, желая подразнить ее, ответил нарочито небрежно:
— Зачем нам посторонний человек? Ты сможешь сколько угодно беседовать со мной, вот и не заметишь, как доедем.
Раджлакшми бросила на меня быстрый взгляд.
— Да, этого следовало ожидать,— заметила она.— Разве ты упустишь случай досадить мне!
Больше она не заговаривала на эту тему. Однако, когда появился поезд, я подошел к незнакомцу и пригласил его к нам в купе.
— Мы едем вдвоем,— сказал я,— так что вы сможете свободно расположиться.
Мне не пришлось его уговаривать. Он тут же схватил свой узелок и направился к нашему вагону.
Раджлакшми сумела быстро найти с ним общий язык. Не успел наш поезд миновать несколько станций, как она уже знала все о его семье, соседях, даже о ближайших деревнях. Она везла из Калькутты много подарков для гуру, который жил в Бенаресе вместе со своими внуками. Когда мы подъезжали к Бордоману, она раскрыла чемодан, покопалась в нем и вытащила зеленое шелковое сари.
— Отдайте его Шороле вместо птички,— сказала она, протягивая сари нашему спутнику.
Тот вначале растерялся, пораженный нежданным щедрым подарком, а потом смущенно отстранил его:
— Нет, нет, ма. Спрячьте ваше сари. Это же очень дорогая вещь. Я куплю Шороле игрушку в следующий раз.
Раджлакшми положила сари на полку возле него.
— Не такая уж это дорогая вещь, как вы думаете,— сказала она,— да и не в этом дело. Отдайте его Шороле и скажите, что тетушка велела ей надеть его, как только она поправится.
Наш спутник растроганно заморгал глазами. Никогда в жизни, наверное, не приходилось ему видеть, чтобы чужие люди делали такой роскошный подарок незнакомому больному ребенку. И это всего лишь после получасовой беседы!
— Благословите ее, ма, чтобы она поправилась, и достаточно,— продолжал он отказываться.— Зачем девочке из бедной семьи такое дорогое сари? Оставьте его у себя.
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Если тетушка дарит сари вашей дочери, вы должны взять его,—улыбнулся я.— Везет вашей Шороле. Теперь уж она непременно скоро выздоровеет. Мне бы такую тетушку.
Признательный отец ХПоролы решился наконец принять подарок. Между ним и Раджлакшми снова завязался разговор о его семье и соседях, о различных жизненных перипетиях и о многом другом. А я молча глядел в окно. Этот незначительный случай снова заставил меня задуматься над вопросом, давно меня беспокоившим,—куда приведет нас с Раджлакшми наше затянувшееся путешествие?
Ей ничего не стоило подарить кому-нибудь одежду за десять — двенадцать рупий. Она, вероятно, не раз это делала. Слуги, наверное, даже внимания не обратили бы на такой ее жест. Я тоже понимал, что сам по себе такой дар был для нее мелочью. Заботило меня другое —те чувства, под влиянием которых она его делала, ее душевные порывы, которым она отдавалась так страстно и безраздумно.
Я согласен, что весьма спорно утверждать, будто каждая особа женского пола — настоящая женщина, примерная супруга, но, надеюсь, вполне допустимо считать материнство высшим смыслом жизни женщины.
Я знал Раджлакшми и видел, что с каждым днем в ней оставалось все меньше от певицы Пьяри с ее бурными страстями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159