— Может быть, святой брат, вы умоетесь, пока я приготовлю вам поесть?
— Можно,— согласился тот,— велите принести воды. А закусить я тоже не прочь, хотя подошел к вам совсем по другой надобности.
— Сначала поешьте, а о деле поговорим потом,— сказала Раджлакшми.— Вам, наверное, нужны деньги, чтобы добраться домой? — предположила она и отвернулась, стараясь скрыть улыбку.
— Нет,— серьезно ответил юноша.— У меня просьба другого рода. Я слышал, вы направляетесь в Гонгамати, а это в ту же сторону, что и я. Так не подвезли бы вы немного мой багаж? Со мной тяжелый ящик...
— Конечно, подвезем. О чем говорить? — ответила Раджлакшми и тут же спросила: — А как же вы сами?
— Я пойду пешком. Здесь недалеко, миль двадцать. Раджлакшми позвала Ротона, велела ему принести
воды для саньяси, а сама принялась накладывать ему еду на банановый лист — она мастерски умела это делать.
Наконец все приготовления закончились, и мы с саньяси могли приступить к трапезе. Раджлакшми уселась рядом, поставив горшок с едой возле себя. Минуты две она молчала, потом осторожно спросила:
— Святой брат, как ваше имя?
— Боджранондо,— ответил тот, не переставая жевать.
— О небо! — воскликнула Раджлакшми.— Какое удивительное имя. А как вас звали дома?
Мне показался странным ее тон. Я взглянул на нее — каждая черточка ее лица дрожала от еле сдерживаемого смеха. Чувствуя, что сам могу расхохотаться, я постарался сосредоточиться на еде.
— До этого никому нет дела,— важно ответил саньяси,— в том числе и вам.
— Да, да, конечно,— поспешила согласиться Раджлакшми, но через минуту с невинным видом спросила: — А скажите, святой брат, вы давно... сбежали из дому?
Этот вопрос был просто неприличен. Я глянул на нее и поразился, как она вся преобразилась: в глазах сверкали веселые огоньки, а голос звучал задорно, хотя лицо сохраняло прежнюю серьезность. В ней проснулась совсем уже забытая мною Пьяри.
Саньяси с трудом проглотил большой кусок и сдержанно ответил:
— Ваше любопытство совершенно излишне.
Она ничуть не смутилась и согласно закивала головой:
— Конечно, конечно. Но все-таки вам, наверное, порядком досталось? — И, обернувшись ко мне, предложила:— Расскажи ему свою историю, как ты стал саньяси. Она очень поучительна, пусть послушает.—И снова не удержалась от того, чтобы не поддеть его:—Спаси вас Шошти! Кто-нибудь ведь вспоминает вас дома?
Юный саньяси не выдержал и громко рассмеялся, но вдруг поперхнулся. Откашлявшись, он повернулся ко мне — до сих пор он не удостаивал меня вниманием, принимая, вероятно, за слугу или приживала,— и с самым серьезным видом спросил:
— Значит, вы когда-то тоже были саньяси?
У меня в этот момент рот был набит пончиком,— не в состоянии говорить, я поднял вверх четыре пальца правой руки и кивнул головой, давая ему понять, что целых четыре раза приобщался к святой братии.
Тут он вместе с Раджлакшми залился смехом. Успокоившись, он поинтересовался:
— Почему же вы вернулись в мир?
Продолжая жевать, я молча указал на Раджлакшми.
— Он хочет сказать, что один раз вернулся из-за меня,— недовольно объяснила та.— Но это не совсем так — он серьезно заболел.
— А остальные три раза?
— Приблизительно по той же причине,— сказал я,— москиты довели. Моя кожа совершенно не выносит их укусов...
Саньяси улыбнулся:
— Зовите меня Боджранондо. А как обращаться к вам?
Раджлакшми опередила меня:
— Не все ли равно как? Он намного старше вас, поэтому называйте его «старший брат». А мне можете говорить «невестка», я не обижусь. Я ведь тоже лет на пять постарше вас.
Саньяси покраснел. Я никак не ожидал от Раджлакшми такой прыткости и с удивлением посмотрел на нее. Передо мной сидела уже не она, а Пьяри, та лукавая, жизнерадостная, увлекающаяся женщина, которая когда-то не пускала меня на кладбище и заставила уехать из компании раджи. Этот юноша нашел ключ к ее сердцу, растопил его сдержанность, вызвал к себе острую жалость и сочувствие, и теперь она решила во что бы то ни стало вернуть его домой.
— Видите ли,— заговорил саньяси, несколько оправившись от смущения,— я не против того, чтобы называть его «старшим братом», но у нас, саньяси, это не принято.
— Почему? — не унималась Раджлакшми.— Ведь не величаете вы жену брата тетушкой? Как же ты еще можешь называть меня?
Сконфузившись, юноша совсем растерялся.
— Ну хорошо,— согласился он.— Мне еще несколько часов придется пробыть с вами, и, если потребуется обратиться к вам, я так и скажу.
— А ты попробуй сейчас,— посоветовала Раджлакшми.
— Я это сделаю тогда, когда появится необходимость,— улыбнулся саньяси,— а употреблять такое обращение всуе незачем.
— Ну ладно,— сказала она, подкладывая ему сладкого.— Значит, в отношении меня мы договорились, а как быть с тобой? Давай мы вот что сделаем. Его,— она указала на меня,— я когда-то называла «святой муж», тебе же это обращение не подходит, а то у нас все может перепутаться. Поэтому я стану звать тебя «святым деверем», согласен?
Юноша не стал возражать и с глубочайшей серьезностью кивнул головой:
— Это подойдет.
Если в вопросах этики мой названый брат был достаточно щепетилен, то в отношении еды он не церемонился и каждому блюду, которым потчевала его Раджлакшми, отдавал должное. А та заботливо ухаживала за ним, подкладывая одно кушанье за другим. Саньяси же охотно поглощал яства. Я забеспокоился, понимая, что передо мной сидел завзятый гурман, пагубная страсть которого чревата самыми нежелательными последствиями. К тому же трудно сохранять спокойствие, когда видишь, как человек за один присест пытается наверстать все упущенное. Поэтому, когда Раджлакшми снова принялась добавлять ему сладостей, у меня вырвался непроизвольный вздох, такой тяжелый, что оба они, и Раджлакшми, и ее новый родственник, испуганно вздрогнули. Раджлакшми повернулась ко мне и озабоченно заметила:
— Ты еще нездоров. Иди отдыхай, зачем тебе сидеть с нами?
Саньяси посмотрел на меня, на нее, перевел взгляд на горшок и смутился.
— Действительно, есть из-за чего сокрушаться,— сказал он.— Оказывается, я все съел.
— Нет, нет, у нас еще много всякой снеди,— живо
возразила Раджлакшми, метнув на меня гневный взгляд. Но в это время подошел Ротон.
— Ма, рисовых хлопьев здесь можно достать сколько угодно,— сказал он ей.— А вот ни молока, ни варенца нет.
Саньяси окончательно сконфузился.
— Я бессовестно злоупотребил вашим гостеприимством,— покаянно пробормотал он, намереваясь встать, но разволновавшаяся Раджлакшми удержала его:
— Святой деверь, ты убъешъ меня, если встанешь. Клянусь тебе, тогда я всю оставшуюся еду выброшу.
Юноша, казалось, оторопел от такой непосредственности и горячности, не понимая, как могла эта необыкновенная женщина за какой-нибудь час так расположиться к незнакомому человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159