Однако когда она заговорила, голос этой живой и насмешливой женщины стал мягче и словно теплее.
— Значит, теперь некому заботиться о тебе? Ты по-прежнему живешь у тетушки? Впрочем, где же тебе жить еще!.. Ты, я вижу, не женат. Учишься? Или бросил?
До сих пор я еще мирился с тем, что она так бесцеремонно интересуется моей особой, но теперь ее любопытство показалось мне чересчур назойливым.
— Кто ты, собственно, такая, чтобы так много знать обо мне? — раздраженно спросил я.— Что-то не помнится, чтобы мы раньше встречались. Да и зачем тебе эти подробности? Какая тебе от них польза?
Пьяри не рассердилась и, улыбнувшись, заметила:
— Разве все в этом мире сводится к одной пользе? А как же дружба, нежность, любовь? Неужели они ничего не значат? Ты спрашиваешь, кто я? Но стоит ли вспоминать, как звали меня в детстве, если ты не узнал меня? Теперь я для всех Пьяри. К тому же я ведь не из ваших мест.
— А откуда же?
— Не скажу.
— Как звали твоего отца?
Певица вдруг как-то вся встрепенулась.
— О нет! О нем говорить нельзя, он теперь на небесах. Разве могут мои уста произносить всуе его имя!
У меня лопнуло терпение.
— Хорошо, будь по-твоему. Но, вероятно, не будет греха, если ты скажешь, откуда знаешь меня?
Пьяри понимающе усмехнулась:
— Да, это сказать можно, но, боюсь, ты не поверишь мне — очень уж неправдоподобным тебе все покажется.
— Посмотрим!
— Видишь ли, в детстве я по твоей милости пролила столько слез — конечно, по глупости,— что, если бы бог Солнца не осушил их, из них давно бы уже образовался целый пруд... Ну как? Ты вспомнил?
Нет!.. Как я ни ломал себе голову, никто из друзей моего детства даже отдаленно не напоминал Пьяри. Я глянул на нее, и мне вдруг показалось, что она смеется надо мной. Тогда я не предполагал, что это насмешливое выражение лица ей придает особая форма рта. Я помолчал. Она тоже некоторое время сидела молча, а потом снова, преодолев смущение, рассмеялась:
— Оказывается, мой господин, ты не такой глупый, как я было подумала. Догадался, что это всего лишь моя манера говорить. А многие, гораздо умнее тебя, все принимают всерьез. Но если ты такой умный, то зачем тебе лебезить перед ними? Это занятие не для таких, как ты. Уезжай, немедленно уезжай отсюда!
Ее повелительный насмешливый тон возмутил меня до глубины души, но я ничем не выдал своего раздражения.
— А в чем, собственно, дело? — сдержанно проговорил я.— Любое занятие похвально. К тому же, как ты сама понимаешь, я им занимаюсь безвозмездно. Однако мне пора, а то как бы о нас с тобой не подумали чего-нибудь.
— Тем лучше для тебя, мой господин. Или ты станешь сожалеть об этом?
Я встал и молча направился к выходу. Она снова звонко рассмеялась:
— Смотри же, брат, не забывай о моих слезах, пролитых из-за тебя!.. А о слухах не беспокойся—они только поднимут тебя в глазах твоих высокородных друзей.
Я вышел. Ее откровенный смех и двусмысленные насмешки больно уязвили меня. Все мое лицо горело, как от укуса скорпиона.
Вернувшись к себе, я выпил чаю, взял сигару и постарался сосредоточиться на мыслях о Пьяри. Кем она могла быть? Я прекрасно помнил себя чуть ли не с пятилетнего возраста, но, сколько ни перебирал в памяти прошлое, вспоминая самые мельчайшие подробности, никакой Пьяри в нем не обнаружил. Между тем она, несомненно, хорошо знала меня и моих родных. Известно ей было и о моих материальных затруднениях, так что ни о какой корыстной заинтересованности во мне с ее стороны не могло быть и речи. Почему же она так упорно уговаривала меня уехать? Какое ей до меня дело? Уверяет, что не все в нашем мире сводится к расчету, что любовь тоже имеет значение. Я вспомнил, как она, совершенно посторонний мне человек, сказала об этом, и не мог не рассмеяться над ее сентенциями. Но больше всего меня задела ее последняя фраза, бесцеремонно брошенная мне в лицо.
Вечером вернулись охотники. По словам слуг, все их трофеи составляли восемь убитых голубей. Принц прислал за мной, но я отказался присоединиться к обществу, сославшись на недомогание, и остался дома. Лежа в постели, я до поздней ночи слушал доносившееся ко мне пение Пьяри и восторженные крики ее пьяных поклонников.
В следующие три-четыре дня ничего особенного не произошло, не считая того, что увлечение охотой резко пошло на убыль. Не знаю, возымели ли тут действие высказывания Пьяри, но теперь я ни в ком не замечал прежней жажды к убийству живых существ. Никто не стремился выйти за пределы лагеря, но отпустить меня тоже не хотели. Да у меня и не было особой причины для отъезда, разве только Пьяри, которая теперь вызывала во мне глухую неприязнь. Что-то угнетало меня в ее присутствии, и только вдали от нее я чувствовал себя спокойным. Если при ее появлении я почему-либо не мог встать и уйти, я старался отвернуться, заговорить с кем-нибудь, лишь бы не общаться с нею. Она же, наоборот, то и дело находила поводы остаться со мной наедине. Вначале она пыталась подтрунивать надо мной, но, увидев мою реакцию на ее выходки, притихла.
Наступила суббота. Дольше оставаться здесь я не мог. Принц согласился расстаться со мной только после дневной трапезы, поэтому концерт начался с самого утра. Когда певица, устав, на время прекратила петь, началось самое увлекательное —рассказы о духах и привидениях. Слушатели тесным кольцом окружили рассказчика.
Сначала я слушал все эти истории рассеянно, но постепенно тоже заинтересовался ими. Рассказьшал их деревенский житель, старый, всеми уважаемый хиндуста-нец. Рассказывал, надо отдать ему должное, мастерски. Он предлагал неверующим сегодня же ночью—в новолуние— пойти на деревенское кладбище и самим во всем убедиться. Старик уверял, что, кем бы ни был такой человек, к какой бы касте ни принадлежал и сколько бы сопровождающих с собой ни захватил, в полночь он не только своими глазами увидит души умерших, но сможет
услышать их разговор, а при желании даже принять в нем участие. Я вспомнил истории, слышанные мною в детстве, и улыбнулся. Старик заметил мою улыбку.
— Подойдите ко мне,— позвал он меня. Я подошел.
— Вы сомневатесь в моих словах?
— Да.
— Почему? — удивился он.— У вас есть для этого основания?
— Пожалуй, нет.
— Тогда почему же вы так самоуверенны? В этой деревне есть несколько достойных людей, собственными глазами видевших духов. Вы ведь потому все отрицаете, да еще смеетесь над теми, кто верит в привидения, что прочли пару страниц какой-нибудь английской книги. Все вы, бенгальцы, такие — безбожники, дикари.
Разговор принимал нежелательный оборот, и я решил прекратить его.
— Поверьте,— сказал я старику,— я вовсе не собираюсь спорить с вами на эту тему и отстаивать свои убеждения. И хотя я не безбожник и не дикарь, как вы изволили утверждать, но ни духов, ни привидений я не признаю и считаю, что те, кто заявляет, будто собственными глазами видели их, или наивные глупцы, или бессовестные обманщики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159