Он не слышал моих шагов. Выражение его лица свидетельствовало о том, что он совершенно забыл о своем ужине, мысли его витали где-то очень далеко. Впрочем, мне нетрудно было догадаться, где именно. Не сказав ему ни слова, я вернулся в комнаты. Отчаяние и безысходная тоска, смертельное горе, казалось, наполняли их. Какое значение могли тут иметь предписания морали, понятия добра и зла, благонравия и добропорядочности!
Постояв немного, я вышел на веранду и сел в углу на табурет. Спустя некоторое время появился Рохини, наверное, он вышел за лампой. При виде постороннего он вздрогнул.
— Кто здесь? — спросил он испуганно.
— Это я, Шриканто,— отозвался я.
— А... господин Шриканто,— облегченно проговорил он и торопливо направился ко мне. Потом вдруг повернулся, вошел в комнату, засветил лампу и пригласил меня войти. Некоторое время мы сидели молча. Первым заговорил я:
— Почему вы живете здесь, брат Рохини? Перебирайтесь лучше ко мне.
— Зачем?—-удивился он.
— Здесь вам тяжело.
Он помолчал, а потом безучастно обронил:
— Не важно.
Конечно, что значили теперь его переживания! Мое намерение отчитать его и наставить на путь истинный исчезло без следа. Не такой уж я был ярый приверженец шастр, чтобы позволить себе оскорбить и унизить это истинное и глубокое чувство. Благородное негодование, минуту назад кипевшее во мне, полностью испарилось, а мой благой порыв смиренно уступил место состраданию.
— Я бросил частные уроки,— сообщил он мне.— От них очень устаешь. Да и в конторе работы много. А так все в порядке.
Я промолчал. Всего несколько дней тому назад я слышал от него совсем иные речи.
— Очень раздражает стряпня,— признался он некоторое время спустя.— Приходишь с работы усталый, а тут еще с едой надо возиться. Понимаете, господин Шриканто?
Что мне было сказать ему? Известно, без огня, на одной воде паровоз не пойдет.
И все-таки он не хотел покидать своего жилища. Конечно, человеку свойственно надеяться, но я видел: он не питал никаких иллюзий. За свое пристанище он цеплялся лишь потому, что интуитивно понимал: только эта юдоль печали может вернуть к жизни такого отверженного, как он, человека, которому даже путь назад, на родину, был заказан.
Домой я вернулся почти ночью, и когда вошел в свою комнату, то в углу ее обнаружил постороннего—он спал, укутавшись с головой в простыню. Служанка сообщила мне, что это новый постоялец, из благородных, поэтому-то его и поместили у меня.
Позднее, когда я поужинал, он проснулся, и мы познакомились. Мой сосед оказался жителем района Читтагонга, а в Бирму приехал за своим младшим братом. Четыре года назад тот исчез, но теперь его следы отыскались.
— Я слышал,— сказал мне сосед,— будто раньше ка-марупки заманивали к себе чужестранцев, чтобы поживиться их деньгами. Не знаю, как уж они это делали, но, видно, теперешние бирманки ничем от них не отличаются.
Еще о многом рассказал он мне в ту ночь, а под конец нашей беседы попросил помочь вызволить брата. Разумеется, я обещал приложить все усилия для того, чтобы его похвальные намерения увенчались успехом.
Разузнав на следующее утро, где проживает бирманский тесть беглеца, мы отправились навестить его. В дом я вошел один, мой спутник предпочел до поры до времени никому на глаза не показываться и остался на улице. Я не застал пропавшего брата дома — он отправился совершить утреннюю прогулку на велосипеде, его тесть с тещей тоже отсутствовали, в доме оказались только молодая жена с сестрой и несколько служанок. Все они были заняты изготовлением сигар — это занятие являлось основным источником их доходов. Здесь нужно заметить, что бирманки очень трудолюбивы, в то время как бирманцы ленивы, поэтому все жизненные заботы, начиная от домашних дел и кончая торговлей и предпринимательством, ложатся в Бирме на женские плечи, а это, в свою очередь, требует от женщин и определенной образованности, что вовсе не обязательно для мужчин. Овладеют они грамотой — хорошо, нет — тоже не беда, во всяком случае, переживать и страдать им из-за этого не приходится. Тут никого не удивляют слоняющиеся без дела лодыри мужья, которые, наевшись риса, купленного на заработанные их женами деньги, начинают чваниться и изображать из себя господ. Такое поведение мужчин здесь даже считается до какой-то степени нормальным, и поэтому жены не находят нужным их урезонивать.
Молодая хозяйка, узнав, что я бенгалец и, возможно, друг ее мужа, приняла меня очень радушно. Минут через десять вернулся и ее супруг. Он был одет в английский костюм, его пальцы украшали кольца, а из кармана жилета свисала цепочка от часов. Весь его внешний вид свидетельствовал о полном благополучии, хоть и не заработанном собственным трудом. Стоило ему появиться, как его жена тотчас же прекратила работу и приняла у него шляпу и трость, свояченица подала ему сигару и спички, одна из служанок принялась готовить чай, а другая принесла ему тарелку с бетелем. Мне стало ясно, что в этом доме он был полновластным господином и повелителем. Теперь я уже забыл, как его звали: то ли Чару, то ли Тару, а потому предпочту именовать его просто «бабу».
Бабу поинтересовался, кто я, и, когда услышал, что я друг его брата, не поверил:
— Но ведь вы калькуттец, а брат никогда в Калькутте не был. Как вы познакомились?
Я коротко рассказал ему, как встретился с его братом, объяснил, зачем тот приехал в Бирму, и сообщил, что брат сгорает от желания увидеть его. На этом мы расстались.
На следующее утро бабу пришел в пансион господина Да. Братья долго беседовали о чем-то и с тех пор стали неразлучны. Они целые дни проводили вместе и постоянно шептались.
Однажды бабу пригласил меня с братом к себе на чашку чая, и мне представился случай ближе познакомиться с его женой. Она произвела на меня очень приятное впечатление приветливой и доброй женщины, которая вышла замуж по любви и, вероятно, за все время супружества никогда ничем не огорчила мужа.
Дня четыре спустя мой сосед, ухмыляясь, сообщил мне по секрету, что через день отплывает с братом на родину. Я встревожился.
— Ваш брат больше не вернется сюда? — спросил я у него.
— Ну конечно,— удивился тот моему вопросу.— Нам бы только сесть на пароход.
— А он предупредил жену?
— Зачем?! Ведь тогда она пристанет к нам, как пиявка. Нет, тут надо расстаться по-французски.— И он многозначительно подмигнул.
Мне стало не по себе.
— Но ведь это заставит страдать бедную женщину! Бенгалец так и покатился со смеху. С трудом успокоившись, он проговорил:
— Нет, вы только послушайте его! Бирманка будет страдать! Да ведь они рта не ополоснут после еды, никаких законов не соблюдают, даже каст у них нет! Жрут тухлую рыбу! Слышите: тухлую рыбу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159