Хозяйка заботливо ухаживала за мной, проводя около меня каждую свободную минуту, которую она Случала от своих бесконечных домашних хлопот. Ее очень удручало то, что она не могла обеспечить меня необходимым питанием, и она старалась возместить этот недостаток лаской и вниманием — гладила меня по лбу, голове, всячески развлекала меня... Но как они бедствовали! И как страдали от бессмысленной людской жестокости! Хозяйка рассказала мне, что прежде они жили неплохо, не сравнить с тем, как теперь, даже владели землей. Но соседи ввергли их в нищету — пользовались доверчивостью и легковерием ее недалекого мужа и обирали их. Они вечно льстили ему, превозносили до небес его доброту и отзывчивость и просили у него в долг. А он по своему простодушию не отказывал им, сам занимал, но другим деньги давал. Вначале обходился расписками, потом пришлось по секрету от жены заложить имущество. Результат был обычный для такого рода случаев.
Разумеется, многие теряют состояние по глупости, и, надо признаться, не всегда это бывает так уж плохо. Но как ужасно, когда человеку создают несчастья намеренно, сознательно обрекают его на страдания, да еще в слепой жестокости удесятеряют их!
В доброте и отзывчивости Чокроборти я убедился на собственном опыте.
В их доме имелись всего две жилые комнаты, одну занимали дети, а другую предоставили мне — совершенно незнакомому человеку. Такое радушие очень смутило меня. Я предложил им поместить меня в общей комнате, тем более что жар у меня спал и я чувствовал себя значительно лучше. Но хозяйка и слушать не хотела об этом. «Как это можно, отец мой? — заявила она.— Крыша там плохая, а на небе тучи, может пойти дождь. Тогда тебя всего промочит. Ты же больной человек!» Я видел у них во дворе, возле изгороди, солому и указал на нее.
— Почему вы до сих пор не починили крышу? Ведь приближаются дожди.
Оказалось, для таких отверженных брахманов, как они, это простое дело превратилось в сложнейшую задачу— никто из общины не хотел работать у них. Могли бы выручить кровельщики-мусульмане, жившие в конце деревни, но в этом году и те были заняты.
— Не знаю, придет ли конец нашим мучениям,— с горечью пожаловалась мне госпожа Чокроборти.— Что только не пришлось нам пережить здесь. В прошлом году умерла у нас от холеры восьмилетняя дочка. Никого из родственников в деревне тогда не было — братья уехали в Бенарес на праздник пуджи,— так что помочь совершить похоронный обряд никто не мог. Вот и пришлось нам одним идти на место сожжения. Хотели нарубить дров и принести соломы для кремации, да куда там! Не дали. Пришлось отцу выкопать яму и зарыть свою девочку...
Старая обида заговорила в ней с новой силой.
— Разве можем мы отвечать за грехи наших предков? — спросила она меня.— Кто-то из них принял приношение покойнику, а мы страдаем. Но ведь нужно же было кому-то принять его, иначе оно считалось бы напрасным, не зачлось бы. Так требует наша вера. В чем же здесь грех и почему мы должны страдать за него?
Что я мог ей сказать? Да и возможно ли вообще по прошествии столького времени определить, за какое преступление предков приходится расплачиваться потомкам?! Тут дело даже не в том, дурно или нет так поступать, а в том, что сами Чокроборти не имели никакого отношения к данному проступку и, следовательно, являлись совершенно невиновными. Наверное, нигде в мире люди так не преследуют друг друга и не отравляют сами себе жизнь, как в индусской общине. Нигде больше не встретить такого бессердечия и такой варварской жестокости по отношению к человеку, как у нас.
— У нас в деревне не много жителей,— продолжала моя хозяйка.— Большинство умерло от лихорадки и холеры. Остались одни брахманы, кайоста и раджпуты. Они так травят нас, что, пожалуй, лучше нам перебраться к мусульманам...
— Но ведь там вы совсем лишитесь касты,— с беспокойством заметил я.
Она ответила уклончиво:
— У меня есть родственник — младший брат свекра. Он уехал в город Думна и принял там христианство. И знаете, ничего плохого с ним не случилось.
Я промолчал. Мне тяжело было слышать, что жена брахмана готова отречься от веры отцов, но что я мог сказать ей в утешение? Раньше я считал, что у индусов преследуются и презираются только неприкасаемые, но теперь убедился в том, что всякий может подвергнуться такой участи, словно отравлять людям жизнь стало внутренней потребностью нашего общества. Позже я со многими беседовал на эту тему. Почти все единодушно осуждали такую практику, считали ее недостойной, но никто не видел выхода из создавшегося положения. Я понимаю, люди привыкли к несправедливости, смирились с ней и не чувствуют настоятельной необходимости ликвидировать ее. Но я не представляю, как может общество рассчитывать на жизнеспособность, если оно не в силах покончить со злом, недопустимость которого само же сознает.
Дня через четыре я почувствовал себя здоровым и собрался домой.
— Ма, я покидаю вас,— сказал я хозяйке дома. Она с грустью посмотрела на меня.
— Тебе, бабу, тяжело пришлось у нас. Да и я наговорила тебе много лишнего.
Я промолчал, не зная, что ей ответить; было как-то неловко повторять избитые фразы, вроде того что: «Нет-нет, мне доставило большое удовольствие познакомиться с вами, я вам очень благодарен» и т. д. и т. п. Мне вспомнился Боджранондо и его слова: «Удивительная страна наша Бенгалия. Повсюду здесь встречаем мы матерей и сестер». Как это верно!
Беспросветная нужда и постоянные безрассудства недалекого мужа довели эту женщину до отчаяния, граничившего с безумием, но стоило ей узнать о том, что я болен и действительно нахожусь в безвыходном положении, как она забыла о своих бедах и с материнской нежностью стала ухаживать за мной, всеми силами старалась облегчить мне пребывание в ее доме.
Чокроборти раздобыл мне повозку, чтобы добраться до дому. Его супруге очень хотелось накормить меня перед дорогой, но солнце уже поднялось высоко, поэтому она не рискнула задерживать меня. Прощаясь, она смахнула со щеки слезу и, поручив меня богам, попросила обязательно заглянуть к ним, если я когда-нибудь окажусь поблизости.
Я никогда потом не бывал в тех местах и больше не встречался с семейством Чокроборти. Уже много времени спустя я узнал, что Раджлакшми в благодарность за их заботу обо мне выплатила значительную часть их долгов.
ГЛАВА XIV
До Гонгамати я добрался уже к вечеру. Меня очень удивил вид нашей усадьбы: у ворот, при въезде во двор, стояли два банановых дерева в кадушках и кувшины с водой, а над ними висела громадная гирлянда из ветвей манго. Все свидетельствовало о том, что здесь совершалась какая-то церемония. Во дворе сидело множество народу, все курили и громко переговаривались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159