Ну что ж, я когда-то получил приглашение от другого человека и всегда могу им воспользоваться.
— Когда же приблизительно ждать вас? — спросил я его.
— Не бойтесь, брат,— засмеялся Анондо.—Я не собираюсь досаждать вам и не появлюсь в вашем доме до тех пор, пока у вас все не уладится.
Я опять промолчал. Мне совсем не хотелось доказывать ему, что отнюдь не раздражение привело меня сюда.
Путь мне предстоял неблизкий, и мой возница торопился.
Другого способа передвижения, кроме пешего, в этой местности почти не знали, поэтому об устройстве дорог никто здесь не заботился. Повозка ехала прямо через поля, то проваливаясь в канавы и рытвины, то поднимаясь на бугры и пригорки. Я полулежал под пологом и думал над словами Анондо. «Я вовсе не сержусь,— говорил я себе.— Зачем сердиться? Какой в этом смысл и что бы это изменило?» Но внутренний голос возражал мне: «А если это не так?» — «Нет,— отвечал я ему,— этого не может быть. Да и на кого мне сердиться? За что? Никто ни в чем не провинился передо мной. Что делать, если источник иссяк и нет в нем больше живительной влаги! Зачем же напрасно припадать к сухой земле?»
Не знаю, сколько времени я провел в таких размышлениях. Вернул меня к действительности резкий толчок — повозка въехала в канаву. Я раздвинул полог, выглянул наружу и увидел, что мой возница, мальчик лет пятнадцати, соскочил на землю.
— Эй! — окликнул я его.— Зачем тебе понадобилось лезть в канаву, когда кругом столько ровного места?
Мальчик ответил мне на рарском диалекте:
— Я никуда не лез. Это буйволы забрались в канаву.
— Буйволы? — удивился я.—Ты что же, не можешь с ними справиться?
— Нет. Они еще не приручены.
— Прекрасно. Но уже темно. Как далеко отсюда до Гонгамати?
— Откуда я знаю? Я там никогда не был.
— Зачем же ты тогда взялся везти меня? — удивился я.— Не знаешь, так спроси у кого-нибудь.
— У кого тут спросить? Здесь никого нет. Следовало признать, что его ответы отличались лаконичностью и ясностью.
— Ты по крайней мере знаешь, в какую сторону надо ехать? — спросил я его.
— Нет,— последовал недвусмысленный ответ.
— Как же ты поехал, не зная дороги?
— Дядя приказал. Велел ехать на юг, потом повернуть на восток. Там и будет Гонгамати. Сказал, чтоб отвез вас и возвращался обратно.
Слова мальчика встревожили меня. Приближалась ночь, и нам грозила опасность ночевать под открытым небом.
— А не поехал ли ты на север вместо юга и не свернул ли на запад вместо востока? — спросил я его.
— Откуда мне знать,— пожал он плечами. Я рассердился:
—- Ну, коли не знаешь, то отправимся вместе к Яме! Какой же ты бестолковый! Не знаешь дороги, а берешься везти. У тебя отец есть?
— Нет.
— А мать?
— Мать? — переспросил мальчик.— Нет, она умерла.
— Так! Ну, выходит, ты сегодня ночью встретишься с родителями. Твой дядя, видать, не только расчетливый человек, но и добрый.
Мы проехали еще немного. Мальчик начал плакать от страха и отказался везти меня дальше.
— Ты что же, хочешь остаться здесь ночевать? — спросил я его, на что он ответил, что вернется домой.
— А тебя не тревожит, что будет со мной? — спросил я его.
Он снова восхитил меня исключительно толковым ответом:
— А ты, бабу, слезай! Дядя велел взять с тебя за проезд пять шики. Если ты дашь меньше, он прибьет меня.
— Как можно! — возмутился я.— Чтобы тебе попало из-за меня!
Я рассчитывал доехать на этой повозке до самого дома, но теперь передумал. Меня смущало только то, что приближалась ночь, а местность была незнакомой. Я не представлял, где мог бы отыскать себе ночлег. Но тут я заметил впереди манговый сад. Он свидетельствовал о том, что поблизости находилась деревня, а значит, и приют на ночь мне был обеспечен. Ну, а если и нет, то это меня не пугало. Обойдусь как-нибудь,— решил я.
Я слез с повозки и сполна расплатился со своим возчиком. Тут обнаружилось, что он обладал поразительной сметливостью не только в разговоре, но и в делах. Он в одно мгновенье повернул повозку, крикнул на буйволов, и не успел я глазом моргнуть, как повозка скрылась из глаз.
ГЛАВА XIII
Вечер был на исходе, но еще не совсем стемнело, когда я вступил на узкую тропинку, протоптанную вдоль мангового сада, и отправился на поиски пристанища. Меня не страшила предстоящая задача, я и прежде нередко ночевал у незнакомых людей и никогда не тяготился этим. Однако на этот раз непонятная робость охватила меня, я не чувствовал в себе былой уверенности, и это удивляло меня. Может быть, сказалось то, что я впервые попал в Рарскую область, все здесь было мне незнакомым и настораживало меня. Мне как-то не приходило в голову, что и раньше, когда я оказывался в новых для меня местах, я поначалу тоже чувствовал себя чужаком и становился там своим человеком, лишь приобретя необходимый опыт.
Не учитывал я и того, что в юности я всегда отличался общительностью, естественно и просто сходился с людьми, относился к ним просто, по-дружески, без малейших колебаний доверялся посторонним, и это открывало передо мной все двери. Теперь же я изменился — стал неуверенным, часто тушевался, положиться отваживался только на одного-единственного человека в мире. Робость удерживала мой шаг, не давала смело постучать в дверь незнакомого дома, и потому часто случалось так, что она
только приоткрывалась передо мной — не более. Вот и теперь снова чувство неловкости овладело мною. Тем не менее я продолжал медленно идти вперед, понимая, что обязательно должен устроиться где-то на ночь. Оставаться под открытым небом я не только боялся, но просто не мог — слишком я ослаб.
К счастью, мне не пришлось идти далеко. Вскоре я заметил какое-то строение, проглядывавшее сквозь густые заросли. Я свернул с тропинки и подошел к нему.
На первый взгляд оно показалось мне нежилым — железные ворота при въезде во двор были сломаны, а их прутья выломаны. Я вошел внутрь и поднялся на открытую веранду. Сюда выходили две двери: одна оказалась запертой, другая была открыта. Едва я приблизился к ней, как навстречу мне вышел худой как скелет человек. Я заглянул в комнату — в каждом из ее углов стояло по железной койке. Когда-то на них, вероятно, лежали матрацы, но теперь их заменяли вороха кокосовых волокон. Тут же стояла табуретка, а на полу валялось несколько оловянных и эмалированных мисок, страшно грязных. Я сразу догадался, что зашел в больницу. Человек, который вышел мне навстречу из комнаты, оказался пациентом. Он был не из местных — приехал в здешние места на заработки, заболел и попал сюда на излечение. Он уже больше двух недель находился тут.
— Бабу, дайте мне немного денег! — попросил он меня.
— Зачем? — удивился я.
— Я умираю с голоду, а на деньги куплю рису.
— Но ты больной человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Когда же приблизительно ждать вас? — спросил я его.
— Не бойтесь, брат,— засмеялся Анондо.—Я не собираюсь досаждать вам и не появлюсь в вашем доме до тех пор, пока у вас все не уладится.
Я опять промолчал. Мне совсем не хотелось доказывать ему, что отнюдь не раздражение привело меня сюда.
Путь мне предстоял неблизкий, и мой возница торопился.
Другого способа передвижения, кроме пешего, в этой местности почти не знали, поэтому об устройстве дорог никто здесь не заботился. Повозка ехала прямо через поля, то проваливаясь в канавы и рытвины, то поднимаясь на бугры и пригорки. Я полулежал под пологом и думал над словами Анондо. «Я вовсе не сержусь,— говорил я себе.— Зачем сердиться? Какой в этом смысл и что бы это изменило?» Но внутренний голос возражал мне: «А если это не так?» — «Нет,— отвечал я ему,— этого не может быть. Да и на кого мне сердиться? За что? Никто ни в чем не провинился передо мной. Что делать, если источник иссяк и нет в нем больше живительной влаги! Зачем же напрасно припадать к сухой земле?»
Не знаю, сколько времени я провел в таких размышлениях. Вернул меня к действительности резкий толчок — повозка въехала в канаву. Я раздвинул полог, выглянул наружу и увидел, что мой возница, мальчик лет пятнадцати, соскочил на землю.
— Эй! — окликнул я его.— Зачем тебе понадобилось лезть в канаву, когда кругом столько ровного места?
Мальчик ответил мне на рарском диалекте:
— Я никуда не лез. Это буйволы забрались в канаву.
— Буйволы? — удивился я.—Ты что же, не можешь с ними справиться?
— Нет. Они еще не приручены.
— Прекрасно. Но уже темно. Как далеко отсюда до Гонгамати?
— Откуда я знаю? Я там никогда не был.
— Зачем же ты тогда взялся везти меня? — удивился я.— Не знаешь, так спроси у кого-нибудь.
— У кого тут спросить? Здесь никого нет. Следовало признать, что его ответы отличались лаконичностью и ясностью.
— Ты по крайней мере знаешь, в какую сторону надо ехать? — спросил я его.
— Нет,— последовал недвусмысленный ответ.
— Как же ты поехал, не зная дороги?
— Дядя приказал. Велел ехать на юг, потом повернуть на восток. Там и будет Гонгамати. Сказал, чтоб отвез вас и возвращался обратно.
Слова мальчика встревожили меня. Приближалась ночь, и нам грозила опасность ночевать под открытым небом.
— А не поехал ли ты на север вместо юга и не свернул ли на запад вместо востока? — спросил я его.
— Откуда мне знать,— пожал он плечами. Я рассердился:
—- Ну, коли не знаешь, то отправимся вместе к Яме! Какой же ты бестолковый! Не знаешь дороги, а берешься везти. У тебя отец есть?
— Нет.
— А мать?
— Мать? — переспросил мальчик.— Нет, она умерла.
— Так! Ну, выходит, ты сегодня ночью встретишься с родителями. Твой дядя, видать, не только расчетливый человек, но и добрый.
Мы проехали еще немного. Мальчик начал плакать от страха и отказался везти меня дальше.
— Ты что же, хочешь остаться здесь ночевать? — спросил я его, на что он ответил, что вернется домой.
— А тебя не тревожит, что будет со мной? — спросил я его.
Он снова восхитил меня исключительно толковым ответом:
— А ты, бабу, слезай! Дядя велел взять с тебя за проезд пять шики. Если ты дашь меньше, он прибьет меня.
— Как можно! — возмутился я.— Чтобы тебе попало из-за меня!
Я рассчитывал доехать на этой повозке до самого дома, но теперь передумал. Меня смущало только то, что приближалась ночь, а местность была незнакомой. Я не представлял, где мог бы отыскать себе ночлег. Но тут я заметил впереди манговый сад. Он свидетельствовал о том, что поблизости находилась деревня, а значит, и приют на ночь мне был обеспечен. Ну, а если и нет, то это меня не пугало. Обойдусь как-нибудь,— решил я.
Я слез с повозки и сполна расплатился со своим возчиком. Тут обнаружилось, что он обладал поразительной сметливостью не только в разговоре, но и в делах. Он в одно мгновенье повернул повозку, крикнул на буйволов, и не успел я глазом моргнуть, как повозка скрылась из глаз.
ГЛАВА XIII
Вечер был на исходе, но еще не совсем стемнело, когда я вступил на узкую тропинку, протоптанную вдоль мангового сада, и отправился на поиски пристанища. Меня не страшила предстоящая задача, я и прежде нередко ночевал у незнакомых людей и никогда не тяготился этим. Однако на этот раз непонятная робость охватила меня, я не чувствовал в себе былой уверенности, и это удивляло меня. Может быть, сказалось то, что я впервые попал в Рарскую область, все здесь было мне незнакомым и настораживало меня. Мне как-то не приходило в голову, что и раньше, когда я оказывался в новых для меня местах, я поначалу тоже чувствовал себя чужаком и становился там своим человеком, лишь приобретя необходимый опыт.
Не учитывал я и того, что в юности я всегда отличался общительностью, естественно и просто сходился с людьми, относился к ним просто, по-дружески, без малейших колебаний доверялся посторонним, и это открывало передо мной все двери. Теперь же я изменился — стал неуверенным, часто тушевался, положиться отваживался только на одного-единственного человека в мире. Робость удерживала мой шаг, не давала смело постучать в дверь незнакомого дома, и потому часто случалось так, что она
только приоткрывалась передо мной — не более. Вот и теперь снова чувство неловкости овладело мною. Тем не менее я продолжал медленно идти вперед, понимая, что обязательно должен устроиться где-то на ночь. Оставаться под открытым небом я не только боялся, но просто не мог — слишком я ослаб.
К счастью, мне не пришлось идти далеко. Вскоре я заметил какое-то строение, проглядывавшее сквозь густые заросли. Я свернул с тропинки и подошел к нему.
На первый взгляд оно показалось мне нежилым — железные ворота при въезде во двор были сломаны, а их прутья выломаны. Я вошел внутрь и поднялся на открытую веранду. Сюда выходили две двери: одна оказалась запертой, другая была открыта. Едва я приблизился к ней, как навстречу мне вышел худой как скелет человек. Я заглянул в комнату — в каждом из ее углов стояло по железной койке. Когда-то на них, вероятно, лежали матрацы, но теперь их заменяли вороха кокосовых волокон. Тут же стояла табуретка, а на полу валялось несколько оловянных и эмалированных мисок, страшно грязных. Я сразу догадался, что зашел в больницу. Человек, который вышел мне навстречу из комнаты, оказался пациентом. Он был не из местных — приехал в здешние места на заработки, заболел и попал сюда на излечение. Он уже больше двух недель находился тут.
— Бабу, дайте мне немного денег! — попросил он меня.
— Зачем? — удивился я.
— Я умираю с голоду, а на деньги куплю рису.
— Но ты больной человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159