И все эти расходы бенгальский чиновник должен покрывать за счет своего жалкого жалованья в тридцать рупий.
Раджлакшми слушала меня затаив дыхание, а когда я кончил, проговорила растерянно:
— Ты просто не знаешь. Наверное, у них есть еще какие-то средства.— И добавила уверенно: — Ну конечно же есть.
Мне очень не хотелось разочаровывать ее и огорчать, но тем не менее я сказал жестко:
— Я хорошо знаю их жизнь. У девяноста процентов этих людей нет никаких доходов, кроме их заработка. Так что, лишись они работы, им останется или просить милостыню, или голодать. Хочешь, я расскажу тебе, как живут их дети?
— Нет, нет! — испугалась она.— Не хочу! Не надо! Ничего не говори!
Я увидел, что она с трудом сдерживает слезы, и, отвернувшись в сторону, стал смотреть на дорогу. Долгое время она молчала, но наконец любопытство взяло верх, и она потянула меня за рубашку.
— Ну хорошо, расскажи об их детях,— жалобно попросила она.— Но только — припадаю к твоим стопам — не преувеличивай. Прошу тебя.
Ее умоляющее лицо было очень забавным, однако я не только не улыбнулся, но принял даже излишне строгий вид.
— Я не собираюсь ничего преувеличивать и вообще ни о чем ни за что не рассказал бы тебе, если бы ты не заявила, что готова вырастить детей на подаяние. Да, говорят, будто создатель не оставляет своими заботами тех, кого посылает в наш мир. Не стану спорить по этому поводу, а то ты опять начнешь ругать меня безбожником. Предоставлю тебе самой решать, какая доля ответственности за детей лежит на родителях, а какая на боге. Я расскажу только то, что мне доподлинно известно. Согласна?
Она вопросительно посмотрела на меня. Я продолжал:
— Первое время после рождения ребенка ответственность за его существование, как мне представляется, лежит на матери, кормящей его своим молоком. Я глубоко почитаю нашего творца и слепо верю в его милости, но все-таки затрудняюсь решить, в состоянии ли он в данном случае заменить ребенку мать.
— Оставь свои шутки,—хмуро улыбнулась Раджлакшми.—Все это я и сама прекрасно знаю.
— Тем лучше. Значит, одну проблему мы уже разрешили. Для того же, чтобы понять, почему так быстро пропадает молоко у женщины из семьи, существующей на тридцать рушш в месяц, нужно поинтересоваться, чем она питается. Тут тебе придется поверить мне на слово.
Я вопросительно глянул на нее, но она безмолвствовала.
— Ты знаешь, что в деревнях очень трудно с коровьим молоком? — спросил я.
— Да, да,— торопливо подтвердила она.-—Хорошо, когда в доме есть корова, а то бывает так, что во всей деревне не достанешь ни капли молока.
— Ну вот, значит, еще один вопрос выяснен,— подытожил я.— Таким образом, теперь судьба зависит лишь о г чистой воды отечественных прудов и натурального консервированного ячменя иностранного производства. Какое-то время, правда, бедняге еще перепадает материнское молоко, но эта роскошь длится недолго,—как правило, месяца через четыре после его рождения дает о себе знать новый кандидат в члены семьи и лишает его материнского молока. Ты, вероятно...
Раджлакшми смутилась:
— Да, да. Можешь не объяснять. Рассказывай дальше.
— После этого младенца ждут различные желудочные заболевания и малярия. Теперь долг отца—доставать хинин и консервированный ячмень, а матери — пока она снова не отправится на некоторое время в родильню — кормить ребенка ими, разводя их в натуральной отечественной воде. В положенное время наступают хлопоты с родами, появляется новый член семьи, а затем обычно мать несколько дней убивается по первому младенцу.
Раджлакшми мертвенно побледнела.
— Почему убивается?
— А как же? Он все-таки ее ребенок. Ведь даже жены наших чиновников проливают слезы, когда всевышний, исполняя свои обязанности, берет их детей к своим стопам...
— Какой ужас! — едва вымолвила Раджлакшми.
Я говорил не глядя на нее, но эта фраза заставила меня обернуться. В огромных глазах Раджлакшми стояли слезы. Мне стало жаль ее: стоило ли причинять ей ненужные страдания? До сих пор эта печальная сторона жизни была скрыта от нее, как и от большинства богатых людей. Откуда могла она знать, что семьи бенгальских мелких служащих постоянно вымирают из-за недоедания, малярии и холеры! Да и какое, в конце концов, это имело для нее значение!
Раджлакшми вытерла слезы и сказала сдавленным голосом:
— Ну что ж! Хоть они и чиновники, они гораздо лучше тебя. А ты... ты камень, а не человек! Тебя ничего не трогает, вот ты и смакуешь их несчастья. У меня так просто сердце разрывается!
Она снова отерла глаза краем сари. Я не стал спорить, понимая, что это бесполезно. Только заметил мягко:
— Но зато мне не дано разделить их счастье. Смотри, как они стремятся домой, можно им позавидовать.
Ее лицо радостно засветилось.
— Так об этом и речь. Сегодня их дети все глаза проглядят, ожидая отцов. Ты говоришь — нужда! Что ж, может быть, жалованье этих людей действительно невелико, но ведь они и живут скромно. К тому же разве двадцать пять — тридцать рупий так уж мало? Во всяком случае, ста — ста пятидесяти им вполне хватит, уверяю тебя.
— Возможно,— согласился я.— Наверное, я не все знаю.
Моя покладистость ее воодушевила. Она почувствовала поддержку, и ее воображение заработало. Теперь даже жалованье в полтораста рупий ей представлялось недостаточным для таких служащих.
— Ты думаешь, они живут только на эти деньги? — запальчиво спросила она меня.— А сколько они получают сверх?!
— Ты имеешь в виду взятки и чаевые? — не понял я. Она нахмурилась и принялась молча глядеть на дорогу.
Потом раздраженно заметила, не оборачиваясь:
— Чем больше я узнаю тебя, тем худшего становлюсь о тебе мнения. Ты знаешь, что мне никуда не деться от тебя, вот и мучаешь.
Впервые в жизни я взял Раджлакшми за руки и притянул к себе. Я посмотрел ей в глаза, намереваясь многое сказать, но неожиданно наша коляска остановилась. Мы приехали на вокзал. Как оказалось, Бонку не только заказал для нас отдельное купе, но и сам заранее прибыл к поезду с вещами. Заметив на козлах Ротона, он поспешил к нашей коляске. Я выпустил руку Раджлакшми. Слова, готовые слететь с моих уст, остались невысказанными.
Наш поезд отправлялся сразу после пригородного, который вот-вот должен был отойти. Мы вышли из коляски и остановились в ожидании. Вдруг на дороге появился бедно одетый человек средних лет, который опрометью бежал к платформе. В одной руке он держал узелок с овощами, в другой — глиняную птичку на веревочке. Не заметив нас, он с разбегу налетел на Раджлакшми и от неожиданности выронил игрушку. Та упала и разбилась. Человек вскрикнул и бросился подбирать черепки, но в это время к нему с криком подскочил сторож-хиндустанец и схватил за плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Раджлакшми слушала меня затаив дыхание, а когда я кончил, проговорила растерянно:
— Ты просто не знаешь. Наверное, у них есть еще какие-то средства.— И добавила уверенно: — Ну конечно же есть.
Мне очень не хотелось разочаровывать ее и огорчать, но тем не менее я сказал жестко:
— Я хорошо знаю их жизнь. У девяноста процентов этих людей нет никаких доходов, кроме их заработка. Так что, лишись они работы, им останется или просить милостыню, или голодать. Хочешь, я расскажу тебе, как живут их дети?
— Нет, нет! — испугалась она.— Не хочу! Не надо! Ничего не говори!
Я увидел, что она с трудом сдерживает слезы, и, отвернувшись в сторону, стал смотреть на дорогу. Долгое время она молчала, но наконец любопытство взяло верх, и она потянула меня за рубашку.
— Ну хорошо, расскажи об их детях,— жалобно попросила она.— Но только — припадаю к твоим стопам — не преувеличивай. Прошу тебя.
Ее умоляющее лицо было очень забавным, однако я не только не улыбнулся, но принял даже излишне строгий вид.
— Я не собираюсь ничего преувеличивать и вообще ни о чем ни за что не рассказал бы тебе, если бы ты не заявила, что готова вырастить детей на подаяние. Да, говорят, будто создатель не оставляет своими заботами тех, кого посылает в наш мир. Не стану спорить по этому поводу, а то ты опять начнешь ругать меня безбожником. Предоставлю тебе самой решать, какая доля ответственности за детей лежит на родителях, а какая на боге. Я расскажу только то, что мне доподлинно известно. Согласна?
Она вопросительно посмотрела на меня. Я продолжал:
— Первое время после рождения ребенка ответственность за его существование, как мне представляется, лежит на матери, кормящей его своим молоком. Я глубоко почитаю нашего творца и слепо верю в его милости, но все-таки затрудняюсь решить, в состоянии ли он в данном случае заменить ребенку мать.
— Оставь свои шутки,—хмуро улыбнулась Раджлакшми.—Все это я и сама прекрасно знаю.
— Тем лучше. Значит, одну проблему мы уже разрешили. Для того же, чтобы понять, почему так быстро пропадает молоко у женщины из семьи, существующей на тридцать рушш в месяц, нужно поинтересоваться, чем она питается. Тут тебе придется поверить мне на слово.
Я вопросительно глянул на нее, но она безмолвствовала.
— Ты знаешь, что в деревнях очень трудно с коровьим молоком? — спросил я.
— Да, да,— торопливо подтвердила она.-—Хорошо, когда в доме есть корова, а то бывает так, что во всей деревне не достанешь ни капли молока.
— Ну вот, значит, еще один вопрос выяснен,— подытожил я.— Таким образом, теперь судьба зависит лишь о г чистой воды отечественных прудов и натурального консервированного ячменя иностранного производства. Какое-то время, правда, бедняге еще перепадает материнское молоко, но эта роскошь длится недолго,—как правило, месяца через четыре после его рождения дает о себе знать новый кандидат в члены семьи и лишает его материнского молока. Ты, вероятно...
Раджлакшми смутилась:
— Да, да. Можешь не объяснять. Рассказывай дальше.
— После этого младенца ждут различные желудочные заболевания и малярия. Теперь долг отца—доставать хинин и консервированный ячмень, а матери — пока она снова не отправится на некоторое время в родильню — кормить ребенка ими, разводя их в натуральной отечественной воде. В положенное время наступают хлопоты с родами, появляется новый член семьи, а затем обычно мать несколько дней убивается по первому младенцу.
Раджлакшми мертвенно побледнела.
— Почему убивается?
— А как же? Он все-таки ее ребенок. Ведь даже жены наших чиновников проливают слезы, когда всевышний, исполняя свои обязанности, берет их детей к своим стопам...
— Какой ужас! — едва вымолвила Раджлакшми.
Я говорил не глядя на нее, но эта фраза заставила меня обернуться. В огромных глазах Раджлакшми стояли слезы. Мне стало жаль ее: стоило ли причинять ей ненужные страдания? До сих пор эта печальная сторона жизни была скрыта от нее, как и от большинства богатых людей. Откуда могла она знать, что семьи бенгальских мелких служащих постоянно вымирают из-за недоедания, малярии и холеры! Да и какое, в конце концов, это имело для нее значение!
Раджлакшми вытерла слезы и сказала сдавленным голосом:
— Ну что ж! Хоть они и чиновники, они гораздо лучше тебя. А ты... ты камень, а не человек! Тебя ничего не трогает, вот ты и смакуешь их несчастья. У меня так просто сердце разрывается!
Она снова отерла глаза краем сари. Я не стал спорить, понимая, что это бесполезно. Только заметил мягко:
— Но зато мне не дано разделить их счастье. Смотри, как они стремятся домой, можно им позавидовать.
Ее лицо радостно засветилось.
— Так об этом и речь. Сегодня их дети все глаза проглядят, ожидая отцов. Ты говоришь — нужда! Что ж, может быть, жалованье этих людей действительно невелико, но ведь они и живут скромно. К тому же разве двадцать пять — тридцать рупий так уж мало? Во всяком случае, ста — ста пятидесяти им вполне хватит, уверяю тебя.
— Возможно,— согласился я.— Наверное, я не все знаю.
Моя покладистость ее воодушевила. Она почувствовала поддержку, и ее воображение заработало. Теперь даже жалованье в полтораста рупий ей представлялось недостаточным для таких служащих.
— Ты думаешь, они живут только на эти деньги? — запальчиво спросила она меня.— А сколько они получают сверх?!
— Ты имеешь в виду взятки и чаевые? — не понял я. Она нахмурилась и принялась молча глядеть на дорогу.
Потом раздраженно заметила, не оборачиваясь:
— Чем больше я узнаю тебя, тем худшего становлюсь о тебе мнения. Ты знаешь, что мне никуда не деться от тебя, вот и мучаешь.
Впервые в жизни я взял Раджлакшми за руки и притянул к себе. Я посмотрел ей в глаза, намереваясь многое сказать, но неожиданно наша коляска остановилась. Мы приехали на вокзал. Как оказалось, Бонку не только заказал для нас отдельное купе, но и сам заранее прибыл к поезду с вещами. Заметив на козлах Ротона, он поспешил к нашей коляске. Я выпустил руку Раджлакшми. Слова, готовые слететь с моих уст, остались невысказанными.
Наш поезд отправлялся сразу после пригородного, который вот-вот должен был отойти. Мы вышли из коляски и остановились в ожидании. Вдруг на дороге появился бедно одетый человек средних лет, который опрометью бежал к платформе. В одной руке он держал узелок с овощами, в другой — глиняную птичку на веревочке. Не заметив нас, он с разбегу налетел на Раджлакшми и от неожиданности выронил игрушку. Та упала и разбилась. Человек вскрикнул и бросился подбирать черепки, но в это время к нему с криком подскочил сторож-хиндустанец и схватил за плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159