— Сейчас же идите укладывать вещи.
— Но у меня еще достаточно времени. Обхойя решительно покачала головой.
— Нет, вы так не поступите,— заявила она.—Я знаю, вы нас не бросите.
— Что это значит?—растерялся я.—Я не могу ехать вместе с вами.
— Тогда и я не поеду,— сказала Обхойя.—Лучше в море брошусь, но одна туда не поеду. Мне уже рассказывали об этом изоляторе.
Она заплакала. Я просто опешил, не зная, как вести себя с этой женщиной, так упорно пытавшейся связать свою судьбу с моей. Вдруг Обхойя вытерла глаза краем сари и обиженно проговорила:
— Никогда бы не подумала, что вы окажетесь таким бессердечным. Бросить меня одну! Вставайте и идите за своими вещами. Ну подумайте сами, как я, женщина, могу остаться одна, да к тому же с больным человеком?
Делать было нечего, я забрал свои вещи и спустился на катер. Тут меня с палубы увидел доктор.
— Вернитесь, вернитесь! — закричал он мне.— О вас уже отдали распоряжение, вы...
Я помахал ему рукой.
— Большое спасибо, доктор! Приходится подчиняться другому распоряжению...
Тут только он заметил Обхойю с Рохини и лукаво подмигнул мне.
— Зачем же вы тогда хлопотали о пропуске?
— Прошу прощения! — крикнул я ему.
— Ладно, ладно,—весело отозвался он.—Я так и знал. Прощайте.
И, посмеиваясь, он отошел от борта.
ГЛАВА V
Согласно закону, проходить карантин должны были только кули — носильщики, грузчики и другие чернорабочие, однако корабельные власти к категории кули относили всех тех, кто не мог заплатить за проезд больше десяти рупий, а таковыми оказывались палубные пассажиры. Не знаю, по каким критериям определяются кули в законе о чайных плантациях, где, собственно, и используется их труд, но корабельные власти руководствовались в этом вопросе весьма простым аргументом, который их вполне устраивал. Поскольку было известно, что свой багаж кули в состоянии унести сам, транспорта для перевозки грузов в карантинном поселке не предусматривалось. Поэтому нам, трем беспомощным существам, оказавшимся вдруг на берегу неведомой реки под жгучим солнцем и на не менее жгучем песке, не на кого было роптать, разве лишь на собственную судьбу. Однако наши попутчики, о которых читатель уже имел возможность составить представление, ничуть не растерялись. Взяв свертки и узлы поменьше и взвалив более тяжелую поклажу на плечи хранительниц своих семейных очагов, они бодро зашагали к указанному месту. Мы остались одни. Неожиданно Рохини покачнулся, оперся дрожащей рукой на узел с постелью и тяжело опустился на землю. Жар, нестерпимая боль в желудке и усталость окончательно сломили его. Он не только идти, даже стоять не мог. Обхойя была всего лишь женщиной, на которую я не мог серьезно рассчитывать. Значит, управиться со всей грудой пожитков, своих и чужих, предстояло мне одному. Было о чем задуматься, тем более что, ко всему прочему, я оказался еще и связанным по обеим рукам: одной поддерживал беспомощную незнакомую женщину, а другой — тоже чужого и вдобавок больного мужчину. Да и попал я в это проклятое место по своей доброй воле. В довершение всех бед, меня стала мучить жажда.
Может быть, иного читателя позабавит ситуация, в которой я оказался, а кое-кто проникнется ко мне симпатией за мое человеколюбие, но должен признаться: я тогда испытывал только глухое раздражение и не переставал называть себя ослом, досадуя на то, что по собственной глупости оказался в дурацком положении. Меня поражало, как Обхойя умудрилась из всех пассажиров корабля остановить свой выбор именно на мне как на кандидате на роль носильщика,—я никогда не претендовал на нее. Мои размышления прервал ее смех. Я глянул на нее и тут только понял, как несладко приходится ей самой. Но ее дальнейшее поведение удивило меня. Вместо того чтобы смутиться, робко выразить мне свою благодарность и признательность и униженно обратиться с новой просьбой, она с умешкой сказала:
— Вы расстроены? Не думали, что все так сложится? Не огорчайтесь. Утешьтесь тем, что сделали доброе дело, не бросив нас. Не часто представляется людям возможность делать добро. Давайте не будем больше говорить об этом и поищем лучше тени для Рохини, чтобы он мог полежать немного. А вещи пусть остаются здесь.
Я взвалил Рохини себе на спину и зашагал в направлении карантинного поселка. Обхойя с небольшим сундучком в руках последовала за мной. Остальные наши пожитки остались лежать на берегу,— когда мы прислали за ними через два часа, они оказались в целости и сохранности.
Известно: воображаемые неприятности гораздо страшнее действительных. Фантазия непременно все усуглубля-ет. Так было и у нас: наше карантинное заключение прошло более или менее сносно, хотя нам и пришлось, конечно, претерпеть некоторые неудобства. Однако за деньги даже в царстве Ямы можно устроиться неплохо, а Обхойя оказалась очень сообразительной и предприимчивой женщиной. Доктор на корабле иронически назвал ее «современной», но он даже предположить не мог бы, насколько современной она окажется в случае беды. Когда я наконец доставил Рохини в поселок, она сказала мне:
— Спасибо, господин Шриканто, больше от вас ничего не требуется. Теперь отдыхайте, все остальное я сделаю сама.
Отдых мне действительно требовался—у меня буквально ноги подгибались от усталости, но все-таки я не мог не спросить:
— А что вы собираетесь делать?
— О, у меня дел хватит,— улыбнулась она,—нужно позаботиться о наших вещах — доставить их сюда, найти подходящую комнату, постелить вам обоим постели, приготовить поесть... Сделаю все, тогда отдохну немного. Нет, нет,— остановила она меня, полагая, что я собираюсь отправиться вместе с ней,— пожалуйста, не вставайте, я справлюсь одна. Вы думаете, если я женщина, то ни на что не способна? Но ведь вас-то обоих именно я нашла.
Она раскрыла свой сундучок, взяла из него несколько рупий и, завязав их в край сари, отправилась в контору.
Слишком усталый, чтобы сопровождать ее, я остался с Рохини. Минут через тридцать за нами прибежал посыльный и сообщил, что Обхойя уже договорилась насчет комнаты. Она оказалась вполне приличной и, когда мы вошли в нее, имела вполне обжитой вид. Наши вещи успели прибыть, и мне с Рохини были приготовлены постели на стоявших в комнате двух топчанах, у стены я увидел кувшин с водой, рядом—рис, овощи и связку хвороста, то есть все необходимое для приготовления пищи. Обхойя не забыла даже о муке и масле. Сама она была тут же в комнате —разговаривала на ломаном хинди с доктором-мадраской, лично следившей за уборкой помещения. Увидев меня, Обхойя сказала:
— Ложитесь и отдыхайте. Я пойду совершу омовение и займусь стряпней. Пока приготовлю рис с бобами, а там видно будет.
Она взяла полотенце и чистое сари, попрощалась с доктором и ушла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Но у меня еще достаточно времени. Обхойя решительно покачала головой.
— Нет, вы так не поступите,— заявила она.—Я знаю, вы нас не бросите.
— Что это значит?—растерялся я.—Я не могу ехать вместе с вами.
— Тогда и я не поеду,— сказала Обхойя.—Лучше в море брошусь, но одна туда не поеду. Мне уже рассказывали об этом изоляторе.
Она заплакала. Я просто опешил, не зная, как вести себя с этой женщиной, так упорно пытавшейся связать свою судьбу с моей. Вдруг Обхойя вытерла глаза краем сари и обиженно проговорила:
— Никогда бы не подумала, что вы окажетесь таким бессердечным. Бросить меня одну! Вставайте и идите за своими вещами. Ну подумайте сами, как я, женщина, могу остаться одна, да к тому же с больным человеком?
Делать было нечего, я забрал свои вещи и спустился на катер. Тут меня с палубы увидел доктор.
— Вернитесь, вернитесь! — закричал он мне.— О вас уже отдали распоряжение, вы...
Я помахал ему рукой.
— Большое спасибо, доктор! Приходится подчиняться другому распоряжению...
Тут только он заметил Обхойю с Рохини и лукаво подмигнул мне.
— Зачем же вы тогда хлопотали о пропуске?
— Прошу прощения! — крикнул я ему.
— Ладно, ладно,—весело отозвался он.—Я так и знал. Прощайте.
И, посмеиваясь, он отошел от борта.
ГЛАВА V
Согласно закону, проходить карантин должны были только кули — носильщики, грузчики и другие чернорабочие, однако корабельные власти к категории кули относили всех тех, кто не мог заплатить за проезд больше десяти рупий, а таковыми оказывались палубные пассажиры. Не знаю, по каким критериям определяются кули в законе о чайных плантациях, где, собственно, и используется их труд, но корабельные власти руководствовались в этом вопросе весьма простым аргументом, который их вполне устраивал. Поскольку было известно, что свой багаж кули в состоянии унести сам, транспорта для перевозки грузов в карантинном поселке не предусматривалось. Поэтому нам, трем беспомощным существам, оказавшимся вдруг на берегу неведомой реки под жгучим солнцем и на не менее жгучем песке, не на кого было роптать, разве лишь на собственную судьбу. Однако наши попутчики, о которых читатель уже имел возможность составить представление, ничуть не растерялись. Взяв свертки и узлы поменьше и взвалив более тяжелую поклажу на плечи хранительниц своих семейных очагов, они бодро зашагали к указанному месту. Мы остались одни. Неожиданно Рохини покачнулся, оперся дрожащей рукой на узел с постелью и тяжело опустился на землю. Жар, нестерпимая боль в желудке и усталость окончательно сломили его. Он не только идти, даже стоять не мог. Обхойя была всего лишь женщиной, на которую я не мог серьезно рассчитывать. Значит, управиться со всей грудой пожитков, своих и чужих, предстояло мне одному. Было о чем задуматься, тем более что, ко всему прочему, я оказался еще и связанным по обеим рукам: одной поддерживал беспомощную незнакомую женщину, а другой — тоже чужого и вдобавок больного мужчину. Да и попал я в это проклятое место по своей доброй воле. В довершение всех бед, меня стала мучить жажда.
Может быть, иного читателя позабавит ситуация, в которой я оказался, а кое-кто проникнется ко мне симпатией за мое человеколюбие, но должен признаться: я тогда испытывал только глухое раздражение и не переставал называть себя ослом, досадуя на то, что по собственной глупости оказался в дурацком положении. Меня поражало, как Обхойя умудрилась из всех пассажиров корабля остановить свой выбор именно на мне как на кандидате на роль носильщика,—я никогда не претендовал на нее. Мои размышления прервал ее смех. Я глянул на нее и тут только понял, как несладко приходится ей самой. Но ее дальнейшее поведение удивило меня. Вместо того чтобы смутиться, робко выразить мне свою благодарность и признательность и униженно обратиться с новой просьбой, она с умешкой сказала:
— Вы расстроены? Не думали, что все так сложится? Не огорчайтесь. Утешьтесь тем, что сделали доброе дело, не бросив нас. Не часто представляется людям возможность делать добро. Давайте не будем больше говорить об этом и поищем лучше тени для Рохини, чтобы он мог полежать немного. А вещи пусть остаются здесь.
Я взвалил Рохини себе на спину и зашагал в направлении карантинного поселка. Обхойя с небольшим сундучком в руках последовала за мной. Остальные наши пожитки остались лежать на берегу,— когда мы прислали за ними через два часа, они оказались в целости и сохранности.
Известно: воображаемые неприятности гораздо страшнее действительных. Фантазия непременно все усуглубля-ет. Так было и у нас: наше карантинное заключение прошло более или менее сносно, хотя нам и пришлось, конечно, претерпеть некоторые неудобства. Однако за деньги даже в царстве Ямы можно устроиться неплохо, а Обхойя оказалась очень сообразительной и предприимчивой женщиной. Доктор на корабле иронически назвал ее «современной», но он даже предположить не мог бы, насколько современной она окажется в случае беды. Когда я наконец доставил Рохини в поселок, она сказала мне:
— Спасибо, господин Шриканто, больше от вас ничего не требуется. Теперь отдыхайте, все остальное я сделаю сама.
Отдых мне действительно требовался—у меня буквально ноги подгибались от усталости, но все-таки я не мог не спросить:
— А что вы собираетесь делать?
— О, у меня дел хватит,— улыбнулась она,—нужно позаботиться о наших вещах — доставить их сюда, найти подходящую комнату, постелить вам обоим постели, приготовить поесть... Сделаю все, тогда отдохну немного. Нет, нет,— остановила она меня, полагая, что я собираюсь отправиться вместе с ней,— пожалуйста, не вставайте, я справлюсь одна. Вы думаете, если я женщина, то ни на что не способна? Но ведь вас-то обоих именно я нашла.
Она раскрыла свой сундучок, взяла из него несколько рупий и, завязав их в край сари, отправилась в контору.
Слишком усталый, чтобы сопровождать ее, я остался с Рохини. Минут через тридцать за нами прибежал посыльный и сообщил, что Обхойя уже договорилась насчет комнаты. Она оказалась вполне приличной и, когда мы вошли в нее, имела вполне обжитой вид. Наши вещи успели прибыть, и мне с Рохини были приготовлены постели на стоявших в комнате двух топчанах, у стены я увидел кувшин с водой, рядом—рис, овощи и связку хвороста, то есть все необходимое для приготовления пищи. Обхойя не забыла даже о муке и масле. Сама она была тут же в комнате —разговаривала на ломаном хинди с доктором-мадраской, лично следившей за уборкой помещения. Увидев меня, Обхойя сказала:
— Ложитесь и отдыхайте. Я пойду совершу омовение и займусь стряпней. Пока приготовлю рис с бобами, а там видно будет.
Она взяла полотенце и чистое сари, попрощалась с доктором и ушла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159