Я никак не мог превратить эту обязанность в легкое и приятное времяпрепровождение, хотя всякий раз утешал себя тем, что нахожусь среди хиндустанцев,— займись я такой практикой в родной Бенгалии, мне пришлось бы намного хуже. Здешние хозяйки, например, не советовали нам, на манер своих бенгальских сестер, обращаться за подаянием к соседу, а мужчины не спрашивали, почему мы, взрослые, здоровые люди, не работаем, а просим милостыню. Тут нас повсюду, и в богатом доме, и в бедном, встречали приветливо и везде делали подношения.
Дни шли один за другим. Мы по-прежнему жили все в том же манговом саду. Днем меня почти ничто не тревожило, но по ночам донимали москиты—все тело горело от их укусов, так что я даже стал подумывать, а не оставить ли мне мысль о спасении души. Я чувствовал, что не выдержу, если только не сумею сделать свою кожу потолще. Приходилось признавать, что насколько мы, бенгальцы, превосходим хиндустанцев в других областях, настолько же наша кожа уступает их коже при подвижнической жизни.
Однажды, совершив утреннее омовение, я только собрался отправиться на поиски святой пищи, как услышал голос великого наставника:
— «Святой Бхородадж жил в Праяге и был ревностно предан Раме».
Слова эти следовало понимать так: снимайтесь с лагеря — отправляемся в Аллахабад. Пуститься в паломничество—дело не шуточное. Целый день у нас ушел на то, чтобы упаковать имущество святой братии, разыскать пони и верблюда, погрузить на них вещи, привязать корову и козу к повозке, приспособить на спину верблюда седло великого учителя.
Наконец мы тронулись в путь. Под вечер, одолев мили четыре, наш отряд расположился на отдых возле деревни Битоура, у подножья громадного баньянового дерева. Местность была очень красивая и чрезвычайно понравилась нашему наставнику. Увы! Я не знал тогда, что к обители Бхородаджа попаду еще очень не скоро.
На всю жизнь запомнил я Битоур. И вот почему. Был период полнолуния, поэтому святой отец сразу же разослал нас в разные концы деревни в надежде собрать здесь немалую дань. Будь я один, я бы быстро покончил с возложенной на меня задачей, но так как ее выполнение поручили троим, то особенного энтузиазма я не испытывал и предпочитал праздно разгуливать по деревне. Заглянув в один двор, я заметил девочку, в которой сразу угадал бенгалку. Сари ее было местного производства, но манера носить его выдавала ее национальность. До сих пор я еще не встречал в этих местах бенгальцев, ни мужчин, ни женщин, поэтому встреча с девочкой удивила меня. Пользуясь тем, что перед саньяси открыты все двери, я вошел во двор. Девочка подняла на меня глаза, и я был потрясен выражением недетского страдания и отчаяния, застывшим в них.
— Подай мне что-нибудь, мать,— обратился я к девочке по-бенгальски.
Услышав бенгальскую речь, та, казалось, онемела. Потом губы ее дрогнули и слезы хлынули из глаз.
Я тоже смутился, ибо, хотя рядом никого не было, за стеной слышался разговор каких-то женщин. Что они подумают, если выйдут и увидят подобную сцену! Я не знал, как мне поступить,—уходить или оставаться, но прежде, чем я нашелся, девочка забросала меня вопросами:
— Откуда ты? Не из Бордоманского ли округа? Когда пойдешь назад? Ты раньше бывал в деревне Раджпур?
— Ты сама из Раджпурского района?
— Да. Мы тивари. Моего отца зовут Гоури, а старшего брата — Рамлал. Ты знаешь их? Я уже три месяца живу здесь у свекра, а до сих пор ни одного письма не получила из дому. Ничего не знаю, как они там — отец, мать, брат, Гирибала, маленький... Видишь то инжирное дерево? Возле него дом свекра моей сестры. В прошлый понедельник она повесилась. А родные мужа говорят, что она умерла от холеры...
Я замер в горестном изумлении. Какая судьба забросила эту маленькую бенгалку в чужие места, к хиндустан-цам?
— Почему же повесилась твоя сестра? — осторожно спросил я девочку.
— Она все плакала, просилась домой. Ничего не ела и даже спать перестала. Так они в наказание привязали ее за волосы к вешалке и заставляли так стоять день и ночь. Тогда она и повесилась.
— А у тебя свекор и свекровь тоже хиндустанцы? Девочка всхлипнула.
— Да. Я совсем не понимаю, что они говорят, не могу есть их еду и тоже все время плачу... А отец ничего не пишет, не берет меня отсюда.
— Почему же твой отец отдал тебя так далеко, в эту семью?
— Мы ведь тивари, а в тех местах никто из этой касты не живет, и меня не за кого было выдать замуж.
— Они бьют тебя?
— Еще как. Вот посмотри.—Девочка показала мне синяки на руках, спине и щеках и снова горько заплакала.—Я тоже не выдержу. Повешусь, как сестра...
У меня самого слезы наворачивались на глаза. Не в состоянии продолжать этот мучительный разговор,
поспешил уйти, даже не заикаясь больше о подаянии. Девочка побежала за мной.
— Бабу, поезжай к моему отцу! — умоляла она меня.— Попроси его приехать за мной. Пусть он хоть ненадолго заберет меня. А то я...
Я кивнул ей в знак согласия и прибавил шагу, но разрывающий сердце плач девочки долго еще звучал в моих ушах.
Увидев на углу улицы бакалейную лавку, я направился прямо к ней. Хозяин почтительно приветствовал меня, но очень удивился, когда я вместо подаяния попросил у него листок бумаги и ручку с чернилами. Я тут же написал письмо отцу девочки, в котором сообщил ему о самоубийстве одной его дочери и о трагическом положении другой. «Если ты теперь же не приедешь и не примешь каких-нибудь мер,— писал я,— то последствия могут оказаться самыми печальными. Твоя лгладшая дочка собирается последовать примеру старшей. Имей в виду, что она не получает от тебя писем. Скорее всего, их ей не передают». Я направил письмо по адресу: деревня Раджпур Б орд оманского округа. Не знаю, дошло ли оно до адресата и предпринял ли отец какие-нибудь шаги, но сам этот ужасный случай так врезался в мою память, что и теперь, по прошествии стольких лет, я помню все до мельчайших деталей. С тех пор в душе моей ни на минуту не угасает ненависть к нашему «идеальному» индуистскому обществу с его такой «продуманной» и разработанной кастовой системой.
Мне могут возразить, что о безусловной пользе каст и кастового деления свидетельствует хотя бы тот факт, что они не помешали священному индуистскому обществу благополучно дожить до наших дней, и потому, дескать, безумие даже помыслить об ослаблении их цепей из-за смерти каких-то двух девочек, не выдержавших тягот своей жизни. Но тот, кто своими глазами видел горе и отчаяние этих детей, никогда не сможет уйти от вопроса: допустимо ли высший смысл жизни человека видеть лишь в самом факте его существования, каким бы жалким оно ни было? В самом деле, существует немало племен в Индии, в Америке, в Африке, на островах Тихого океана, которые живут в местах своего обитания чуть ли не со времени сотворения мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159