— Дай бабу чаю.
Но Боджранондо не собирался так просто отступиться от меня—не зря он, прежде чем стать саньяси, окончил медицинский факультет.
— Послушайте, сестра,— начален,— ответственность...
— Какая еще ответственность! — возмутилась Раджлакшми.— Знал бы ты, сколько я с ним возилась, чтобы поставить его на ноги, так не предлагал бы теперь свои услуги.— Она выложила на тарелку все пирожки и подвинула ее к Анондо: — Ешь и не разговаривай.
— Да разве можно столько съесть?! — захохотал тот.
— Зачем же ты пошел в саньяси, если такой немощный? Оставался бы обыкновенным мирянином, как все...
Глаза Анондо затуманились.
— Не было бы в Бенгалии таких сестер, как вы, ма, клянусь, я тут же сбросил бы одежду саньяси и вернулся бы домой. Однако, сестра, у меня к вам большая просьба. Я слышал, вы уже третий день поститесь, так вот — совершите сегодня свои обряды пораньше, а поскольку никто еще не осквернил эти яства своим прикосновением,— он указал на снедь, стоявшую перед ним,— то...
— Что ты, Анондо! — воскликнула Раджлакшми, расширив глаза от ужаса.— Ведь еще не все брахманы побывали у меня!
— Вот, вот,—подхватил я,—вначале пусть все брахманы наедятся, а потом уж и до нее дойдет очередь.
— Значит, придется идти за ними,— серьезно заметил Анондо.— Дайте мне их имена и адреса, я пойду и притащу этих злодеев сюда силой. Накину им на шею полотенца и приволоку.
С этими словами он вместо того, чтобы встать, придвинул к себе тарелку и занялся ее содержимым.
— Вот, теперь ты доказал, что ты настоящий саньяси,— улыбнулась Раджлакшми,— преданный богам и дваждырожденный.
Было уже восемь часов, когда мы закончили утреннее чаепитие. Я вышел во двор. Никакого недомогания я не чувствовал, голова была свежей и ясной. Мысль о Раджлакшми тоже не беспокоила меня — ее сегодняшнее поведение не имело ничего общего со вчерашним меланхоличным настроением, которое, по-видимому*, объяснялось просто уязвленным самолюбием и душевными переживаниями. Теперь, при ясном свете дня, мне самому неловко и смешно было вспоминать свои ночные страхи, порожденные, надо полагать, разыгравшимся воображением.
Священная церемония близилась к концу, хотя некоторые брахманы, званые и незваные, все еще продолжали подходить. Они-то и растянули обряд еще на целый день.
Вечером мы снова собрались в общей комнате за чаем.
Улучив свободную минуту, к нам заглянула Раджлакшми.
— Добро пожаловать, сестра,—приветствовал ее Анондо.
Она улыбнулась:
— Я вижу, саньяси доволен, что начал свою вечернюю службу?
— Совершенно верно,—подтвердил Анондо.— Из всех радостей, дарованных нам в этом мире, наипервейшие суть богослужение и чревоугодие, причем шастры утверждают, что для аскетов вторая даже важнее первой.
— Да,— усмехнулась Раджлакшми,— для таких аскетов, как ты.
— Я лишь подтверждаю общее правило,— уточнил Анондо.— А вы, сестра, мирской человек, вот и не понимаете меня. Иначе не стали бы других угощать, а себя морить голодом.
— Это я-то морю себя голодом? — возмутилась Раджлакшми.— Да я расцветаю день ото дня.
— Ну, для этого, наверное, имеется другая причина,— заметил Анондо.— Но я тоже могу сравнивать—видел вас месяца два назад и теперь. Знаете, когда я сейчас смотрю на вас, то мне кажется—передо мной какое-то неземное создание.
Лицо Раджлакшми порозовело от смущения.
— Вот, Лакшми, к какому выводу пришел твой Анондо!— засмеялся я.
— Это не вывод,— запротестовал Анондо,— а скорее комплимент. Неужели, брат, вы отправились бы в Бирму, имей вы перед глазами такой образ? Послушайте, сестра, какой несправедливый бог наградил вас этим слепцом? Неужели он не мог придумать себе лучшего занятия?
Раджлакшми засмеялась.
— Бог здесь ни при чем, брат Анондо. Во всем виновата вот эта голова.— Она постучала себя пальцами по лбу.— Злейший враг не навредит человеку больше, чем она. Мы ведь с ним вместе учились в школе. Он был лучшим учеником и опекал меня, хотя помогал не столько занятиями, сколько розгами. Мы тогда проходили «Начало знаний», так он эти знания понимал по-своему. А я все старалась ублаготворить его, плела ему гирлянды из веток бойчи — откуда мне тогда было взять цветов, чтобы одарить своего господина?! Зачем только я обламывала колючки у этих веток, на него надо было одевать колючие гирлянды!
В ее укоризненном тоне слышались веселые нотки. Чувствовалось, что она едва сдерживает смех.
— Ух! — воскликнул Анондо.— Как мы гневаемся!
— А как же! — в тон ему ответила Раджлакшми.—
Если бы кто-нибудь другой решился это сделать, я бы обязательно помогла ему. К сожалению, до сих пор не представилось подходящего случая.
Она встала и быстрыми шагами направилась к двери.
— Ого, мы бежим с поля сражения! — поддразнил ее Анондо.
— Ты думаешь, у меня нет дел? Это вы со Шриканто можете сколько угодно тратить времени на чаепитие.
— Сестра,— сказал Анондо,— я ваш самый преданный слуга, но совесть не позволяет мне поддержать ваши нападки на брата. Пускай бы он еще что-нибудь возражал вам, а то ведь звука не произнес за все время. Как можно нападать на абсолютно немого человека? Это грех.
— Ах, я нападаю?! Прекрасно. Раз так, то занимайтесь своим богоугодным делом, тем более что ваш чай, наверное, уже остыл. А я пойду похлопочу на кухне.
Она вышла.
— Брат все еще полон решимости ехать в Бирму? — поинтересовался Боджранондо, когда мы остались одни.— Однако сестра говорит, она не поедет с вами...
— Я знаю,— ответил я.
— И что же?
— Придется ехать одному.
— Это нехорошо с вашей стороны,— заметил Анондо.— Вам с сестрой нет необходимости добывать средства к жизни, зачем же вам гнуть спину на кого-то?
— Ну, хотя бы для того, чтобы не разучиться делать это.
— Ваш ответ свидетельствует о том, что вы сердитесь.
— Вы не допускаете, чтобы у меня имелась достаточно веская причина?
— Почему? Может быть, и имеется, но со стороны ее трудно понять.
Мне захотелось ответить ему, что другим вообще незачем вмешиваться в такие дела, но я решил не обострять разговор.
В это время к нам снова подошла Раджлакшми, закончившая свои хозяйственные дела, и, как полагается благовоспитанной женщине, смирно уселась рядом с Анондо.
— Сестра,— сказал он ей, явно адресуясь ко мне,— он уверяет меня, что ему необходимо ехать на чужбину, чтобы сохранить привычку к ярму. А я предлагаю ему делать то же, но только здесь, вместе со мной. Работы тут хватит нам обоим.
— Но ведь он не знает медицины,— сказала Раджлакшми.
— Разве я занимаюсь только лечением? — возразил тот.— Я создаю школы, пытаюсь просвещать людей, с тем чтобы они осознали свое бедственное положение...
— И они его осознают? — поинтересовалась Раджлакшми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Но Боджранондо не собирался так просто отступиться от меня—не зря он, прежде чем стать саньяси, окончил медицинский факультет.
— Послушайте, сестра,— начален,— ответственность...
— Какая еще ответственность! — возмутилась Раджлакшми.— Знал бы ты, сколько я с ним возилась, чтобы поставить его на ноги, так не предлагал бы теперь свои услуги.— Она выложила на тарелку все пирожки и подвинула ее к Анондо: — Ешь и не разговаривай.
— Да разве можно столько съесть?! — захохотал тот.
— Зачем же ты пошел в саньяси, если такой немощный? Оставался бы обыкновенным мирянином, как все...
Глаза Анондо затуманились.
— Не было бы в Бенгалии таких сестер, как вы, ма, клянусь, я тут же сбросил бы одежду саньяси и вернулся бы домой. Однако, сестра, у меня к вам большая просьба. Я слышал, вы уже третий день поститесь, так вот — совершите сегодня свои обряды пораньше, а поскольку никто еще не осквернил эти яства своим прикосновением,— он указал на снедь, стоявшую перед ним,— то...
— Что ты, Анондо! — воскликнула Раджлакшми, расширив глаза от ужаса.— Ведь еще не все брахманы побывали у меня!
— Вот, вот,—подхватил я,—вначале пусть все брахманы наедятся, а потом уж и до нее дойдет очередь.
— Значит, придется идти за ними,— серьезно заметил Анондо.— Дайте мне их имена и адреса, я пойду и притащу этих злодеев сюда силой. Накину им на шею полотенца и приволоку.
С этими словами он вместо того, чтобы встать, придвинул к себе тарелку и занялся ее содержимым.
— Вот, теперь ты доказал, что ты настоящий саньяси,— улыбнулась Раджлакшми,— преданный богам и дваждырожденный.
Было уже восемь часов, когда мы закончили утреннее чаепитие. Я вышел во двор. Никакого недомогания я не чувствовал, голова была свежей и ясной. Мысль о Раджлакшми тоже не беспокоила меня — ее сегодняшнее поведение не имело ничего общего со вчерашним меланхоличным настроением, которое, по-видимому*, объяснялось просто уязвленным самолюбием и душевными переживаниями. Теперь, при ясном свете дня, мне самому неловко и смешно было вспоминать свои ночные страхи, порожденные, надо полагать, разыгравшимся воображением.
Священная церемония близилась к концу, хотя некоторые брахманы, званые и незваные, все еще продолжали подходить. Они-то и растянули обряд еще на целый день.
Вечером мы снова собрались в общей комнате за чаем.
Улучив свободную минуту, к нам заглянула Раджлакшми.
— Добро пожаловать, сестра,—приветствовал ее Анондо.
Она улыбнулась:
— Я вижу, саньяси доволен, что начал свою вечернюю службу?
— Совершенно верно,—подтвердил Анондо.— Из всех радостей, дарованных нам в этом мире, наипервейшие суть богослужение и чревоугодие, причем шастры утверждают, что для аскетов вторая даже важнее первой.
— Да,— усмехнулась Раджлакшми,— для таких аскетов, как ты.
— Я лишь подтверждаю общее правило,— уточнил Анондо.— А вы, сестра, мирской человек, вот и не понимаете меня. Иначе не стали бы других угощать, а себя морить голодом.
— Это я-то морю себя голодом? — возмутилась Раджлакшми.— Да я расцветаю день ото дня.
— Ну, для этого, наверное, имеется другая причина,— заметил Анондо.— Но я тоже могу сравнивать—видел вас месяца два назад и теперь. Знаете, когда я сейчас смотрю на вас, то мне кажется—передо мной какое-то неземное создание.
Лицо Раджлакшми порозовело от смущения.
— Вот, Лакшми, к какому выводу пришел твой Анондо!— засмеялся я.
— Это не вывод,— запротестовал Анондо,— а скорее комплимент. Неужели, брат, вы отправились бы в Бирму, имей вы перед глазами такой образ? Послушайте, сестра, какой несправедливый бог наградил вас этим слепцом? Неужели он не мог придумать себе лучшего занятия?
Раджлакшми засмеялась.
— Бог здесь ни при чем, брат Анондо. Во всем виновата вот эта голова.— Она постучала себя пальцами по лбу.— Злейший враг не навредит человеку больше, чем она. Мы ведь с ним вместе учились в школе. Он был лучшим учеником и опекал меня, хотя помогал не столько занятиями, сколько розгами. Мы тогда проходили «Начало знаний», так он эти знания понимал по-своему. А я все старалась ублаготворить его, плела ему гирлянды из веток бойчи — откуда мне тогда было взять цветов, чтобы одарить своего господина?! Зачем только я обламывала колючки у этих веток, на него надо было одевать колючие гирлянды!
В ее укоризненном тоне слышались веселые нотки. Чувствовалось, что она едва сдерживает смех.
— Ух! — воскликнул Анондо.— Как мы гневаемся!
— А как же! — в тон ему ответила Раджлакшми.—
Если бы кто-нибудь другой решился это сделать, я бы обязательно помогла ему. К сожалению, до сих пор не представилось подходящего случая.
Она встала и быстрыми шагами направилась к двери.
— Ого, мы бежим с поля сражения! — поддразнил ее Анондо.
— Ты думаешь, у меня нет дел? Это вы со Шриканто можете сколько угодно тратить времени на чаепитие.
— Сестра,— сказал Анондо,— я ваш самый преданный слуга, но совесть не позволяет мне поддержать ваши нападки на брата. Пускай бы он еще что-нибудь возражал вам, а то ведь звука не произнес за все время. Как можно нападать на абсолютно немого человека? Это грех.
— Ах, я нападаю?! Прекрасно. Раз так, то занимайтесь своим богоугодным делом, тем более что ваш чай, наверное, уже остыл. А я пойду похлопочу на кухне.
Она вышла.
— Брат все еще полон решимости ехать в Бирму? — поинтересовался Боджранондо, когда мы остались одни.— Однако сестра говорит, она не поедет с вами...
— Я знаю,— ответил я.
— И что же?
— Придется ехать одному.
— Это нехорошо с вашей стороны,— заметил Анондо.— Вам с сестрой нет необходимости добывать средства к жизни, зачем же вам гнуть спину на кого-то?
— Ну, хотя бы для того, чтобы не разучиться делать это.
— Ваш ответ свидетельствует о том, что вы сердитесь.
— Вы не допускаете, чтобы у меня имелась достаточно веская причина?
— Почему? Может быть, и имеется, но со стороны ее трудно понять.
Мне захотелось ответить ему, что другим вообще незачем вмешиваться в такие дела, но я решил не обострять разговор.
В это время к нам снова подошла Раджлакшми, закончившая свои хозяйственные дела, и, как полагается благовоспитанной женщине, смирно уселась рядом с Анондо.
— Сестра,— сказал он ей, явно адресуясь ко мне,— он уверяет меня, что ему необходимо ехать на чужбину, чтобы сохранить привычку к ярму. А я предлагаю ему делать то же, но только здесь, вместе со мной. Работы тут хватит нам обоим.
— Но ведь он не знает медицины,— сказала Раджлакшми.
— Разве я занимаюсь только лечением? — возразил тот.— Я создаю школы, пытаюсь просвещать людей, с тем чтобы они осознали свое бедственное положение...
— И они его осознают? — поинтересовалась Раджлакшми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159