Я забыла молитвы, боги покинули меня, сердце окаменело. «Неужели таков путь служения богу? — подумала я.— В конце концов, так недолго сойти с ума!»
— Обрести бога можно, только пройдя тяжкие испытания,— заметил я.
— Но я уже обрела своего бога.
— Где?
— Здесь. В этом доме.
— Невероятно! Представь доказательства.
— Я должна тебе еще что-то доказывать? С меня довольно.
— Однако рабыням так разговаривать не положено.
— Лучше не серди меня. Если ты будешь без конца называть меня «рабыней», это до добра не доведет.
— Хорошо, я дарую тебе свободу. С этой минуты ты независима.
— Разве я смогу теперь быть свободной! — снова рассмеялась Раджлакшми.— Вчера, разговаривая со мной, ты уснул. Я отвела руку, которой ты обнимал меня, и, тронув твой лоб, поняла, что ты вспотел. Я присела рядом с опахалом в руках. Светильник стал мигать, я поправила фитиль и, взглянув на тебя, уже не могла отвести глаз. Почему я раньше не видела, как ты прекрасен? Неужели я была слепа все это время? Если это грех, подумала я, то мне нет дела до добродетели. Если это неверие, то прощай мое благочестие. Если это ложь, почему же я еще неразумным ребенком всей душой уверовала в нее?.. Но почему ты не пьешь? Кувшин полон.
— Больше не могу.
— Тогда я принесу фрукты?
— Нет-нет, не надо.
— Ты так похудел!
— Обо мне давно никто не заботился. Но если ты хочешь наверстать это за один день, я умру.
Раджлакшми побледнела.
— Больше этого не будет,— сказала она.— Я никогда
не забуду о той каре, на которую себя обрекла. Это было мне хорошим уроком.
Немного помолчав, она задумчиво продолжала:
— Когда рассвело, я встала и ушла к себе. К счастью, сон Кумбхакарны нелегко нарушить, не то бы я не удержалась и разбудила тебя. Потом я отправилась с привратником на берег, чтобы мать Ганга смыла все мои печали. Придя домой, я стала молиться и поняла, что ты вернулся не один: с тобой вернулись мои священные мантры и мой бог-хранитель, для меня вновь настал живительный сезон дождей. Я снова плакала, но теперь это были не смешанные с кровью сердца слезы, а струи из родника моей радости, переливаюпдейся через край. Радость напоила и омыла все мое существо... Может быть, принести немного фруктов? Я так давно не чистила для тебя плодов. Принести, а?
— Ну хорошо.
И Раджлакшми удалилась. Я снова вздохнул. Еще одна Комоллота! Только кто при рождении выбрал для нее из тысячи имен имя Раджлакшми?
Когда мы вернулись из Калигхата, было часов девять вечера. Совершив омовение и переодевшись, Раджлакшми пришла ко мне и села рядом.
— Царского наряда больше нет,— заметил я,— гора с плеч.
— Это и в самом деле царский наряд,— сказала Раджлакшми.— Мне подарил его мой царь и повелитель. Скажи, чтобы меня одели в это сари, когда я умру.
— Хорошо. Но ты, я вижу, решила меня заговорить. Поешь чего-нибудь.
— Я поем.
— Я скажу Ротону, чтобы повар принес тебе сюда.
— Сюда! Вот еще что выдумал. Зачем я стану есть у тебя на глазах? Ты когда-нибудь видел, чтобы я при тебе ела?
— Нет, но что плохого, если увижу?
— Как это можно! К чему мужчинам смотреть, как женщины с жадностью набрасываются на пищу?
— Нет уж, Лакшми, сегодня эта хитрость не пройдет. Я не позволю тебе поститься без всякой причины. Если ты не поешь, я перестану с тобой разговаривать.
— Ну и не надо.
— И есть я тоже не стану.
— На этот раз ты победил,—рассмеялась Раджлакшми.— Этого я не перенесу.
Повар принес фрукты и сладости. Едва прикоснувшись к еде, Раджлакшми сказала:
— Значит, Ротон жаловался тебе, что я ничего не ем? А как я могла есть? Я приехала в Калькутту, чтобы исправить свою непростительную ошибку. По вечерам, когда Ротон возвращался из твоей квартиры, я не смела даже расспрашивать его, боясь, что он скажет: «Да, я виделся с бабу, но он не пожелал приехать». Я так скверно поступила с тобой, что мне и возразить было бы нечего.
— Да ты и не стала бы это делать, а явилась бы ко мне и утащила меня, как жук муравья.
— Это ты-то муравей?
— Так мне кажется. Есть ли на свете другое такое безобидное существо?
Раджлакшми задумалась.
— И все же в глубине души я никого не боюсь так, как тебя.
— Ты шутишь. А почему же ты меня боишься? Раджлакшми снова пристально посмотрела на меня.
— Потому что хорошо знаю. Я знаю, что у тебя нет ни малейшего влечения к женщинам, ты только из вежливости оказываешь им внимание. Ничто в мире не соблазняет тебя, ничто не нужно тебе по-настоящему. Как бы я вернула тебя, если бы ты вдруг сказал «нет»?
— Ты ошибаешься, Лакшми. У меня есть в мире один-единственный соблазн—это ты. Только тебе я не мог бы сказать «нет». Значит, ты до сих пор не поняла, что ради этого соблазна Шриканто готов отказаться от всего на свете.
— Я помою руки,— пробормотала Раджлакшми и выскользнула из комнаты.
На следующий день к вечеру, покончив с домашними делами, Раджлакшми пришла ко мне и присела рядом.
— Расскажи мне о Комоллоте,— попросила она.
Я рассказал все, что знал, опустив только некоторые подробности, касавшиеся меня самого,— они могли быть неверно истолкованы.
Раджлакшми слушала меня очень внимательно и, когда я кончил, проговорила:
— Смерть Джотина ранила ее в самое сердце. Он умер по ее вине.
— В чем же ее вина?
— Как в чем? Чтобы избежать позора, Комоллота попросила его купить ей яду. Джотин отказался, но, когда ему сахмому угрожал позор, первая мысль, которая при-
шла ему в голову, была мысль о самоубийстве. Так уж устроен мир. Нельзя просить друга стать соучастником преступления — грех одного придется искупить другому. Она осталась жить, а умер тот, кого она нежно любила.
— Мне не совсем понятны твои доводы, Лакшми.
— Где уж тебе понять! Это доступно лишь разумению Комоллоты да твоей Раджлакшми.
— Вот как?
— Да-да. Ну чего стоила бы без тебя моя жизнь?
— Но только вчера ты говорила, что мрачные мысли больше тебя не терзают. Значит, это неправда?
— Конечно, неправда. Я избавлюсь от своих терзаний, только когда умру, не раньше. Я хотела умереть, но ты мне помешал.
— Знаю. Если ты будешь без конца попрекать меня этим, я исчезну без следа и ты меня больше не разыщешь.
Раджлакшми в испуге схватила меня за руку и, тесно прижавшись ко мне, прошептала:
— Не говори так, молю тебя. Ты на все способен, твоя жестокость не знает границ.
— А ты больше не будешь изводить меня?
— Нет.
— И думать так не будешь?
— Обещай, что не бросишь меня.
— Я никогда не бросал тебя, Лакшми, я уехал только потому, что ты не желала меня видеть.
— Это была не твоя Лакшми, это был кто-то другой.
— А я до сих пор боюсь этого другого!
— Не надо больше бояться, это чудовище умерло. И Раджлакшми изо всех сил сжала мне руку.
— Ты правда уедешь в Бирму?—немного помолчав, вдруг спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Обрести бога можно, только пройдя тяжкие испытания,— заметил я.
— Но я уже обрела своего бога.
— Где?
— Здесь. В этом доме.
— Невероятно! Представь доказательства.
— Я должна тебе еще что-то доказывать? С меня довольно.
— Однако рабыням так разговаривать не положено.
— Лучше не серди меня. Если ты будешь без конца называть меня «рабыней», это до добра не доведет.
— Хорошо, я дарую тебе свободу. С этой минуты ты независима.
— Разве я смогу теперь быть свободной! — снова рассмеялась Раджлакшми.— Вчера, разговаривая со мной, ты уснул. Я отвела руку, которой ты обнимал меня, и, тронув твой лоб, поняла, что ты вспотел. Я присела рядом с опахалом в руках. Светильник стал мигать, я поправила фитиль и, взглянув на тебя, уже не могла отвести глаз. Почему я раньше не видела, как ты прекрасен? Неужели я была слепа все это время? Если это грех, подумала я, то мне нет дела до добродетели. Если это неверие, то прощай мое благочестие. Если это ложь, почему же я еще неразумным ребенком всей душой уверовала в нее?.. Но почему ты не пьешь? Кувшин полон.
— Больше не могу.
— Тогда я принесу фрукты?
— Нет-нет, не надо.
— Ты так похудел!
— Обо мне давно никто не заботился. Но если ты хочешь наверстать это за один день, я умру.
Раджлакшми побледнела.
— Больше этого не будет,— сказала она.— Я никогда
не забуду о той каре, на которую себя обрекла. Это было мне хорошим уроком.
Немного помолчав, она задумчиво продолжала:
— Когда рассвело, я встала и ушла к себе. К счастью, сон Кумбхакарны нелегко нарушить, не то бы я не удержалась и разбудила тебя. Потом я отправилась с привратником на берег, чтобы мать Ганга смыла все мои печали. Придя домой, я стала молиться и поняла, что ты вернулся не один: с тобой вернулись мои священные мантры и мой бог-хранитель, для меня вновь настал живительный сезон дождей. Я снова плакала, но теперь это были не смешанные с кровью сердца слезы, а струи из родника моей радости, переливаюпдейся через край. Радость напоила и омыла все мое существо... Может быть, принести немного фруктов? Я так давно не чистила для тебя плодов. Принести, а?
— Ну хорошо.
И Раджлакшми удалилась. Я снова вздохнул. Еще одна Комоллота! Только кто при рождении выбрал для нее из тысячи имен имя Раджлакшми?
Когда мы вернулись из Калигхата, было часов девять вечера. Совершив омовение и переодевшись, Раджлакшми пришла ко мне и села рядом.
— Царского наряда больше нет,— заметил я,— гора с плеч.
— Это и в самом деле царский наряд,— сказала Раджлакшми.— Мне подарил его мой царь и повелитель. Скажи, чтобы меня одели в это сари, когда я умру.
— Хорошо. Но ты, я вижу, решила меня заговорить. Поешь чего-нибудь.
— Я поем.
— Я скажу Ротону, чтобы повар принес тебе сюда.
— Сюда! Вот еще что выдумал. Зачем я стану есть у тебя на глазах? Ты когда-нибудь видел, чтобы я при тебе ела?
— Нет, но что плохого, если увижу?
— Как это можно! К чему мужчинам смотреть, как женщины с жадностью набрасываются на пищу?
— Нет уж, Лакшми, сегодня эта хитрость не пройдет. Я не позволю тебе поститься без всякой причины. Если ты не поешь, я перестану с тобой разговаривать.
— Ну и не надо.
— И есть я тоже не стану.
— На этот раз ты победил,—рассмеялась Раджлакшми.— Этого я не перенесу.
Повар принес фрукты и сладости. Едва прикоснувшись к еде, Раджлакшми сказала:
— Значит, Ротон жаловался тебе, что я ничего не ем? А как я могла есть? Я приехала в Калькутту, чтобы исправить свою непростительную ошибку. По вечерам, когда Ротон возвращался из твоей квартиры, я не смела даже расспрашивать его, боясь, что он скажет: «Да, я виделся с бабу, но он не пожелал приехать». Я так скверно поступила с тобой, что мне и возразить было бы нечего.
— Да ты и не стала бы это делать, а явилась бы ко мне и утащила меня, как жук муравья.
— Это ты-то муравей?
— Так мне кажется. Есть ли на свете другое такое безобидное существо?
Раджлакшми задумалась.
— И все же в глубине души я никого не боюсь так, как тебя.
— Ты шутишь. А почему же ты меня боишься? Раджлакшми снова пристально посмотрела на меня.
— Потому что хорошо знаю. Я знаю, что у тебя нет ни малейшего влечения к женщинам, ты только из вежливости оказываешь им внимание. Ничто в мире не соблазняет тебя, ничто не нужно тебе по-настоящему. Как бы я вернула тебя, если бы ты вдруг сказал «нет»?
— Ты ошибаешься, Лакшми. У меня есть в мире один-единственный соблазн—это ты. Только тебе я не мог бы сказать «нет». Значит, ты до сих пор не поняла, что ради этого соблазна Шриканто готов отказаться от всего на свете.
— Я помою руки,— пробормотала Раджлакшми и выскользнула из комнаты.
На следующий день к вечеру, покончив с домашними делами, Раджлакшми пришла ко мне и присела рядом.
— Расскажи мне о Комоллоте,— попросила она.
Я рассказал все, что знал, опустив только некоторые подробности, касавшиеся меня самого,— они могли быть неверно истолкованы.
Раджлакшми слушала меня очень внимательно и, когда я кончил, проговорила:
— Смерть Джотина ранила ее в самое сердце. Он умер по ее вине.
— В чем же ее вина?
— Как в чем? Чтобы избежать позора, Комоллота попросила его купить ей яду. Джотин отказался, но, когда ему сахмому угрожал позор, первая мысль, которая при-
шла ему в голову, была мысль о самоубийстве. Так уж устроен мир. Нельзя просить друга стать соучастником преступления — грех одного придется искупить другому. Она осталась жить, а умер тот, кого она нежно любила.
— Мне не совсем понятны твои доводы, Лакшми.
— Где уж тебе понять! Это доступно лишь разумению Комоллоты да твоей Раджлакшми.
— Вот как?
— Да-да. Ну чего стоила бы без тебя моя жизнь?
— Но только вчера ты говорила, что мрачные мысли больше тебя не терзают. Значит, это неправда?
— Конечно, неправда. Я избавлюсь от своих терзаний, только когда умру, не раньше. Я хотела умереть, но ты мне помешал.
— Знаю. Если ты будешь без конца попрекать меня этим, я исчезну без следа и ты меня больше не разыщешь.
Раджлакшми в испуге схватила меня за руку и, тесно прижавшись ко мне, прошептала:
— Не говори так, молю тебя. Ты на все способен, твоя жестокость не знает границ.
— А ты больше не будешь изводить меня?
— Нет.
— И думать так не будешь?
— Обещай, что не бросишь меня.
— Я никогда не бросал тебя, Лакшми, я уехал только потому, что ты не желала меня видеть.
— Это была не твоя Лакшми, это был кто-то другой.
— А я до сих пор боюсь этого другого!
— Не надо больше бояться, это чудовище умерло. И Раджлакшми изо всех сил сжала мне руку.
— Ты правда уедешь в Бирму?—немного помолчав, вдруг спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159