Старик схватил меня за руку.
— А вы сегодня ночью сможете пойти на кладбище? Я засмеялся:
— Конечно, могу.
Я еще в детстве не раз проводил ночи на кладбище. Тогда он вдруг рассердился:
— Нет, вам совершенно незачем ходить туда.
И он принялся рассказывать всякие ужасы об этом кладбище. Речь шла не о каком-либо простом кладбище, это было Великое кладбище. Там лежали тысячи черепов, каждую ночь туда со своей свитой являлась Великая Бхойроби, духи катали черепа, как шары, устраивали дикие пляски. Сколько неверующих англичан, судей и чиновников магистрата умерли от разрыва сердца, заслышав их жуткий хохот! Старик так умело рассказывал все эти страсти, что, несмотря на то что стоял ясный день и мы находились в шатре принца, а не на кладбище, у многих от ужаса волосы шевелились на голове. Краем глаза я заметил, что Пьяри тихонько пересела поближе ко мне. Она не сводила глаз с рассказчика и буквально ловила каждое его слово.
Закончив рассказ, старик торжествующе повернулся и метнул на меня грозный взгляд:
— Ну как, бабу-сахиб, вы все еще хотите идти?
— А почему бы нет? — не смутился я.
— Ну, как знаете. Смотрите только, как бы не пришлось с душой расстаться.
Я засмеялся:
— Не бойтесь, бабу-джи, если я и расстанусь с душой, вы в этом виноваты не будете. Уверяю вас,Лс пустыми руками я в незнакомое место не отправлюсь, захвачу с собой хорошее ружье.
И, не желая накалять атмосферу, я поспешил уйти.
Едва я вышел, в шатре заговорили о зазнайстве бенгальцев. Все они, мол, на один манер: стоит им прочесть несколько английских книг, как они сразу становятся отступниками — не признают шастр, едят кур, заявляют, что птиц, видите ли, убивать нельзя, а сами в духов стрелять не стесняются. Хвастуны эти бенгальцы, только на словах и храбры, а стоит дойти до дела, как у них зуб на зуб не попадает от страха, и т. д. и т. п. Беседа присутствующих, таким образом, переключилась на те темы, которые обычно вызывают живой интерес монаршего окружения и вполне отвечают умственным способностям и духовным запросам придворных,— в таких случаях и они находят, что сказать.
Лишь один молодой человек из свиты принца вызывал у меня симпатию. Он был немногословен, мало пил вина. Особенно он понравился мне своей откровенностью, когда признался, что не умеет стрелять. Звали его Пурушоттом. Вечером он явился ко мне и заявил о своем решении отправиться на кладбище вместе со мной. Смеясь, он сказал, что никогда еще не видел ни духов, ни привидений и упустить подобную возможность никак не может.
— Вы верите в них? — спросил я его.
— Нисколько.
— Почему?
— Да потому, что они не существуют.— И он принялся приводить различные доказательства в подтверждение такого заключения.
Я, однако, не сразу согласился взять его с собой, ибо по опыту знал, как часто логические заключения терпят полное фиаско перед укоренившимися, всосанными с молоком матери предрассудками. Люди падают в обморок при малейшем намеке на появление потусторонней силы, хотя разумом, безусловно, отвергают ее существование.
Однако Пурушоттом оказался настойчивым. Подтянув дхоти, он решительно вскинул на плечо толстую бамбуковую палку.
— Нет, Шриканто-бабу,— непреклонным тоном заявил он мне,— вы как хотите, но я пойду. Берите с собой
ружье, если считаете нужным, а мне и этой палки хватит. И знайте: никаких духов или привидений я к себе не подпущу.
— Но останется ли эта палка в ваших руках в нужный момент?
— Обязательно останется, сами убедитесь. Нам надо отправляться часов в одиннадцать — до кладбища около двух миль.
Не скрою, его энтузиазм показался мне излишне горячим.
До начала нашего похода оставалось еще больше часа. Я вьппел из лагеря и начал прогуливаться, пытаясь предугадать, чем может окончиться наша затея. Страха перед привидениями у меня никогда не было. Мне вспомнилось детство и та ночь, когда Индро сказал мне: «Шриканто, повторяй про себя имя Рамы. Мертвый мальчик сидит позади меня». Это был единственный случай в моей жизни, когда я от ужаса потерял сознание. Больше со мной такого не повторялось. Но как я стану вести себя, если то, о чем говорили сегодня, окажется правдой? Даже Индро верил в привидения, хотя никогда не видел их. А я хоть и не верил, все-таки испытывал некоторый трепет перед непостижимым. Глядя в непроницаемо-черное, без малейших признаков луны небо, я вдруг вспомнил другую такую же ночь.
Это произошло лет пять тому назад. Была тоже суббота и тоже новолуние. Наша соседка Ниру, вдова с детства, умирала, промучившись шесть недель в родильной горячке. Возле ее смертного одра не было никого, кроме меня,— она жила одна в глинобитной хижине, стоявшей в большом саду. Сколько добрых дел совершила она в своей жизни, как помогала соседям—и в горе, и в беде, и во всяких семейных неурядицах! Во всей деревне не было более услужливого и бескорыстного существа. Многих деревенских девушек обучила она грамоте, рукоделию и разным хозяйственным премудростям. Все любили ее за ласковый, спокойный характер и честность. Но когда она в тридцать лет вдруг оступилась и всевышний жестоко покарал ее, пригнув к самой земле ее всегда высоко поднятую голову, все отвернулись от нее. Непримиримая в своей гордыне чистоты индуистская община захлопнула перед несчастной все окна и двери. И в деревне, где, вероятно, не было ни одного человека, не пользовавшегося ее услугами, она лежала одна, презираемая всеми, забытая и заброшенная, обреченная на мучительный стыд. Долгие шесть недель день за днем она
тяшайкхими муками искупала свою вину. Наконец глубокой ночью в месяц срабон бедная женщина покинула этот мир, и, если вас интересует, куда она отправилась, обратитесь к любому ортодоксальному индусу—он удовлетворит ваше любопытство.
Никто, кроме меня и нашей старой служанки, не знал о том, что моя тетушка тайком помогала ей. Однажды в полдень тетушка тихонько отозвала меня в сторонку и сказала:
— Слушай, Шриканто, вы, ребята, помогаете многим больным. Не приглядишь ты немного за Ниру?
С тех пор я иногда заходил к больной, покупал на деньги тетушки кое-что из еды и приносил ей. В ее последний час я один был при ней. Ни разу впоследствии мне не приходилось наблюдать такой страшной агонии при совершенно ясном сознании. Я весь дрожал от ужаса, слушая бессвязные речи умирающей.
Было новолуние. После двенадцати часов началась сильнейшая буря. На землю обрушился такой ливень, что казалось, наступил конец света. Я закрыл дверь и окна хижины и расположился неподалеку от больной в старом полу сломанном кресле. Вдруг Ниру тихонько позвала меня к себе, а когда я подошел, взяла за уши и притянула поближе.
— Шриканто, сейчас же уходи домой,— шепотом приказала она мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159