Почему мне отказано в правах жены, в праве стать матерью? Почему я должна забыть в себе женщину, пожертвовать счастьем, семьей, общением с людьми, изуродовать свою жизнь — и все только потому, что жестокий, лживый и низкий человек, мой муж, ни за что ни про что выгнал меня из дому? Для того ли бог создал женщину? У всех народов вера защищает ее от такой бесчеловечности, но не у индусов. Так неужели у меня теперь нет никакого выхода из положения, раз я родилась в доме индуса? Я не знал, что ответить.
— Почему вы молчите? — спросила меня Обхойя.
— А что мне сказать? Раньше вы ведь не интересовались моим мнением!
— У меня просто не было такой возможности.
— Допустим. Но вот вы убежали, увидев меня. Я тоже ушел было от вас, но потом все-таки вернулся. Знаете почему?
— Нет.
— У меня сегодня очень тяжело на душе. Утром я оказался свидетелем гораздо большей жестокости и бессердечия в обращении с женщиной, чем в вашем случае.
И я рассказал ей о том, что произошло на пристани.
— Как вы считаете,— спросил я ее,— есть ли у этой женщины какой-нибудь выход из положения?
Обхойя поежилась и отрицательно покачала головой.
— Нет,— сказала она,— я не вижу его.
— Тогда я расскажу вам еще о двух женщинах,— продолжал я.— Одна из них сестра Оннода, другая — певица Пьяри. Обе они страдали не меньше вашего.
Не проронив ни звука и не шелохнувшись, она выслушала историю Онноды. Слезы текли по ее щекам. Когда я кончил рассказывать, она вдруг встала и совершила пронам. Потом снова села, вытерла слезы концом сари и спросила:
— А что с ней произошло потом?
— Не знаю,— ответил я.— А теперь послушайте про Пьяри. Очень давно, когда ее еще звали Раджлакшми, она полюбила одного человека, полюбила очень сильно, так, как любит вас Рохини-бабу. Я знал ее тогда, поэтому могу судить о ее чувствах. Много лет спустя, когда она уже стала певицей Пьяри, она снова встретила его, и оказалось, Раджлакшми по-прежнему жила в ее сердце.
— И что же? — с живым интересом спросила Обхойя. Я рассказал ей о дальнейшей судьбе Пьяри.
— А потом,— закончил я свой рассказ,— ей все-таки пришлось отказаться от него, хотя она и любила его больше всего на свете.
— Вы знаете, что с ней стало потом?
— Да. Ничего.
— Не хотите ли вы сказать, что не только я, но все женщины обречены страдать и главное для них-—уметь переносить свои страдания?
— Я ничего не собираюсь утверждать,— ответил я,— хочу только показать вам разницу между мужчиной и женщиной. Нельзя мерить их одной меркой.
— Почему? — удивилась она.
— Это очень сложный вопрос,— уклонился я от ответа,— а я сегодня слишком расстроен, чтобы обсуждать его. Поговорим как-нибудь в другой раз, а пока одно только скажу вам: все те удивительные женщины, с которыми мне довелось встретиться, произвели на меня неизгладимое впечатление именно потому, что они страдали. В страданиях они и обрели величие. Готов поклясться, что сестра Оннода никогда бы не отказалась от своей горькой участи, она просто была бы не в состоянии поступить по-другому. Да и мне неприятно даже в мыслях допустить, чтобы она сбросила свою тяжкую ношу и последовала вашему примеру.
Я помолчал немного и добавил:
— Или возьмите Раджлакшми. Как дорого стоило ей отказаться от своей любви. У меня до сих пор сердце щемит, когда я вспоминаю о том, что ей пришлось пережить. »
Обхойя встрепенулась:
— Разве вы ей ничего не...
— Нет,— не дал я ей договорить,— иначе она ни за что не отпустила бы меня. Боялась бы потерять и потому все время старалась бы держать возле себя.
— А так она считает, что эта опасность ей не грозит?
— Да. Она знает, что потерять меня для нее просто невозможно. Бывают такие узы и такие чувства, которые нельзя ни навязать, ни отнять. Они всегда остаются с человеком, становятся частью его самого. Мне кажется, Раджлакшми посчастливилось познать их, потому-то она и отпустила меня. А насчет страданий могу сказать вам одно — они дают человеку такое же удовлетворение, как и счастье, но только в том случае, если к ним не примешивается чувство страха. В этом я убедился на собственном опыте, а мне пришлось немало испытать.
Обхойя долго думала над моими словами.
— Я понимаю вас, Шриканто-бабу,-—проговорила она наконец.— Вы хотите сказать, что обе они—и сестра Оннода, и Раджлакшми — смысл жизни нашли в страданиях. Но ведь я и этого лишена—мой муж только унижал и оскорблял меня. Я унесла от него воспоминания лишь об обмане и надругательстве. Не с этим ли багажом вы предлагаете мне идти по жизни?
Я смутился—вопрос был не из легких, непросто было ответить на него.
— Моя жизнь не имеет ничего общего с их судьбами,— продолжала она, видя мое замешательство.—Ведь женщины не похожи одна на другую — у каждой свой характер, свои представления о жизни, они и образованны по-разному, так что нельзя ко всем подходить одинаково. Каждая должна идти своим путем, а общество обязано мириться с таким положением вещей. Возьмите, к примеру, меня. Ведь мне не оставалось ничего другого, кроме как приехать к человеку, за которого я когда-то вышла замуж. Я приехала — и что же? Снова оказалась в безвыходном положении — ни дома, ни семьи; у моего мужа другая жена, дети, он их любит. Уж не советуете ли вы, Шриканто-бабу, остаться у него на положении наложницы? Вы считаете, что такая жизнь удовлетворила бы меня? Вы полагаете, что такие никому не нужные, бесполезные страдания и должны составить главный смысл моей жизни? Вы видели, как Рохини любит меня. Так вот, я не хочу заслужить славу верной жены, изуродовав жизнь такому человеку.— Она поднесла руку к глазам и вытерла слезы.— Справедливо ли будет пожертвовать настоящим, большим чувством только для того, чтобы ложь выдать за правду, чтобы всю жизнь потом притворяться ради той комедии свадебной ночи, которая, словно сон, промелькнула и для меня, и для моего мужа? Разве одобрит это бог, пославший нам с Рохини настоящую, большую любовь? Думайте обо мне что хотите, бабу, но знайте: мои дети будут плодом безгрешной любви, они будут ничем не хуже остальных людей, как бы вы их потом ни называли. Возможно, родители окажутся не в состоянии оставить им наследство, зато мать воспитает их в убеждении, что они родились от честных людей и что величайшим достоянием на земле является правда. Правда и станет их настоящим богатством, а без нее они будут самыми ничтожными существами!
Она замолчала, и мне вдруг показалось, будто ее слова на какое-то мгновение обрели плоть и душу и живым, плотным кольцом окружили нас, так что нельзя было отмахнуться от них,— они, как живые, грозно предостерегали: не сметь! Нельзя лгать и потворствовать неправде! Такое ощущение всегда создается, когда слышишь слова истины из уст достойного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159