— Как знать, чем мне самому придется заняться,— улыбнулся я ей.—Ладно, сегодня, так и быть, я поем здесь, но с завтрашнего дня буду есть в столовой.
— Но, господин, вы же брахман! — напомнила мне служанка.—Там вам есть никак нельзя.
— Почему?
Служанка понизила голос:
— Все они, правда, бенгальцы, но один из них из касты дом.
— Дом?!
В Бенгалии эта каста считается неприкасаемой, так что тут было чему изумиться. Я не уверен, полагается ли индусу совершить омовение, если он случайно коснется человека этой касты, но знаю, что поменять одежду и окропить голову водой из Ганги ему совершенно необходимо.
— А как же остальные? — спросил я ее.—-Они общаются с ним?
— Остальные все из хороших каст,— постаралась успокоить меня служанка.—Все достойные люди.
— И никто не возражает против его присутствия? — поинтересовался я.
Бенгалка улыбнулась:
— Знаете, господин, здесь, в чужой стране, люди не очень-то строги к себе и к другим. Говорят, что потом, когда вернутся дотуши, совершат омовение в Ганге, пройдут очищение — и все обойдется.
Я слышал, что некоторые индийцы, вернувшись на родину, действительно по пути домой окунались в Калькутте в воды Ганги, но никакого обряда очищения никто никогда не совершал,— вероятно, под влиянием чужеземного климата вера в эту церемонию пропадала.
Я заметил, что в гостинице было всего две курительных трубки, одна предназначалась для брахманов, а другая — для всех остальных жильцов. Не раз мне приходилось наблюдать, как после обеда ее брал кто-нибудь из уважаемых каст—крестьян или рыбаков, делал одну-две затяжки и спокойно передавал неприкасаемому. А пока тот курил, другой достойный бенгалец, например из касты кузнецов, с нетерпением ожидал своей очереди. И никто не остерегался пользоваться одной и той же трубкой.
Как-то дня два спустя после того, как я поселился у господина Да, я разговорился с одним из его постояльцев, принадлежавших к касте кузнецов.
— А ты не боишься потерять касту от этого? — спросил я его.
— Конечно, боюсь, господин,—ответил тот.— Но что .же делать?
— Как же так?
— Ведь он не сразу признался, что он неприкасаемый, сначала говорил, будто он из касты кайоста. Все выяснилось уже потом.
— И вы ничего ему не сказали?
— Что было делать, господин! Конечно, он скверно поступил, что не открылся сразу, но ведь неловко говорить ему об этом. Вот все и молчат.
— А как ты думаешь, что бы было, если бы такое случилось у нас в Бенгалии? — продолжал допытываться я.
Мой собеседник даже вздрогнул при таком предположении.
— Ку, там бы нам несдобровать,— вздохнул он и, помолчав, добавил: — Знаете, господин, я не говорю про брахманов, они люди особые, наши наставники—гуру. Но ведь остальные-то все равны между собой, ни у кого на лбу не написано, кто он: ткач, или кузнец, или неприкасаемый. Все мы творения божий, все одинаковы, и всех на чужбину гонит голод. Возьмите, к примеру, этого Хори: что из того, что он неприкасаемый? Зато человек хороший— не пьет, не курит гашиш. Разве кто скажет по его виду или по его поведению, что он из плохой касты! Сравните с ним Локхона. Этот из уважаемой касты писцов, а как ведет себя! Уже два раза чуть в тюрьму не угодил. Не будь нас, давно был бы за решеткой и якшался со всяким сбродом.
Услышав эту историю, я удивился не поведению Локхона или проступку Хори Морола, скрывшего свою касту, а тому, как могло произойти, чтобы эти простые люди, выросшие в стране, где даже благородные господа не стыдятся засылать соглядатаев к своим соседям, чтобы обнаружить у тех хотя бы малейшую погрешность в соблюдении кастовых правил и повергнуть в прах их родовую честь, оказались способны не только простить незнакомому соотечественнику такое страшное преступление, но даже не упрекнули его в нем, не желая унижать на чужбине. Неиндийцу не понять, какое для этого требуется великодушие и истинное благородство. Случай этот, безусловно, мог произойти только вдали от нашей родины, а как нужна была бы нам, индийцам, такая школа дома! Наверное, нужнее всего остального, потому что нет у нас, особенно у тех, кто всю жизнь живет в деревне, большего врага, чем презрение к человеку, стремление унизить его.
Я долго жил среди этих людей и до тех пор, пока они не догадывались о моей образованности, был очень близок с ними, разделял все их горести и трудности. Но стоило им узнать о моем происхождении, о том, что я владею английским языком, как между нами возникла отчужденность. Правда, время от времени мои прежние друзья прибегали к помощи образованного, говорящего по-английски господина, нередко обращались ко мне за советами, но я стал для них посторонним, они мне больше не доверяли, ибо не могли отбросить привезенное с родины убеждение, что я должен относиться к ним с презрением и в душе насмехаться над ними. Сколько моих благих намерений осталось из-за этого втуне!
Я нашел здесь довольно значительное общество бенгальских женщин. Происхождения их лучше не раскрывать, тем более что они уже давно превратились в примерных хозяек. Здешние мужчины еще хранили воспоминания о своих прежних кастах, иногда ездили на родину, так или иначе, но поддерживали с ней отношения, а женщины оказались полностью от нее оторванными. Когда у их детей спрашивали, кто они, те отвечали просто «бенгальцы», то есть не мусульмане, не христиане и не бирманцы, а индусы из Бенгалии. Браки здесь заключались без всякого труда, достаточно было, чтобы и жених и невеста являлись бенгальцами. В таких случаях появлялся брахман-бенгалец, читал мантры, соединял руки будущих мужа и жены, и на этом обряд заканчивался. Вдовы, как правило, официально в брак не вступали, очевидно потому, что брахманы отказывались освящать такой союз свой молитвой и благословением. Однако вдовство здесь не одобрялось, поэтому овдовевшие женщины обзаводились новой семьей. Появлялись дети, которые на вопросы, кто они, также называли себя бенгальцами. Дети вырастали, и, когда приходило время их свадеб, снова появлялся тот же брахман, читал им все те же ведические мантры и объявлял брак заключенным. Теперь у него не возникало ни малейшего сомнения насчет законности этого бракосочетания. Женщина могла и уйти от мужа, если тот притеснял ее, и подыскать себе нового спутника жизни. Однако такой выход из положения был позорным, и женщины прибегали к нему лишь в крайнем случае. Несмотря на полную свободу в семейных отношениях, все они считали себя самыми настоящими индусками и отмечали все индусские праздники, начиная с пуджи в честь богини Дурги и кончая праздником Шошти.
ГЛАВА VII
Оказалось, что пансион господина Да, в котором я остановился, находился в одной части города, а мои попутчики, Обхойя и Рохини, поселились в противоположной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159