Автобус тронулся. Ирина увидела идущую мимо Тамарку. Подруга махнула
рукою, крикнула что-то, но сквозь стекло не слышно было что!
Самолет приземлился.
Тамаз выскочил из аэровокзала, бросился к такси, на ходу доставая де-
нежные бумажки!
Автобус плавно покачивало. Пассажиры дремали.
Ирина сняла пальто, закатала рукав черного свитерочка - того самого,
в котором увидели мы ее впервые, - обмотала вокруг плеча жгут!
Тамаз мчался снежной степной дорогой. Встречь с ревом, оставляя смерч
белой пыли, пролетел ярко-красный "Икарус"!
Ирина аккуратно надпилила горлышко, обломила стекло. Ввела в ампулу
иголку, вобрала в шприц прозрачную жидкость. Осторожно положила шприц
назад в стерилизатор, принялась за следующую!
Тамарка что-то втолковывала Тамазу посреди улицы, объясняла, размахи-
вала руками, и тот вдруг, не дослушав, опрометью вернулся в машину, ко-
торая тут же сорвалась с места!
Ирина взялась за кончик жгута зубами, натянула!
Водитель гнал вовсю. За поворотом мелькнул, наконец, "Икарус", кото-
рый прошел им навстречу десятью минутами раньше.
Машина обогнала его, резко, с заносом, развернулась, стала поперек.
Шофер "Икаруса" покрылся мелким потом и вовсю давил на тормозную педаль.
Тамаз подскочил к двери и так сумел объясниться, что вместо заслужен-
ного удара монтировкою по голове получил приглашающий жест и пошел по
проходу, лихорадочно вглядываясь в лица спящих.
Автобус тронулся. На последнем сиденьи, привалясь головою к стеклу,
дремала Ирина. Выдохнув с облегчением, Тамаз сел рядом.
- Ира, - легонько потряс за плечо.
Ирина лениво, медленно разлепила глаза.
- А! - сказала чуть слышно. - Тамазик! Ты здесь! Я тебя очень ждала!
Я! я счастлива! Только дай капельку поспать, ладно? Я так устала! - и
Ирина снова привалилась к стеклу.
Тамаз взял руку жены, наклонился над нею, прильнул губами.
Автобус катил по ленточке дороги среди ровного операционного стола
заснеженной степи, огороженного зубчатым бордюром Саян.
А навстречу шестерка черных, черными же плюмажами украшенных коней
несла карету на санном ходу: тоже черную, в золотом позументе, с траурно
задернутыми шторами!
Декабрь 1990, Репино - июнь 1991, Москва.
МАЛЕНЬКИЙ БЕЛЫЙ ГОЛУБЬ МИРА
история с невероятной развязкой
- Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам,
да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого
приняли!
Н. Гоголь
1
Немцы шли на Ивана Александровича неостановимым полукругом: белобры-
сые, загорелые, веселые, в гимнастерках, засученных по локоть, с автома-
тами наперевес. Защищаться было нечем, да и бессмысленно: одному против
целого батальона (это если не считать, что Иван Александрович был вообще
человеком крайне мирным и близоруким и оружия в руках никогда не держал
- даже пневматической винтовки в тире). Оставалось - хоть и стыдно - бе-
жать, и Иван Александрович обернулся, но увидел сзади такой же неостано-
вимый полукруг, только уже не немцев, а восточных людей в штормовках:
китайцев - не китайцев, черт их разберет, может, татар каких-нибудь, - и
тут вместо безвыходности мелькнула у Ивана Александровича надежда, что
вовсе не на него нацелены огромные эти человеческие массы, а друг на
друга, а его, может, и не заметят, особенно, если пригнется, упадет,
распластается по земле, вожмется в нее каждым изгибом немолодого своего,
полного и рыхлого тела, - не заметят, сойдутся над ним, никакого к этой
заварухе отношения не имеющим, перестреляют друг друга, и тогда Иван
Александрович, брезгливо лавируя между трупами, сбежит куда-нибудь по-
дальше, на свободу, куда глаза глядят, чтобы не видеть ничего этого, за-
быть, не вспоминать никогда, - но надежда явно не имела оснований: и
немцы, и китайцы действовали заодно. Иван Александрович толком не мог бы
объяснить, почему он это вдруг понял, но ошибки тут не было, - оно и
подтвердилось неопровержимо спустя буквально несколько секунд: кто-то из
китайцев заиграл на глиняной дудочке мучительно знакомый, из детства
пришедший мотив, и, когда положенные на вступление такты остались поза-
ди, люди двух рас согласно запели: Kleine weiЯe Friedenstaube, = Fliege
ьbers Land! - песенку, что учил Иван Александрович в пятом классе, на
уроке немецкого, - и ужас стал так велик, что какой-то защитный механизм
сработал в иваналександровичевой голове, подсказав: не бойся, не страш-
но, так не бывает, сон! - но сбросить его удалось не сразу, к тому лишь
моменту, когда оба полукруга уже сомкнулись над Иваном Александровичем,
и началось непоправимое!
!Низкий потолок смутно белеет в темноте, усеянный жирными точками ко-
маров; за тонкой фанерою стен звучат гортанные иноземные выкрики, смех:
словно где-то рядом спрятан телевизор, и по нему крутят картину про вой-
ну; а вот и дудочка - нежно выводит проигрыш, и за ним продолжается
прежняя песня: Allen Menschen, groЯ und kleine, = Bist du wohlbekannt, -
и Иван Александрович долго не может понять, проснулся ли окончательно
или из одного сна попал в другой, менее страшный, но ничуть не менее
странный. Что-то ноет, грызет под ложечкою, и это-то ощущение и подска-
зывает Ивану Александровичу, что он уже в реальности: Лариска. Лариска,
которая его бросила, ушла от него пять дней назад.
Сейчас, когда точка отсчета определяется, фрагменты пяти этих дней
лихорадочно, однако, в верной последовательности мелькают в памяти: и
поиски жены по подружкиным телефонам; и насильно вырванное у нее свида-
ние в кафе "Космос", на втором этаже, - свидание бессмысленное, ничего,
кроме унижения, не принесшее; и неожиданное грешневское предложение:
слетать в Башкирию, в Нефтекамск, написать горящий материал об интерна-
циональном студенческом стройотряде (полетел бы он, как же, когда б не
Лариска! - нашел Грешнев мальчика на побегушках!); и тоскливые сборы в
дорогу: душ (ларискина купальная шапочка перед глазами, розовая; ларис-
кин крем - белый шарик на стеклянной полочке у зеркала); чашечка кофе;
пара рубашек (еще Лариска стирала), плавки, что-то там еще, брошенное в
синюю спортивную сумку (подарок ларискиных родителей ко дню рождения); и
перелет до Уфы; и лагман в грязной забегаловке; и стакан коньяку в шта-
бе; и экскурсия в красном разбитом "Москвичк" мимо пяти- да девятиэтаж-
ных бараков; мимо трамваев, пыли; мимо мечети, куда тянутся вереницею
бархатные, плисовые мусульманские старики: лица как из коры вырезаны;
мимо Салавата Юлаева: эдакого кентавра, китавраса, полкана-богатыря,
вздыбившегося над обрывом Агидели, посреди чистенькой, ухоженной зеленой
площадки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172