) одних его столичности, журнализма
и причастности к ЦК ВЛКСМ может, пожалуй, и недостать.
И вот сейчас, так же раскрасневшись, с теми же горящими глазками, пе-
ла Альмира в интернациональной компании про маленького белого голубя ми-
ра, старательно выводя непривычные иноземные слова:
Fliege ьber groЯe Wasser,
Ьber Berg und Tal.
Bringe allen Menschen Friede,
GrьЯ sie tausendmal.
5
Всем оставаться на местах! Не двигаться! - резкий оклик Бекбулатова,
речь которого, взяв командные интонации, как бы вовсе лишилась акцента,
совпал с появлением в каждой из восьми дверей легкой летней столовой си-
луэтов крепких парней: подтянутых, с расставленными чуть шире плеч нога-
ми, только что без автоматов у живота, и Ивану Александровичу снова
пришла в голову ассоциация с какой-то картиною про войну, но сейчас кар-
тина уже не шла по спрятанному в кустах телевизору, а снималась прямо
тут, внутри импровизированного концертного зала, захватывая в участники,
в исполнители ролей и массовки, и всех сидящих вокруг, и самого Ивана
Александровича; да и принадлежность присутствующих к разным расам вызы-
вала сомнения, про какую, собственно, войну кино - про прошедшую или про
будущую. Снаружи, видные сквозь окна, сверкали проблесковые маячки слу-
жебных машин, выла сирена, прервавшая очередное проявление гнева и про-
теста. Минут пятнадцать назад какой-то восточный человек прошел к помос-
ту, негромко сказал гортанное-неразборчивое Бекбулатову, после чего оба,
не то из вежливости, не то как под обстрелом пригибаясь, покинули столо-
вую, и вот: всем оставаться на местах! не двигаться!
Иван Александрович почему-то не изумился, не загневался, не запротес-
товал, будто все, что происходило, так и должно происходить, и, сопро-
вождаемый комиссаром Эльдаром, которому Бекбулатов что-то приказал мно-
гозначительным узким взглядом, пошел из зала, краем глаза ловя, как ком-
сомольская девушка вместе с начлагом и несколькими из ниоткуда возникши-
ми парнями разбивают интерлагерников на группы, расставляют около стен:
к расстрелу, что ли, готовят?
Эльдар проводил Ивана Александровича мимо милицейских, военных и по
внешности штатских, только в антеннах, машин до самого домика и, отворяя
дверь, сказал: мы попросили бы вас, Иван Александрович, не выходить до
завтрашнего утра. В ваших же интересах. Ситуация, понимаете ли, опасная.
Тут у нас, кивнул в сторону Камы, на том берегу - лагеря. Бегают иногда.
Мало ли чего. Вот на этом самом месте (Эльдар жестом римлянина, посылаю-
щего гладиатора на смерть, показал вниз), на этом самом месте (повто-
рил-подчеркнул) неделю назад произошло убийство, и последняя фраза пока-
залась Ивану Александровичу не просто зловещей, но имеющей и некий пре-
дупреждающий смысл. Это, конечно, была глупость, мнительность, результат
неспокойного, ненормального состояния последних дней, однако, едва дверь
за комиссаром лагеря захлопнулась, Ивану Александровичу стало на душе
так нехорошо, так тревожно и безвыходно, что он, совершенно не готовый к
мысли о самоубийстве (а оно одно, при теперешнем распаде всех связей ми-
ра, пришлось бы, наверное, как раз), стал мечтать об эдаких фантастичес-
ких таблетках, которые, дескать, могли б погрузить в некий летаргический
сон лет, скажем, ну! ну, словом, до тех пор, пока не кончатся безобразия
и все как-нибудь так, само собою, не уладится и не устроится. Сладкая
мечта погрузила Ивана Александровича в состояние благодушное, почти
счастливое, сквозь которое уже не прорывались в сознание ни сирены, ни
немецкие и восточноязычные выкрики, ни шум беготни, ни прочие тревожные
звуки и из которого Ивана Александровича вывело легкое поскребывание
чьего-то ноготка в дверь. Альмира стояла на пороге, улыбалась, звала с
собою: пошли. Все кончилось. А что все? впервые после бекбулатовского
выкрика рискнул проявить Иван Александрович любопытство. Что, собствен-
но, все?
И Альмира рассказала, что, пока шел вечер, кто-то спер с бельевой ве-
ревки пару джинсов, причем, не просто джинсов, а джинсов, принадлежащих
немочке, - из-за этого и разгорелся сыр-бор, понаехало всяких, обыскива-
ли, допрашивали, вынюхивали следы, но, кажется, ничего не нашли и осад-
ное положение сняли. Сейчас, хоть и рыскают неизвестные мальчики тенями
меж домиков, все снова относительно тихо, горят костры, студенты поют
песни, так что идемте, Иван Александрович! (Иван, поправил Иван Алек-
сандрович татарочку) !идемте, Иван! Александрович, идемте, вам же должно
быть интересно, вам же нужно собирать материал.
Страшно было Ивану Александровичу преступать запрет Эльдара, но соб-
лазн, исходящий от Альмиры, оказался все-таки сильнее, и, когда ясно
стало, что уговорить татарочку остаться в домике не получится, Иван
Александрович решился и пошел, держа ее за руку, в темноту: туда, где
горели, бросая отсветы на нижние ветви сосен, комсомольские костры.
У костра Альмира, хоть и села рядом с Иваном Александровичем, мгно-
венно отдалилась от него, отдалилась недосягаемо, слилась, соединилась с
ровесниками, поющими под гитару какие-то ерундовые песенки: то детские,
про крокодила Гену, то что-то чисто студенческое, еще более глупое, и
Иван Александрович подумал, что, только овладев инициативой, только став
центром внимания, героем этого костра, сумеет вернуть татарочку - и тре-
бовательно протянул руку в сторону гитары. Инструмент ему отдали нехотя,
из одной вежливости, не ожидая, вероятно, ничего хорошего, но Иван Алек-
сандрович проглотил это, предвкушая, как разгорятся сейчас глаза ребят,
как вспыхнет их интерес, едва пропоет он им несколько песен, каких они и
слыхом не слыхивали: песен Галича. Нет, разумеется, петь в незнакомой
компании, особенно, ощущая за спиною мелькание инкогнитных теней, "Коро-
леву материка" или "Поэму о бегунах на длинные дистанции" не следовало
ни в коем случае, но кое-что попроще, поневиннее - отчего ж не испол-
нить? И Иван Александрович решил, что лучше всего начать с "Леночки и
эфиопского принца", вещицы, в общем, шуточной. Пел он, разумеется, так
себе, аккомпанировал, обходясь тремя неполными аккордами: весь расчет
был на магическое воздействие текста! - однако, ни первый, ни третий, ни
пятый куплеты не произвели на слушателей никакого иного впечатления,
кроме вежливо скрываемой скуки, и Иван Александрович в азарте, наплевав
на теневых инкогнито, запел "Облака", а потом и "Репетицию ностальгии".
В глазах, на него глядящих, вместо скуки стало появляться раздражение,
похожее на ларискино, потом один боец, другой, третий потихонечку встали
и растворились в темноте, в какое-то мгновенье Иван Александрович не об-
наружил рядом и Альмиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
и причастности к ЦК ВЛКСМ может, пожалуй, и недостать.
И вот сейчас, так же раскрасневшись, с теми же горящими глазками, пе-
ла Альмира в интернациональной компании про маленького белого голубя ми-
ра, старательно выводя непривычные иноземные слова:
Fliege ьber groЯe Wasser,
Ьber Berg und Tal.
Bringe allen Menschen Friede,
GrьЯ sie tausendmal.
5
Всем оставаться на местах! Не двигаться! - резкий оклик Бекбулатова,
речь которого, взяв командные интонации, как бы вовсе лишилась акцента,
совпал с появлением в каждой из восьми дверей легкой летней столовой си-
луэтов крепких парней: подтянутых, с расставленными чуть шире плеч нога-
ми, только что без автоматов у живота, и Ивану Александровичу снова
пришла в голову ассоциация с какой-то картиною про войну, но сейчас кар-
тина уже не шла по спрятанному в кустах телевизору, а снималась прямо
тут, внутри импровизированного концертного зала, захватывая в участники,
в исполнители ролей и массовки, и всех сидящих вокруг, и самого Ивана
Александровича; да и принадлежность присутствующих к разным расам вызы-
вала сомнения, про какую, собственно, войну кино - про прошедшую или про
будущую. Снаружи, видные сквозь окна, сверкали проблесковые маячки слу-
жебных машин, выла сирена, прервавшая очередное проявление гнева и про-
теста. Минут пятнадцать назад какой-то восточный человек прошел к помос-
ту, негромко сказал гортанное-неразборчивое Бекбулатову, после чего оба,
не то из вежливости, не то как под обстрелом пригибаясь, покинули столо-
вую, и вот: всем оставаться на местах! не двигаться!
Иван Александрович почему-то не изумился, не загневался, не запротес-
товал, будто все, что происходило, так и должно происходить, и, сопро-
вождаемый комиссаром Эльдаром, которому Бекбулатов что-то приказал мно-
гозначительным узким взглядом, пошел из зала, краем глаза ловя, как ком-
сомольская девушка вместе с начлагом и несколькими из ниоткуда возникши-
ми парнями разбивают интерлагерников на группы, расставляют около стен:
к расстрелу, что ли, готовят?
Эльдар проводил Ивана Александровича мимо милицейских, военных и по
внешности штатских, только в антеннах, машин до самого домика и, отворяя
дверь, сказал: мы попросили бы вас, Иван Александрович, не выходить до
завтрашнего утра. В ваших же интересах. Ситуация, понимаете ли, опасная.
Тут у нас, кивнул в сторону Камы, на том берегу - лагеря. Бегают иногда.
Мало ли чего. Вот на этом самом месте (Эльдар жестом римлянина, посылаю-
щего гладиатора на смерть, показал вниз), на этом самом месте (повто-
рил-подчеркнул) неделю назад произошло убийство, и последняя фраза пока-
залась Ивану Александровичу не просто зловещей, но имеющей и некий пре-
дупреждающий смысл. Это, конечно, была глупость, мнительность, результат
неспокойного, ненормального состояния последних дней, однако, едва дверь
за комиссаром лагеря захлопнулась, Ивану Александровичу стало на душе
так нехорошо, так тревожно и безвыходно, что он, совершенно не готовый к
мысли о самоубийстве (а оно одно, при теперешнем распаде всех связей ми-
ра, пришлось бы, наверное, как раз), стал мечтать об эдаких фантастичес-
ких таблетках, которые, дескать, могли б погрузить в некий летаргический
сон лет, скажем, ну! ну, словом, до тех пор, пока не кончатся безобразия
и все как-нибудь так, само собою, не уладится и не устроится. Сладкая
мечта погрузила Ивана Александровича в состояние благодушное, почти
счастливое, сквозь которое уже не прорывались в сознание ни сирены, ни
немецкие и восточноязычные выкрики, ни шум беготни, ни прочие тревожные
звуки и из которого Ивана Александровича вывело легкое поскребывание
чьего-то ноготка в дверь. Альмира стояла на пороге, улыбалась, звала с
собою: пошли. Все кончилось. А что все? впервые после бекбулатовского
выкрика рискнул проявить Иван Александрович любопытство. Что, собствен-
но, все?
И Альмира рассказала, что, пока шел вечер, кто-то спер с бельевой ве-
ревки пару джинсов, причем, не просто джинсов, а джинсов, принадлежащих
немочке, - из-за этого и разгорелся сыр-бор, понаехало всяких, обыскива-
ли, допрашивали, вынюхивали следы, но, кажется, ничего не нашли и осад-
ное положение сняли. Сейчас, хоть и рыскают неизвестные мальчики тенями
меж домиков, все снова относительно тихо, горят костры, студенты поют
песни, так что идемте, Иван Александрович! (Иван, поправил Иван Алек-
сандрович татарочку) !идемте, Иван! Александрович, идемте, вам же должно
быть интересно, вам же нужно собирать материал.
Страшно было Ивану Александровичу преступать запрет Эльдара, но соб-
лазн, исходящий от Альмиры, оказался все-таки сильнее, и, когда ясно
стало, что уговорить татарочку остаться в домике не получится, Иван
Александрович решился и пошел, держа ее за руку, в темноту: туда, где
горели, бросая отсветы на нижние ветви сосен, комсомольские костры.
У костра Альмира, хоть и села рядом с Иваном Александровичем, мгно-
венно отдалилась от него, отдалилась недосягаемо, слилась, соединилась с
ровесниками, поющими под гитару какие-то ерундовые песенки: то детские,
про крокодила Гену, то что-то чисто студенческое, еще более глупое, и
Иван Александрович подумал, что, только овладев инициативой, только став
центром внимания, героем этого костра, сумеет вернуть татарочку - и тре-
бовательно протянул руку в сторону гитары. Инструмент ему отдали нехотя,
из одной вежливости, не ожидая, вероятно, ничего хорошего, но Иван Алек-
сандрович проглотил это, предвкушая, как разгорятся сейчас глаза ребят,
как вспыхнет их интерес, едва пропоет он им несколько песен, каких они и
слыхом не слыхивали: песен Галича. Нет, разумеется, петь в незнакомой
компании, особенно, ощущая за спиною мелькание инкогнитных теней, "Коро-
леву материка" или "Поэму о бегунах на длинные дистанции" не следовало
ни в коем случае, но кое-что попроще, поневиннее - отчего ж не испол-
нить? И Иван Александрович решил, что лучше всего начать с "Леночки и
эфиопского принца", вещицы, в общем, шуточной. Пел он, разумеется, так
себе, аккомпанировал, обходясь тремя неполными аккордами: весь расчет
был на магическое воздействие текста! - однако, ни первый, ни третий, ни
пятый куплеты не произвели на слушателей никакого иного впечатления,
кроме вежливо скрываемой скуки, и Иван Александрович в азарте, наплевав
на теневых инкогнито, запел "Облака", а потом и "Репетицию ностальгии".
В глазах, на него глядящих, вместо скуки стало появляться раздражение,
похожее на ларискино, потом один боец, другой, третий потихонечку встали
и растворились в темноте, в какое-то мгновенье Иван Александрович не об-
наружил рядом и Альмиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172