значительное количество разноцветных
крепких напитков, большей частью - иноземного происхождения.
Впрочем, сережину маму развезло очевидно сильнее, чем Нинку.
- Я! понимаешь - я! - тыкала дама себе в грудь. - Я во всем виновата.
Сереженька был такой хруп-кий! Такой тон-кий!.. Дев-ствен-ник! - подняла
указательный перст и сделала многозначительную паузу. - Ты знаешь, что
такое девственник?
- Не-а, - честно ответила Нинка.
- Ты ведь читала Чехова, Бунина! "Митина любовь"!
- Не читала, - меланхолически возразила Нинка.
- А у меня как раз, понимаешь, убийственный роман. Вон с этим, - пре-
небрежительно кивнула в сторону немецкой речи. - Странно, да? Он тебе не
понравился! - погрозила.
- Понравился, понравился, - успокоила Нинка. - Только Сережа - все
равно лучше.
- Сережа лучше, - убежденно согласилась дама. - Но у меня был роман с
Отто. А Сережа вернулся и застал. Представляешь - в самый момент! Да еще
и! Ну, как это сказать! Как кобылка.
- Раком, что ли?
- Фу, - сморщилась дама. - Как кобылка!
- Ладно, - не стала спорить Нинка. - Пусть будет: как кобылка.
- А я так громко кричала! Я, вообще-то, могла б и не кричать, но я же
не знала, что Сережа!
- А я, когда сильно заберет, - я не кричать не могу!
- И все. Он сломался. Понимаешь, да?
- Ушел в монастырь?
- Нет! сломался. Он потом ушел в монастырь. Перед самым судом. Но
сломался - тогда. Я, значит, и виновата. Он, когда христианином сделался
- он, конечно, меня простил. Но он не простил, неправда! Я знаю - он не
простил!
- Перед каким судом?
- Что? А! Приятели вот сюда, - постучала дама в пол сквозь медвежью
шкуру, - затащили. Напоили. Мы с его отцом как раз разводились, дачу
забросили, его забросили. А он переживал! Хочешь еще?
- Мне хватит, - покрыла Нинка рюмку ладонью. - А вы пейте, пожалуйс-
та.
- Ага, - согласилась дама. - Я выпью, - и налила коньяку, выпила.
- Ну и что - дачу?
- Какую дачу? А-а! Девица от них сбежала. В окно выбросилась. Вооб-
ще-то, раз уж такая недотрога, нечего было и ехать. Правильно? Голая.
Порезалась вся. А была зима, ветер, холодно! Ну, она куда-то там дополз-
ла, рассказала! Ей ногу потом ампутировали. Вот досюда, - резанула дама
ребром ладони по нинкиной ноге сантиметра на три ниже паха.
- И Сережка всех заложил?
- Зачем? - обиделась дама. - Зачем ты так говоришь: заложил? Зачем?!
Он потрясен был!
- Пьяный, вы же сказали!
- Не в этом дело! Тут ведь бардак! И все такое прочее! Каково ему бы-
ло видеть? Его вырвало! Он! он просто не умел врать! Вообще не умел! И
виновата во всем я! - Дама рыдала, все более и более себя распаляя: - Я!
Я!! Я!!!
- Пора оттохнуть, торокая, - седой элегантный Отто уже с минуту как
закончил говорить со своим Гамбургом и стоял в дверях, наблюдая, а когда
дама ввинтилась в спираль истерики, приблизился.
- Пошел вон! - отбивалась дама. - Не трожь! Я знаю: меня уложишь, а
сам! - и ткнула в Нинку указательным. - Угадала?! Ну скажи честно: уга-
дала?!
- Да не дам я ему, успокойтесь, - презрительно возразила Нинка. - Я
Сережу люблю!
- Итемте, итемте, милая, - Отто уводил-уносил сопротивляющуюся, крив-
ляющуюся даму наверх, в мансарду, а Нинке кивнул с дороги, улучив минут-
ку: - Комната тля гостей. Располагайтесь.
Нинка проводила их мутноватым взглядом, налила коньяку и, выпив, ска-
зала в пустоту:
- Все равно вытащу. Подумаешь: Иерусалим!..
Они чинно и молча завтракали на пленэре. Что по Нинке, что по даме
вообразить было невозможно вчерашнюю сцену у камина.
- Also, - сказал Отто, допив кофе и промакнув губы салфеткою, извле-
ченной из серебряного кольца. - Я оплачиваю бизнес-класс то Иерусалима,
тва бизнес-класса - назад. И тве нетели шисни по! - прикинул в уме -
!тшетыреста марок в тень. Фам твух нетель хватит?
Нинке стало как-то не по себе от столь делового тона: получалось, что
ее нанимают для определенной унизительной работы. Тем не менее, Нинка
кивнула.
Дама заметила ее смятение, попыталась поправить бестактность мужа:
- Знаешь, девочка. У нас довольно старый и хороший род. И я совсем не
хочу, чтоб по моей вине он прервался. Если ты! если ты вытащишь Сережу -
ты станешь самой любимой моей! дочерью.
Отто переждал сантименты и продолжил:
- Я ету в Санкт-Петербург и захвачу фас. Сфотографируйтесь на паспорт
фот по этому атресу, - написал несколько слов золотым паркером на оборо-
те визитной карточки, - тоштитесь снимков и савесите мне в офис, - пос-
тучал пальцем по лицевой стороне. - Там же фам перетатут и билет на
"стрелу". У фас тостаточно тенег? - полез во внутренний карман.
- Денег? - переспросила Нинка с вызовом. - Как грязи!
- Отшень хорошо, - спрятал Отто бумажник.
В Москве Нинка буквально не находила себе места, ожидая вестей, опа-
саясь, что прежде, чем удастся уехать, появится на горизонте Арифметик,
обозленный бегством былого приятеля в недосягаемые места, приятеля-пре-
дателя, перенесет ненависть на нее. Нинка почти даже перестала ночевать
дома, меняла, как заядлая конспираторша, адреса: подруги, знакомые,
дальние родственники, - оставляя координаты одной бабульке.
Ночной звонок перебудил очередной дом, где Нинка нашла приют.
- Девочка, милая! - мать Сергея, не пьяная, несколько разве на взво-
де, расхаживала по пустой ленинградской квартире с радиотелефоном у ще-
ки. - Тебе почему-то отказали в паспорте. Не знаю! Не знаю! У Отто это
первый случай за восемь лет. Подожди. Подожди. Успокойся. Возьми каран-
даш. Двести три, семь три, восемь два. Записала? Николай Арсеньевич
Ланской. Это сережин отец. Он работает в МИДе. Сходи к нему, договори-
лись? Я могла б ему позвонить, но боюсь: только напорчу. Да, вот еще! Я
очень прошу не брыкаться и не обижаться, мы ведь уже почти родственницы:
я послала тебе кой-какую одежду. Поверь: сейчас это тебе необходимо. По-
обещай, что не станешь делать жестов: получишь, наденешь и будешь но-
сить. Обещаешь, да? Обещаешь?..
Лощеный скромник-демократ, какие за последнее время нам уже при-
мелькались в интервью и репортажах программы "Вести", стоял у МИДовских
лифтов, намереваясь высмотреть Нинку и составить впечатление о ней преж-
де, чем она заметит, узнает, расшифрует его.
Судя по ее внешности, жестов Нинка не сделала: дорогое, элегантное
платье сидело на ней так, словно никогда в жизни ничего ниже сортом Нин-
ка и не нашивала. Она явно переходила в очередной класс, а, может, через
один и перепрыгивала.
Наглядевшись, Николай Арсеньевич приблизился, и надо было видеть, с
каким невозмутимым достоинством подала ему Нинка руку для поцелуя.
Они вышли на улицу, под косое предвечернее солнце. Тут же зашевели-
лась, двинулась к подъезду "Волга" 3102, та самая, что подобрала Нинку
на ночном шоссе пять недель - целую жизнь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172