!превратившееся в форменный Казанский вокзал с его рыгаловками, оче-
редями, толкучкою, узлами, с его сном вповалку на нечистом полу, с его
деревенскими старичками и старушками Шереметьево-2!
!прощальный, цепкий, завистливый взгляд юного бурята-пограничника,
сверяющий Нинку живую с Нинкою сфотографированной и!
!кайф, торжество, точка: разминаясь с ним на входе-выходе, Нинка вы-
совывает язык и, отбросив дорожную сумку, делает длинный нос возвращаю-
щемуся с большим количеством барахла на Родную Землю вельможе, Николаю
Арсеньевичу, сережиному отцу.
Самолет взмывает, подчистую растворяется в огромном ослепительном
диске полчаса назад вставшего солнца - и вот она, наконец - Святая Зем-
ля!
Еще не вся группа миновала паспортный контроль (а Нинка, словно испу-
гавшись вдруг сложности и двусмысленности собственной затеи, которую,
занятая исключительно преодолением преград, и обдумать как следует не
успела прежде, - оказалась в хвосте), как внутреннее радио, болтавшее
время от времени на всяческих языках, перешло на единственный Нинке по-
нятный, сообщив, что паломников из России ожидают у шестого выхода.
Ожидал Сергей.
Нинка, счастливо скрытая от него спинами, имела время унять сердечко
и напустить на себя равнодушие; на Сергея же, увидевшего ее в самый мо-
мент, когда Нинка, им подсаживаемая, поднималась в автобус, встреча про-
извела впечатление сильнейшее, которое он даже не попытался скрыть от
всевидящих паломничьих глаз.
Нинка кивнула: не то здороваясь, не то благодаря за пустячную стан-
дартную услугу, и, не сергеев вид - никто и не понял бы: шапочно ли зна-
комы юная паломница и монах или встретились впервые.
Автобус отъезжал от сумятицы аэропорта. Сергей мало-помалу брал себя
в руки. Нинка с любопытством, наигранным лишь отчасти, глядела в окно.
- Добро пожаловать на Святую Землю, - вымолвил, наконец, Сергей в
блестящую сигарету микрофона. - Меня звать Агафангелом. Я - иеромонах,
сотрудник Русской православной миссии и буду сопровождать вас во всяком
случае сегодня. Вы поселитесь сейчас в гостинице, позавтракаете и едем
поклониться Гробу Господню. Потом у вас будет свободное время: можно по-
ходить, - улыбнулся, - по магазинам. А вечером, в (Нинка не разобрала
каком) храме состоится полунощное бдение.
Нинка оторвала взгляд от проносящейся мимо таинственной, загадочной
заграницы ради Сергея: тот сидел на откидном рядом с водителем и ту-
по-сосредоточенно пожирал взглядом набегающий асфальт, но удары монахова
сердца перекрывали, казалось, шум мотора, шум шоссе, - во всяком случае,
и злобная тетка, церковная староста, услышала их внятно!
Разумеется, что поселили Нинку как раз с нею. Староста распаковывала
чемодан: доставала и прилаживала к изголовью дешевую, анилиновыми крас-
ками повапленную иконку, рассовывала: консервы - в стол, колбасу - в хо-
лодильник, вываливала на подоконник, на "Правду" какую-то "саратовскую",
сухари и подчеркнуто, враждебно молчала. Молчала и Нинка, невнимательно
глядя из окна на панораму легендарного города.
Староста буркнула, наконец:
- Знакомый, что ли?
- Кто? - удивилась Нинка так неискренне, что самой сделалось смешно и
стыдно.
- Никто, - отрезала староста. - Ты мне смотри!
Нинка обернула надменное личико и нарисовала на нем презрительное
удивление.
- Позыркай, позыркай еще. Блудница, прости Господи! - перекрестилась
староста.
Нинка мгновенье думала, чем ответить, и придумала: решила перео-
деться.
Староста злобно глядела на юную наготу, потом плюнула: громко и смач-
но.
В дверь постучали.
- Прикройся, - приказала староста и пошла отворять, но Нинку снова
несло: голая, как была, стала она в проеме прихожей, напротив дверей, в
тот как раз миг, как они приотворились, явив Сергея.
Сергей увидел Нинку, вспыхнул, староста обернулась, снова плюнула и,
мослами своими выступающими пользуясь, как тараном, вытеснила монаха в
коридор:
- Хотели чего, батюшка?
- Д-да! узнать! как устроились.
- Слава тебе, Господи, - перекрестилась староста. - Сподобил перед
смертью рабу Свою недостойную!
В монастыре Святого Саввы народу было полным-полно.
Монах как бы невзначай притиснулся к Нинке, вложил в ладонь микроско-
пический квадрат записки и так же невзначай исчез. Нинка переждала мину-
ту-другую, чтоб успокоилась кровь, развернула осторожненько.
"Я люблю тебя больше жизни. Возвращайся в номер. Сергей".
Нинка закрыла глаза, ее даже качнуло! Странная улыбка тронула губы,
которые разжались вдруг в нечаянном вскрике: жилистая, заскорузлая,
сильная старостина рука выламывала тонкую нинкину, охотясь за компрома-
том.
- Отзынь! - зашипела Нинка. - Я тебе щас! к-курва! - и лягнула ста-
росту, чем обратила на себя всеобщее осуждающее внимание, вызвала усми-
ряющий, устыжающий шепоток.
Нинка выбралась наружу, к груди прижимая записку в кулачке, огляде-
лась, нет ли Сергея поблизости, и остановила такси!
Автору несколько неловко: он сознает и банальность - особенно по ны-
нешним временам - подобных эпизодов, и почти неразрешимую сложность опи-
сать их так, чтобы не технология и парная гимнастика получились, а Поэ-
зия и выход в Надмирные Просторы, но не имеет и альтернативы: нелепо
рассказывать про любо_вь (а автор надеется, что именно про любовь он
сейчас и рассказывает), по тем или иным причинам обходя стороною минуты
главной ее концентрации, когда исчезает даже смерть.
В крайнем случае, если за словами не возникнет пронизанный нестерпи-
мым, как сама страсть, жарким африканским солнцем, чуть-чуть лишь смик-
шированным желтыми солнечными же занавесками, кубический объем, потеряв-
ший координаты в пространстве и времени; если не ощутится хруст, све-
жесть, флердоранжевой белизны простыней; если не передастся равенство
более чем искушенной Нинки и зажатого рефлексией и неопытностью, едва ли
не девственностью Сергея пред одной из самых глубоких Тайн Существова-
ния, равенства сначала в ошеломляющей закрытости этих Тайн, а потом - во
все более глубоком, естественном, как дыхание, их постижении; если, ли-
шенные на бумаге интонации слова Сергея, выкрикнутые на пике:
- Я вижу Бога! вижу Бога! - вызовут у читателя только неловкость и
кривую улыбку - лучше уж, признав поражение, пропустить эту сцену и сра-
зу выйти на нетрудный для описания, наполненный взаимной нежностью тихий
эпизод, экспонирующий наших героев: обнаженных, обнявшихся, уже напитан-
ных радиацией Вечности и ведущих самый, может быть, глупый, самый корот-
кий, но и самый счастливый свой разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172