как вести себя? чего пытаться добиться? главного
ли? - но вдруг Альмира и в этом отношении еще девственница, а, раз так -
имеет ли Иван Александрович моральное право?.. Впрочем, отчего же: он и
жениться на ней готов! ну, то есть, почти готов! надо вот только оконча-
тельно решить с Ларискою! При воспоминании о супруге засосало под ложеч-
кою, словно падаешь в скоростном лифте, голова поплыла, но: ладно! поду-
мал Иван Александрович, потом! Оставим Лариску в покое! Легко сказать:
оставим! - теперь уже она сама не захотела Ивана Александровича остав-
лять, а время меж тем подошло вплотную к отбою, вот и лагерный колокол
прозвенел, и горнист сыграл нисходящую октаву.
Послышались шаги. Скрипнуло крылечко. Кто-то скребнул дверь. Иван
Александрович бросился навстречу, но наткнулся не на Альмиру вовсе, а на
давешнего старика-банщика, Иваныча, пьяного в дугу, прижимающего к груди
обеими руками початую бутылку "Московской". Что, парень? довольно внятно
для своего состояния произнес старик и, усевшись за стол, поставил на
него дорогую свою ношу, вынул из штанов пару грязных стограммовых ста-
канчиков. Что, парень? Прищучили? Но ты ничего, не переживай, не
расстраивайся. Попался б ты в мое время - тебе лейтенант Падучих на мес-
те бы девять граммов прописал - на том самом месте, где сегодня спину
веничком гладили, и старик, разлив водку по стаканам, протянул один Ива-
ну Александровичу.
Ночной гость пришелся страх как некстати, вот уж точно, что хуже та-
тарина, однако, по врожденной деликатности не имел Иван Александрович
представления, как его выставить, а тот завел долгую историю, как служил
тут в свое время егерем, как ездил сюда районный шеф НКВД лейтенант Па-
дучих, как доставлял в "Эмке" разных начальников и как валялись они в
ногах лейтенанта, оправдывались: почище, чем Иван Александрович сегодня,
- только было все это без пользы, оправдываться!. В другую пору старик
показался бы чистым кладом, Иван Александрович слушал бы пьяные россказ-
ни, не отрывая от блокнотика карандаша, - но только не сегодня, не когда
с минуты на минуту должна появиться Альмира.
Иван Александрович вышел на крыльцо и стал всматриваться в темноту,
но она никого не дарила, а старик, допив до дна, уронил голову на вытя-
нутые по столешнице руки, заснул, неприятно забулькал носом. Делать было
нечего. Иван Александрович погасил свет (комары тут же тоненько заныли
над ухом) и улегся поверх одеяла. На улице давно стихли песни, выключил-
ся телевизор про войну. Альмириных шагов не слышалось, и мысли Ивана
Александровича как-то сами собою перекинулись на ту сторону Камы, в ла-
геря. Впервые в жизни Иван Александрович представил их очень реально,
осязаемо: их, как говорится, повседневность, их быт, плоть, столь, вроде
бы, хорошо знакомые по рассказам тетки, по многочисленным свидетельствам
очевидцев, печатающихся в нехороших журнальчиках. Иван Александрович
примерил на себя и душную вонь барака, кишащего насекомыми, и ранние
подъемы, и омерзительную баланду, и морозы, и осеннюю сырость, и побои,
и унижения, и чуть ли не самым страшным представился лагерный сортир,
общий, загаженный, вонючий, открытый наблюдению со всех сторон, да еще
ходить куда можно, кажется, только в определенное начальством время, и
подумал, что, оказавшись в гостях или в чужом городе, предпочитал тер-
петь, сдерживаться, лишь бы не менять спокойного, привычного, домашнего
уединения с книжкою на нечто безусловно нерасполагающее, враждебное, и
даже сам организм этой враждебности сопротивлялся, так что где-нибудь в
командировке стула, пардон, не случалось и по трое суток. Потом Иван
Александрович припомнил, как однажды ночью, еще прежде Лариски, в комму-
налке, обнаружил на себе клопа и сидел на кровати до самого восхода с
зажженным светом, затравленно оглядываясь на стены, а наутро тело пошло
волдырями, не клопиными, конечно - нервными; как тут же вызвал санэпидс-
танцию, а потом недели две поливал углы аэрозолями и спал при электри-
честве!
Было уже часа четыре утра. На улице посерело, но не настолько, чтобы
при всех этих случившихся поблизости убийствах (или почти убийствах)
предпринимать сомнительное путешествие сквозь кусты к деревянному скво-
речнику, и Иван Александрович, выйдя, пристроился прямо к стенке. Но
чуть загромыхала по гулкой фанере мощная его струя - где-то рядом, в
кустах, зашуршали, завозились, зазвучал неразборчивый девичий щебет, и
Иван Александрович понял, что спугнул парочку. Он прекратил и пошел в
обход домика, но и влюбленные не остались на месте и через десяток се-
кунд столкнулись с Иваном Александровичем нос к носу!
Некстати он сюда приехал, некстати.
8
Как три дня назад стройка - квартира на Белорусской предложила Ивану
Александровичу возможность поупражняться в метафорическом мышлении: чер-
ные дыры-щели в полках, образовавшиеся на местах вынутых Ларискою и уне-
сенных книг, были подобны провалам от вышибленных зубов до полусмерти
избитой, собственно, уже издыхающей семейной жизни. Однако, не все свои
книги забрала Лариска - только специальные, срочно надобные для диссер-
тации, да и добрая половина тряпок висела в шкафу, поджидая хозяйку.
Едва добравшись из Домодедова и убедившись (а надежда на обратное жи-
ла до самого последнего мига в Иване Александровиче), что Лариска домой
не вернулась, он засел за телефон и начал обзванивать подруг, - безре-
зультатно. С последним отчаянием, потому что чувствовал в этом звонке
определенное унижение мужского своего достоинства, набрал Иван Александ-
рович, наконец, и номер ларискиных родителей и услышал сочувственный го-
лос тещи: Ванечка! Уже прилетели! Что вы! - мы и на порог ее не пустили,
дуру. У тебя, говорим, муж есть и дом свой! - ну, и так далее, и пригла-
шения в гости, на чай, и уверенность, что непутевая дочка перебесится и
все у них с Иваном Александровичем пойдет на лад, и что еще и ребеночка
они родят, и не одного, и заверения в самой искренней любви и симпатии к
зятю, и приветы от супруга, и Иван Александрович, сгорая со стыда, никак
не мог выбрать момента, чтоб положить трубку.
Пусто было в квартире, пусто и одиноко. Следовало развлечься чем-ни-
будь - приняться хоть, что ли, за статью для Грешнева, - но Башкирия с
упорством Таньки-встаньки поворачивалась в памяти совсем не тем боком,
какой нужен для статьи: все лезло в голову, как принес на рассвете билет
любезный, улыбающийся Бекбулатов: Бог-отец, изгоняющий из Рая; как в от-
вет на почему не пришла? наивно лупнула глазками персиковая татарочка и
сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
ли? - но вдруг Альмира и в этом отношении еще девственница, а, раз так -
имеет ли Иван Александрович моральное право?.. Впрочем, отчего же: он и
жениться на ней готов! ну, то есть, почти готов! надо вот только оконча-
тельно решить с Ларискою! При воспоминании о супруге засосало под ложеч-
кою, словно падаешь в скоростном лифте, голова поплыла, но: ладно! поду-
мал Иван Александрович, потом! Оставим Лариску в покое! Легко сказать:
оставим! - теперь уже она сама не захотела Ивана Александровича остав-
лять, а время меж тем подошло вплотную к отбою, вот и лагерный колокол
прозвенел, и горнист сыграл нисходящую октаву.
Послышались шаги. Скрипнуло крылечко. Кто-то скребнул дверь. Иван
Александрович бросился навстречу, но наткнулся не на Альмиру вовсе, а на
давешнего старика-банщика, Иваныча, пьяного в дугу, прижимающего к груди
обеими руками початую бутылку "Московской". Что, парень? довольно внятно
для своего состояния произнес старик и, усевшись за стол, поставил на
него дорогую свою ношу, вынул из штанов пару грязных стограммовых ста-
канчиков. Что, парень? Прищучили? Но ты ничего, не переживай, не
расстраивайся. Попался б ты в мое время - тебе лейтенант Падучих на мес-
те бы девять граммов прописал - на том самом месте, где сегодня спину
веничком гладили, и старик, разлив водку по стаканам, протянул один Ива-
ну Александровичу.
Ночной гость пришелся страх как некстати, вот уж точно, что хуже та-
тарина, однако, по врожденной деликатности не имел Иван Александрович
представления, как его выставить, а тот завел долгую историю, как служил
тут в свое время егерем, как ездил сюда районный шеф НКВД лейтенант Па-
дучих, как доставлял в "Эмке" разных начальников и как валялись они в
ногах лейтенанта, оправдывались: почище, чем Иван Александрович сегодня,
- только было все это без пользы, оправдываться!. В другую пору старик
показался бы чистым кладом, Иван Александрович слушал бы пьяные россказ-
ни, не отрывая от блокнотика карандаша, - но только не сегодня, не когда
с минуты на минуту должна появиться Альмира.
Иван Александрович вышел на крыльцо и стал всматриваться в темноту,
но она никого не дарила, а старик, допив до дна, уронил голову на вытя-
нутые по столешнице руки, заснул, неприятно забулькал носом. Делать было
нечего. Иван Александрович погасил свет (комары тут же тоненько заныли
над ухом) и улегся поверх одеяла. На улице давно стихли песни, выключил-
ся телевизор про войну. Альмириных шагов не слышалось, и мысли Ивана
Александровича как-то сами собою перекинулись на ту сторону Камы, в ла-
геря. Впервые в жизни Иван Александрович представил их очень реально,
осязаемо: их, как говорится, повседневность, их быт, плоть, столь, вроде
бы, хорошо знакомые по рассказам тетки, по многочисленным свидетельствам
очевидцев, печатающихся в нехороших журнальчиках. Иван Александрович
примерил на себя и душную вонь барака, кишащего насекомыми, и ранние
подъемы, и омерзительную баланду, и морозы, и осеннюю сырость, и побои,
и унижения, и чуть ли не самым страшным представился лагерный сортир,
общий, загаженный, вонючий, открытый наблюдению со всех сторон, да еще
ходить куда можно, кажется, только в определенное начальством время, и
подумал, что, оказавшись в гостях или в чужом городе, предпочитал тер-
петь, сдерживаться, лишь бы не менять спокойного, привычного, домашнего
уединения с книжкою на нечто безусловно нерасполагающее, враждебное, и
даже сам организм этой враждебности сопротивлялся, так что где-нибудь в
командировке стула, пардон, не случалось и по трое суток. Потом Иван
Александрович припомнил, как однажды ночью, еще прежде Лариски, в комму-
налке, обнаружил на себе клопа и сидел на кровати до самого восхода с
зажженным светом, затравленно оглядываясь на стены, а наутро тело пошло
волдырями, не клопиными, конечно - нервными; как тут же вызвал санэпидс-
танцию, а потом недели две поливал углы аэрозолями и спал при электри-
честве!
Было уже часа четыре утра. На улице посерело, но не настолько, чтобы
при всех этих случившихся поблизости убийствах (или почти убийствах)
предпринимать сомнительное путешествие сквозь кусты к деревянному скво-
речнику, и Иван Александрович, выйдя, пристроился прямо к стенке. Но
чуть загромыхала по гулкой фанере мощная его струя - где-то рядом, в
кустах, зашуршали, завозились, зазвучал неразборчивый девичий щебет, и
Иван Александрович понял, что спугнул парочку. Он прекратил и пошел в
обход домика, но и влюбленные не остались на месте и через десяток се-
кунд столкнулись с Иваном Александровичем нос к носу!
Некстати он сюда приехал, некстати.
8
Как три дня назад стройка - квартира на Белорусской предложила Ивану
Александровичу возможность поупражняться в метафорическом мышлении: чер-
ные дыры-щели в полках, образовавшиеся на местах вынутых Ларискою и уне-
сенных книг, были подобны провалам от вышибленных зубов до полусмерти
избитой, собственно, уже издыхающей семейной жизни. Однако, не все свои
книги забрала Лариска - только специальные, срочно надобные для диссер-
тации, да и добрая половина тряпок висела в шкафу, поджидая хозяйку.
Едва добравшись из Домодедова и убедившись (а надежда на обратное жи-
ла до самого последнего мига в Иване Александровиче), что Лариска домой
не вернулась, он засел за телефон и начал обзванивать подруг, - безре-
зультатно. С последним отчаянием, потому что чувствовал в этом звонке
определенное унижение мужского своего достоинства, набрал Иван Александ-
рович, наконец, и номер ларискиных родителей и услышал сочувственный го-
лос тещи: Ванечка! Уже прилетели! Что вы! - мы и на порог ее не пустили,
дуру. У тебя, говорим, муж есть и дом свой! - ну, и так далее, и пригла-
шения в гости, на чай, и уверенность, что непутевая дочка перебесится и
все у них с Иваном Александровичем пойдет на лад, и что еще и ребеночка
они родят, и не одного, и заверения в самой искренней любви и симпатии к
зятю, и приветы от супруга, и Иван Александрович, сгорая со стыда, никак
не мог выбрать момента, чтоб положить трубку.
Пусто было в квартире, пусто и одиноко. Следовало развлечься чем-ни-
будь - приняться хоть, что ли, за статью для Грешнева, - но Башкирия с
упорством Таньки-встаньки поворачивалась в памяти совсем не тем боком,
какой нужен для статьи: все лезло в голову, как принес на рассвете билет
любезный, улыбающийся Бекбулатов: Бог-отец, изгоняющий из Рая; как в от-
вет на почему не пришла? наивно лупнула глазками персиковая татарочка и
сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172