Мингайла не сомневался, что люди вроде Маргиса
и Думбенайте мешают воспитывать молодежь в чисто националистическом духе, и не скрывал своей к ним вражды.
Третьим серьезным врагом, хотя совсем в другом плане, Мингайла считал учителя математики Габрена-са, которого перевели в Скуоджяй вместе с Гармусом. Габренас не признавал никаких партий, не любил тау-тининков и не стеснялся высказывать свои взгляды ученикам. Его не любили за строгость и болезненную любовь к своему предмету, но шли слухи, что у него дома все-таки частенько собираются ученики, которым бунтарские восточные идеи ближе, чем официальная идеология, проповедуемая в сочинениях вождя нации Антанаса Сметоны. Габренас считался свободным социалистом, убежденным вольнодумцем, начальство его не любило и не давало долго засиживаться на одном месте.
Но самого опасного врага Мингайла видел в учительнице литовского языка Даумантайте. Никто не пользовался у учеников таким авторитетом, как эта молодая привлекательная женщина. Она нравилась всем, начиная от скептика-директора и кончая Думбенайте, которая обычно расценивала человека по степени его религиозности. Правда, Даумантайте посещала костел только чтобы не нарушать приличий, но она никогда не потешалась над верой, как Габренас, никому не выказывала ни симпатии, ни антипатии, со всеми была одинаково любезна, вежлива, корректна. Она не наказывала учеников, однако класс, которым она руководила, был самым дисциплинированным в гимназии, а на ее уроках шалили меньше всего. Ее педагогические способности привлекли внимание руководства. Одно время Ольвидас уже собрался было хлопотать о назначении Даумантайте инспектором на место Сенкуса, но Мингайла отговорил его, запугал. Поистине — какая непростительная слепота! Как можно так односторонне расценивать человека? Разве господин директор не подозревает, что таится под корректной маской опытной учительницы? Может быть, ему даже неизвестно, что Даумантайте руководит кружком культуры? Да, Мингайла согласен, ничего недопустимого в этом нет, но разве господин директор не подумал, почему члены этого кружка берут для своих споров материал из антинационального по духу журнала «Культура», а не из журнала «Светоч» и по-
чему им больше нравится говорить о Руссо, чем о Ви-дунасе, Канте и других философах, не одобрявших революции? И наконец, кто может поручиться, что их беседы ограничиваются тем, что мы, по своей наивности, считаем позволительным для учеников? Раз уж господин директор не видит в деятельности Даумантайте вреда для родины, то, может быть, он ответит, почему она, учительница литовского языка, не заботится о кружке литуанистов, а забивает ученикам головы вещами, не имеющими ничего общего с программой?
Мингайле удалось настроить против Даумантайте не только Ольвидаса, но и большинство учителей. На руководительницу кружка культуры стали смотреть как на хитрую безбожницу, социалистку, скрывающую какую-то тайну. Мингайла чуял, что в гимназии действуют тайные силы, гораздо опаснее кружка культуры, и подозревал, что ими руководит Даумантайте. Он старался найти конец нити, но Даумантайте была достаточно осторожна и хитра. Пока вместо доказательств у Мингайлы были только необоснованные подозрения, но он не сомневался, что она поддерживает связь с коммунистическим подпольем. Он не мог спокойно смотреть на эту женщину. Когда-то, в самом начале, он влюбился в нее, предлагал ей руку; и ей он нравился, но разница во взглядах помешала развитию чувства. О, как он теперь ненавидел Валерию! Словно бешеный пес, он рыскал по ее следу, искал случая схватить за горло, но как ни старался, не мог выжить ее из гимназии. А мог бы, если бы его поддержал директор. Но директор был человек нерешительный, хотел жить со всеми в мире. Впечатление он производил грозное — кричал, угрожал, но редко его слова «облекались плотью», как говаривал капеллан Лапинскас. Либеральная политика Ольвидаса не нравилась Мингайле, хотя, с другой стороны, и ему давала больше свободы. В старших классах он уже наметил полтора десятка учеников — будущее ядро тайной организации. Ему казалось, что будет лучше, если подпольщиками будет руководить кто-нибудь из учеников, а он сам останется советником, в тени. Однако прежде следовало проверить свои силы. Пусть поначалу газета бросит вызов враждебным педагогам.
Так родился «Юный патриот», а через месяц — и тайный кружок, руководимый Альбертасом Сикорскисом.
Мингайла жил рядом с рынком, в двухэтажном каменном доме, где снимал довольно просторную комнату на втором этаже. Комната была высокая, с двумя большими окнами, выходившими на рынок. На стенах висели картины, написанные самим Мингай-лой: фрагмент Грюнвальдской битвы, портрет Витов-та Великого, встреча Кейстутиса и Бируте и три небольшие гравюры, изображавшие бои за независимость. В углу, напротив потертого плюшевого дивана, стояли полупустые книжные полки. Два-три романа, воспевающие прошлое Литвы, представляли художественную литературу. Больше всего места занимали педагогические и философские «труды» на литовском и немецком языках. Рядом с сочинениями Видунаса и президента Сметоны виднелся объемистый том Канта на немецком, «Майн Кампф» Гитлера, Ницше и несколько книг по вопросам военной стратегии. На письменном столе — новый номер журнала «Трими-тас» и беспорядочно разбросанные листки разного формата, исписанные разными почерками — Сикорс-кис принес вчера материал для газеты.
Мингайла прочитал заметки и задумался. Решительность авторов ему нравилась, обнадеживала, но одна статейка, написанная печатными буквами, вызывала беспокойство. Это было сочинение Сикорскиса. Альбертас осуждал примиренческое отношение Ольви-даса к учителям — не националистам. Он оскорбительно насмехался над директором, называя его петухом-крикуном, которому, сколько бы он ни кудахтал, все-равно не снести яйца. К статейке прилагалась карикатура Лючвартиса: Ольвидас танцует кадриль с Думбенайте, Даумантайте и Габренасом.
Мингайла вспомнил вчерашний разговор с директором по поводу Жутаутаса. Мингайле удалось убедить Ольвидаса, что Бенюс не виновен. Скорей всего, это провокация Стяпулиса да еще раздутая Габренасом с Даумантайте. Наконец не стоит столь трагически относиться к этой газете. Ведь «Юный патриот» защищает не коммунистов, а дело нации. Нарушает гимназический порядок? Эх, кто из нас не нарушал его! Надо понять молодежь. Разве мы в их годы довольствовались устоявшейся формой? Разве не искали, не блуждали, пока не нашли свой путь? Вспомнив молодость, директор растрогался и пообещал отложить обсуждение Жутаутаса на неопределенное время. Да,
с Ольвидасом договориться можно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99