Рослый мужик с толстыми, жирными губами, отвернувшись в угол, вышибал ладонью пробку из новой четвертинки. Две женщины — одна лет тридцати, вторая еще совсем молоденькая — взвизгивая, смеялись над курчавым длиннолицым парнем, который корчил рожи. Этот весельчак был Вядягис из Жаленай, у его родителей в прошлом году Шарунас пас стадо.
Антанас внимательно оглядел балаган и заметил у входа небольшого человечка в высокой мерлушковой шапке. Глаза их встретились. Человечек приподнял плечи, обтянутые рыжей кожаной курткой, засунул руки в карманы и спросил спичек, потом закурил и вышел, но Антанас был уверен, что он стоит тут же, за полотняной стеной, и своими длинными торчащими ушами ловит каждый звук.
— Эй, ты там! — крикнул толстогубый, выбив пробку. — Принеси еще пару княжеского!
— Вот она, современная молодежь, — проворчал
желтоусый.— Из костела да за бутылочку... Совсем испортился народ от хорошей жизни.
— Во-во, ну, что вы скажете, — согласилась женщина с длинной гусиной шеей.
— Какая же это у нас хорошая жизнь? — не вытерпела женщина в черном, изъеденном молью платке, обмакнув в чай сушку.
Но на нее никто не обратил внимания, потому что на том конце стола губастый затянул песню.
Шарунас ел дешевую рыбку, запивал чаем, но ему было не по себе — он чувствовал, что отец чем-то озабочен. Что с ним? Может, не надо было проситься в балаган? Ведь утром отец говорил, что нету денег. Нет, верно, это его зло берет, что дружки Вядягиса шумят... Ну и стол у них! Рыбки все целехонькие, блестят, как золотые. Колбасу еще не всю сожрали, а уж им снова горячую несут. Миног на тарелке — как хвороста набросано. Говорят, их из-за границы везут, потому такие дорогие. Эх, попробовать бы хоть кусочек!
Размышления мальчика прервал хохот на другом конце стола. Один только Юозас Вядягис сидел серь-езный-пресерьезный и, изображая оратора, махал левой рукой под носом у своего дружка. Рука была без кисти; Вядягис так ловко ее согнул и спрятал пальцы в рукав,—ну самый умелый фокусник лучше бы не сделал.
Шарунас почувствовал, как отец беспокойно шевельнулся, словно собираясь встать. Кусок застрял у мальчика в горле. На столе остались две рыбки, но есть больше не хотелось.
— Пойдем отсюда, — прошептал он, не смея взглянуть на отца.
— Выйдем, когда пообедаем, — тихо и строго заметил Антанас, как будто ничего не случилось.
— Они пьяные, — пробормотал Шарунас.
— После проповеди надо согреться, — сказал отец, повысив голос, и бросил насмешливый взгляд на компанию Юозаса Вядягиса.
Вядягис, кажется, того только и ждал.
— Добрый день, господин Ронкис! — крикнул он приподнимая баранью шапку.—Приглашаем в наше общество.
Антанас ничего не ответил.
— Вы меня не знаете? Я из деревни Ободранцев, Матеушас-Рваные портки. Взял я девку с ребенком.
Получил в приданое блоху подкованную, вошь в упряжке да лесу на брюхе в три пальца шириной. А когда большевики придут, мне поместье дадут. Балаган затрясся от хохота, и все уставились на Антанаса.
— Как видишь, мы одного поля ягода. Просим к столу — про политику поболтаем. — Вядягис поманил пальцем Ронкиса.
— Пойдем отсюда, папа, пойдем, — тащил Шарунас отца за полу, а тот дрожащими пальцами гладил и гладил стакан с чаем.
— На здоровье, кум! — Вядягис поднял рюмку. — И за твое здоровье, сын, хотя черт знает, кто твой отец.
— Кого я вижу, Вядягис! Снова к людям пристаешь, — вдруг раздался крикливый голос.
Посреди балагана стоял парень лет двадцати. Его большая голова до того заросла черной кудрявой шерстью, что даже ушей не было видно. По одежде — коротенькое потертое пальтишко, стянутое ремнем, залатанные сапоги, на которые складками падали дешевые штаны из чертовой кожи, — да и короткими смоляными усиками он был похож на бродячего цыгана.
— Нюнис! — удивился Юозас.
— Соскучился? — прищурился чернявый и нахально рассмеялся. — Как здоровьице? Ребра починил?
Вядягис побледнел, но тут же взял себя в руки и захохотал во все горло.
— Ребра у меня резиновые, Нюнис. Да было ли нам из-за чего драться? Дураки мы! Будто девок мало на свете. Погляди, Нюнис, какие две розы у меня тут сидят,—Юозас показал на своих соседок. — Выпить хочешь?
— Поставишь?
— Да ты ведь уже клюкнул, чертов сын! Садись, садись. Я не сержусь. Эй, дайте четвертинку!
Нюнис подозрительно оглядел толстогубого.
— Говорю, не сержусь. Ну, честное слово. Дай пять.
Парни пожали друг другу руки. Дружок Вядягиса хотел выбить пробку, но Нюнис оттолкнул его руку.
— Не выношу прислужников!
— Слыхал, ты и рюмок не признаешь, — осклабился Юозас. Он поднял свою, чокнулся о четвертинку, которую чернявый держал в руке.— За мир, Нюнис!
— Идет! — Нюнис запрокинул бутылку, а Юозас
в это время взмахнул руками, словно собираясь обнять дружка, и ударил ладонью по четвертинке, загоняя ее в глотку лохматому. — Мы в расчете, Нюнис!
— Иисусе! — завопили обе соседки Вядягиса и нырнули под стол.
Пока люди спохватились, Юозас и парень с толстыми губами исчезли.
Антанас бросился вслед за беглецами.
— Держите хулиганов, держите! Человека избили ! — кричал он, проталкиваясь сквозь толпу.
Шарунас бежал сзади и плакал. Мальчик был потрясен всем увиденным; перед его глазами все еще был лохматый парень, прислонившийся к стене балагана. Он сидел, широко расставив длинные кривые ноги, сгорбившись, разевая окровавленный рот, и глядел перед собой такими злыми глазами, что казалось — вот-вот вскочит и свернет весь балаган.
— Его убили, папа? — всхлипывал мальчик, догнав отца.— Он лежит там в крови...
— Черт его не возьмет, — зло отрезал Антанас. — Ты лучше полюбуйся, как полиция следит за порядком.
Шарунас взглянул туда, куда показал отец, и у каменной ограды костела увидел полицейского, мимо которого как раз шагали Юозас с дружком. Проходя, Вядягис приподнял шапку, полицейский отдал честь, и приятели исчезли за церковной оградой.
— Почему он их не забрал? — удивился Шарунас. Антанас махнул рукой.
— Этот — ихний приятель. Может, другой заберет...
— Его посадят в тюрьму, да, папа? — заинтересовался Шарунас, уже успокоившись.
Отец покачал головой.
— А что ему будет?
— Оба они под стать друг другу. Та только разница, что один нищий, а другой барин. Нужно будет, Вядягис подкупит свидетелей, они и покажут, что четвертинка сама полезла Нюнису в глотку. Нюнис сам это знает и заводиться не будет.
— Я бы не простил Вядягису, — мальчик сжал руку отца.
Но ответа он не услушал: что-то почувствовав, Антанас оглянулся через плечо и в нескольких шагах увидел бледного человечка в высокой мерлушковой шапке. Антанас потянул сына за руку. Они перешли улицу и заглянули в скобяную лавку.
— Что мы тут будем покупать, папа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Антанас внимательно оглядел балаган и заметил у входа небольшого человечка в высокой мерлушковой шапке. Глаза их встретились. Человечек приподнял плечи, обтянутые рыжей кожаной курткой, засунул руки в карманы и спросил спичек, потом закурил и вышел, но Антанас был уверен, что он стоит тут же, за полотняной стеной, и своими длинными торчащими ушами ловит каждый звук.
— Эй, ты там! — крикнул толстогубый, выбив пробку. — Принеси еще пару княжеского!
— Вот она, современная молодежь, — проворчал
желтоусый.— Из костела да за бутылочку... Совсем испортился народ от хорошей жизни.
— Во-во, ну, что вы скажете, — согласилась женщина с длинной гусиной шеей.
— Какая же это у нас хорошая жизнь? — не вытерпела женщина в черном, изъеденном молью платке, обмакнув в чай сушку.
Но на нее никто не обратил внимания, потому что на том конце стола губастый затянул песню.
Шарунас ел дешевую рыбку, запивал чаем, но ему было не по себе — он чувствовал, что отец чем-то озабочен. Что с ним? Может, не надо было проситься в балаган? Ведь утром отец говорил, что нету денег. Нет, верно, это его зло берет, что дружки Вядягиса шумят... Ну и стол у них! Рыбки все целехонькие, блестят, как золотые. Колбасу еще не всю сожрали, а уж им снова горячую несут. Миног на тарелке — как хвороста набросано. Говорят, их из-за границы везут, потому такие дорогие. Эх, попробовать бы хоть кусочек!
Размышления мальчика прервал хохот на другом конце стола. Один только Юозас Вядягис сидел серь-езный-пресерьезный и, изображая оратора, махал левой рукой под носом у своего дружка. Рука была без кисти; Вядягис так ловко ее согнул и спрятал пальцы в рукав,—ну самый умелый фокусник лучше бы не сделал.
Шарунас почувствовал, как отец беспокойно шевельнулся, словно собираясь встать. Кусок застрял у мальчика в горле. На столе остались две рыбки, но есть больше не хотелось.
— Пойдем отсюда, — прошептал он, не смея взглянуть на отца.
— Выйдем, когда пообедаем, — тихо и строго заметил Антанас, как будто ничего не случилось.
— Они пьяные, — пробормотал Шарунас.
— После проповеди надо согреться, — сказал отец, повысив голос, и бросил насмешливый взгляд на компанию Юозаса Вядягиса.
Вядягис, кажется, того только и ждал.
— Добрый день, господин Ронкис! — крикнул он приподнимая баранью шапку.—Приглашаем в наше общество.
Антанас ничего не ответил.
— Вы меня не знаете? Я из деревни Ободранцев, Матеушас-Рваные портки. Взял я девку с ребенком.
Получил в приданое блоху подкованную, вошь в упряжке да лесу на брюхе в три пальца шириной. А когда большевики придут, мне поместье дадут. Балаган затрясся от хохота, и все уставились на Антанаса.
— Как видишь, мы одного поля ягода. Просим к столу — про политику поболтаем. — Вядягис поманил пальцем Ронкиса.
— Пойдем отсюда, папа, пойдем, — тащил Шарунас отца за полу, а тот дрожащими пальцами гладил и гладил стакан с чаем.
— На здоровье, кум! — Вядягис поднял рюмку. — И за твое здоровье, сын, хотя черт знает, кто твой отец.
— Кого я вижу, Вядягис! Снова к людям пристаешь, — вдруг раздался крикливый голос.
Посреди балагана стоял парень лет двадцати. Его большая голова до того заросла черной кудрявой шерстью, что даже ушей не было видно. По одежде — коротенькое потертое пальтишко, стянутое ремнем, залатанные сапоги, на которые складками падали дешевые штаны из чертовой кожи, — да и короткими смоляными усиками он был похож на бродячего цыгана.
— Нюнис! — удивился Юозас.
— Соскучился? — прищурился чернявый и нахально рассмеялся. — Как здоровьице? Ребра починил?
Вядягис побледнел, но тут же взял себя в руки и захохотал во все горло.
— Ребра у меня резиновые, Нюнис. Да было ли нам из-за чего драться? Дураки мы! Будто девок мало на свете. Погляди, Нюнис, какие две розы у меня тут сидят,—Юозас показал на своих соседок. — Выпить хочешь?
— Поставишь?
— Да ты ведь уже клюкнул, чертов сын! Садись, садись. Я не сержусь. Эй, дайте четвертинку!
Нюнис подозрительно оглядел толстогубого.
— Говорю, не сержусь. Ну, честное слово. Дай пять.
Парни пожали друг другу руки. Дружок Вядягиса хотел выбить пробку, но Нюнис оттолкнул его руку.
— Не выношу прислужников!
— Слыхал, ты и рюмок не признаешь, — осклабился Юозас. Он поднял свою, чокнулся о четвертинку, которую чернявый держал в руке.— За мир, Нюнис!
— Идет! — Нюнис запрокинул бутылку, а Юозас
в это время взмахнул руками, словно собираясь обнять дружка, и ударил ладонью по четвертинке, загоняя ее в глотку лохматому. — Мы в расчете, Нюнис!
— Иисусе! — завопили обе соседки Вядягиса и нырнули под стол.
Пока люди спохватились, Юозас и парень с толстыми губами исчезли.
Антанас бросился вслед за беглецами.
— Держите хулиганов, держите! Человека избили ! — кричал он, проталкиваясь сквозь толпу.
Шарунас бежал сзади и плакал. Мальчик был потрясен всем увиденным; перед его глазами все еще был лохматый парень, прислонившийся к стене балагана. Он сидел, широко расставив длинные кривые ноги, сгорбившись, разевая окровавленный рот, и глядел перед собой такими злыми глазами, что казалось — вот-вот вскочит и свернет весь балаган.
— Его убили, папа? — всхлипывал мальчик, догнав отца.— Он лежит там в крови...
— Черт его не возьмет, — зло отрезал Антанас. — Ты лучше полюбуйся, как полиция следит за порядком.
Шарунас взглянул туда, куда показал отец, и у каменной ограды костела увидел полицейского, мимо которого как раз шагали Юозас с дружком. Проходя, Вядягис приподнял шапку, полицейский отдал честь, и приятели исчезли за церковной оградой.
— Почему он их не забрал? — удивился Шарунас. Антанас махнул рукой.
— Этот — ихний приятель. Может, другой заберет...
— Его посадят в тюрьму, да, папа? — заинтересовался Шарунас, уже успокоившись.
Отец покачал головой.
— А что ему будет?
— Оба они под стать друг другу. Та только разница, что один нищий, а другой барин. Нужно будет, Вядягис подкупит свидетелей, они и покажут, что четвертинка сама полезла Нюнису в глотку. Нюнис сам это знает и заводиться не будет.
— Я бы не простил Вядягису, — мальчик сжал руку отца.
Но ответа он не услушал: что-то почувствовав, Антанас оглянулся через плечо и в нескольких шагах увидел бледного человечка в высокой мерлушковой шапке. Антанас потянул сына за руку. Они перешли улицу и заглянули в скобяную лавку.
— Что мы тут будем покупать, папа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99