Насмешка? А может быть, и то и другое? Аду неприятно преследовала мысль, что Бенюс презирает ее, и поэтому, встретив его, она всегда старалась вести себя особенно высокомерно. Но Бенюс не обращал на это никакого внимания. Аду больно задевало его безразличие, независимый тон и вообще его поведение. Подумать только! — он позволял себе бывать даже фамильярным! Противоречивые чувства захлестывали ее, но разобраться в них толком не позволяла амбиция. Она и презирала его (выскочка, оборванец, ублюдок), и ненавидела (какое право он имеет смотреть на нее, как на равную?), и восхищалась им. Она старалась обратить на себя внимание Бенюса, очаровать его, призывала на помощь все уловки опытной женщины, но он всегда благополучно уходил из ловко расставленных сетей. Казалось, его не волнует ничто, кроме скучных книг и еще более скучных разговоров с Альбертасом. И все-таки это было не так. Бенюс интересовался всем, что касалось непосредственно его, и, отдаваясь учебе, не забывал о практических делах. На деньги, полученные за занятия с Валентинасом, он купил старый велосипед. Валентинасу наука не давалась, и Бенюса взяли постоянным репетитором. Теперь в его кармане все чаще звенели лишние центы. Но он не швырялся деньгами: за три года скопил столько, что, продав свой дряхлый «Бренабор» и приложив к вырученным деньгам накопленные, смог купить почти новый велосипед. Вскоре старая форма стала Бенюсу тесна, пришлось просить господина Сикорскиса об авансе. И однажды Жутаутас явился в поместье та-
кой расфранченный, что Ада рот разинула от удивления. Он был в новой форме, на ногах сверкали новые туфли из телячьей кожи. Чуть заломленный и сдвинутый набекрень козырек новенькой фуражки лихо сверкал на солнце. Щеки казались бледнее обычного, серые, чуть синеватые глаза — больше, губы — алей. От него слабо пахло бриллиантином и новой одеждой. Ада заметила на белом гладком лбу прядь каштановых волос, выбившуюся из-под фуражки: дрожь охватила ее, и теплая волна захлестнула с головы до ног,—как тогда, на сеновале, при виде батрака со стальной спиной... Вечером, когда он возвращался по аллее домой, Ада встретила его на дороге и попросила проводить до реки. Они пошли туда, где Вешинта делает крутую излучину, а берега заросли таким густым кустарником, что сквозь них не видно даже мельницы Сальминиса, что стоит метрах в ста. Ада разделась и велела ему сделать то же самое, но Бенюс объяснил, что у него нет купальных трусов.
— Завидная робость! — посмеялась она.— Могу заверить, что в этой чаще она ни к чему. Мы в царстве наготы — ведь ни рыбы, ни насекомые, ни деревья не имеют одежды, и незачем их стесняться.
Объявив это, Ада выскользнула из купальника и, гордясь собственной красотой, побежала к воде. Через минуту она выбралась на берег вся замерзшая и бросилась к платью. Но разве легко одеться, когда пробирает дрожь, а вместо жаркого полуденного солнца холодно светит угасающий закат? Пуговицы выскальзывают из дрожащих пальцев, платье прилипает к мокрому телу. Без чужой помощи тут не обойдешься.
— Бенюс, будь хоть раз джентльменом...
Но пальцы джентльмена тоже не всегда послушны. Они неловко блуждают от пуговицы к пуговице, нервно вздрагивают, прикасаясь к теплому нежному телу. Наконец, пуговицы побеждены. Коричневая от загара спина спряталась под платьем, которое джентльмен еще должен оправить. Ада шаловливо посмотрела на него, Бенюс быстро отвернулся, но Ада успела заметить, в какое смятение повергла она юношу.
— Бенюс! Ты любил когда-нибудь?
— Мне нравится одна девочка, — сказал он смущенно.— Я ее люблю.
— Я слышала! —Ада деланно засмеялась. — Л ю-
блю! Какое затасканное слово! Надо ли понимать, что ты с ней..? Да?
— Да!..—грубо отрезал Бенюс. — Спокойной ночи, барышня! —и он быстро зашагал к дому.
На другой день Ада уехала в гости к тете. Когда через неделю она вернулась, Бенюс встретил ее далеко не так равнодушно, как пытался изобразить. Ада заметила, что он стал податливее, что глаза у него все чаще влажно блестят, а взгляд избегает ее взгляда.
— Честное слово, в мире не найдется захолустья, тоскливее этого монастыря, — ворчал Гряужинис, разгорячившись от вина.— Всем, кто жаждет умереть со скуки, я советую ехать в гости к господину Альберта-су Сикорскису, чья голова вечно забита серьезными и никому не нужными вещами. В карты играть — запрещается; смеяться — не над кем; выпить — бутылка вишневки на четверых. Вот и все радости. Сидим у папаши под самыми окнами, как святые, — папироской не побалуешься! Ну, прямо белые лилии 1 — точно по Баден-Поуэллу! Но Гряужинис не член общества юных кастратов, черт подери!
— Я никого не держу на привязи, — раздраженно ответил Альбертас. — И вообще, зря я тебя пригласил. Если хочешь, можешь катиться обратно в Скуоджяй. Еще успеешь к Гиршу в ресторан...
Бенюс с Ромасом рассмеялись, но Людас не обиделся: любопытство взяло верх над самолюбием.
— Честное слово, Гряужинис никогда не станет возражать, если только ты знаешь, как позабавиться.
— Мы собрались тут не для пустых забав, — прервал Альбертас, властно нахмурившись. Мы уже выросли из того возраста, когда играли в индейцев. Со-тесНа йшШ. Забудем глупые выходки. Мы не пятнадцатилетние балбесы, а взрослые мужчины...
— Усатые! — прибавил Людас.
— Осенью мы будем в восьмом классе, — продолжал Альбертас, не обращая внимания на Гряужини-са.— А в следующем, тысяча девятьсот тридцать восьмом году, получим аттестат зрелости, разойдемся по высшим школам и продолжим ёаз §го88е 8р1е1 дев Ье-Ьепз2, я говорю «продолжим», потому что великую игру жизни мы уже начали.
1 Белая лилия — знак скаутов.
2 Великую игру жизни (нем.).
Гряужинис машинально затрещал в кармане колодой карт.
— Мы начали ее против своей воли и даже не ощущаем, что участвуем в игре, а все же это так. — Карие глаза Альбертаса сердито впились в Людаса, который смущенно притих.—Разве в гимназии мы не боремся за существование? Разве не мечтаем избрать специальность подоходнее, которая помогла бы нам занять солидное место в обществе? Разве все это не великая игра жизни? Но личные интересы меня меньше всего заботят. Я хочу поговорить о другом деле, от которого зависит, осуществимы или неосуществимы наши желания и на сколько процентов осуществимы. Возьмем для примера Бенюса Жутаутаса. Он хороший ученик, умный парень, хотя родичами похвастаться не может.
Главное, что он сам порядочный малый, что у него есть хорошие друзья и среди учеников и среди преподавателей.
— Особенно его любит новый учитель математики Габренас, — вмешался Лючвартис, широко улыбаясь всей своей круглой веснушчатой рожей.
— Этот кол мне Колун сразу закатил,—заметил Бенюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
кой расфранченный, что Ада рот разинула от удивления. Он был в новой форме, на ногах сверкали новые туфли из телячьей кожи. Чуть заломленный и сдвинутый набекрень козырек новенькой фуражки лихо сверкал на солнце. Щеки казались бледнее обычного, серые, чуть синеватые глаза — больше, губы — алей. От него слабо пахло бриллиантином и новой одеждой. Ада заметила на белом гладком лбу прядь каштановых волос, выбившуюся из-под фуражки: дрожь охватила ее, и теплая волна захлестнула с головы до ног,—как тогда, на сеновале, при виде батрака со стальной спиной... Вечером, когда он возвращался по аллее домой, Ада встретила его на дороге и попросила проводить до реки. Они пошли туда, где Вешинта делает крутую излучину, а берега заросли таким густым кустарником, что сквозь них не видно даже мельницы Сальминиса, что стоит метрах в ста. Ада разделась и велела ему сделать то же самое, но Бенюс объяснил, что у него нет купальных трусов.
— Завидная робость! — посмеялась она.— Могу заверить, что в этой чаще она ни к чему. Мы в царстве наготы — ведь ни рыбы, ни насекомые, ни деревья не имеют одежды, и незачем их стесняться.
Объявив это, Ада выскользнула из купальника и, гордясь собственной красотой, побежала к воде. Через минуту она выбралась на берег вся замерзшая и бросилась к платью. Но разве легко одеться, когда пробирает дрожь, а вместо жаркого полуденного солнца холодно светит угасающий закат? Пуговицы выскальзывают из дрожащих пальцев, платье прилипает к мокрому телу. Без чужой помощи тут не обойдешься.
— Бенюс, будь хоть раз джентльменом...
Но пальцы джентльмена тоже не всегда послушны. Они неловко блуждают от пуговицы к пуговице, нервно вздрагивают, прикасаясь к теплому нежному телу. Наконец, пуговицы побеждены. Коричневая от загара спина спряталась под платьем, которое джентльмен еще должен оправить. Ада шаловливо посмотрела на него, Бенюс быстро отвернулся, но Ада успела заметить, в какое смятение повергла она юношу.
— Бенюс! Ты любил когда-нибудь?
— Мне нравится одна девочка, — сказал он смущенно.— Я ее люблю.
— Я слышала! —Ада деланно засмеялась. — Л ю-
блю! Какое затасканное слово! Надо ли понимать, что ты с ней..? Да?
— Да!..—грубо отрезал Бенюс. — Спокойной ночи, барышня! —и он быстро зашагал к дому.
На другой день Ада уехала в гости к тете. Когда через неделю она вернулась, Бенюс встретил ее далеко не так равнодушно, как пытался изобразить. Ада заметила, что он стал податливее, что глаза у него все чаще влажно блестят, а взгляд избегает ее взгляда.
— Честное слово, в мире не найдется захолустья, тоскливее этого монастыря, — ворчал Гряужинис, разгорячившись от вина.— Всем, кто жаждет умереть со скуки, я советую ехать в гости к господину Альберта-су Сикорскису, чья голова вечно забита серьезными и никому не нужными вещами. В карты играть — запрещается; смеяться — не над кем; выпить — бутылка вишневки на четверых. Вот и все радости. Сидим у папаши под самыми окнами, как святые, — папироской не побалуешься! Ну, прямо белые лилии 1 — точно по Баден-Поуэллу! Но Гряужинис не член общества юных кастратов, черт подери!
— Я никого не держу на привязи, — раздраженно ответил Альбертас. — И вообще, зря я тебя пригласил. Если хочешь, можешь катиться обратно в Скуоджяй. Еще успеешь к Гиршу в ресторан...
Бенюс с Ромасом рассмеялись, но Людас не обиделся: любопытство взяло верх над самолюбием.
— Честное слово, Гряужинис никогда не станет возражать, если только ты знаешь, как позабавиться.
— Мы собрались тут не для пустых забав, — прервал Альбертас, властно нахмурившись. Мы уже выросли из того возраста, когда играли в индейцев. Со-тесНа йшШ. Забудем глупые выходки. Мы не пятнадцатилетние балбесы, а взрослые мужчины...
— Усатые! — прибавил Людас.
— Осенью мы будем в восьмом классе, — продолжал Альбертас, не обращая внимания на Гряужини-са.— А в следующем, тысяча девятьсот тридцать восьмом году, получим аттестат зрелости, разойдемся по высшим школам и продолжим ёаз §го88е 8р1е1 дев Ье-Ьепз2, я говорю «продолжим», потому что великую игру жизни мы уже начали.
1 Белая лилия — знак скаутов.
2 Великую игру жизни (нем.).
Гряужинис машинально затрещал в кармане колодой карт.
— Мы начали ее против своей воли и даже не ощущаем, что участвуем в игре, а все же это так. — Карие глаза Альбертаса сердито впились в Людаса, который смущенно притих.—Разве в гимназии мы не боремся за существование? Разве не мечтаем избрать специальность подоходнее, которая помогла бы нам занять солидное место в обществе? Разве все это не великая игра жизни? Но личные интересы меня меньше всего заботят. Я хочу поговорить о другом деле, от которого зависит, осуществимы или неосуществимы наши желания и на сколько процентов осуществимы. Возьмем для примера Бенюса Жутаутаса. Он хороший ученик, умный парень, хотя родичами похвастаться не может.
Главное, что он сам порядочный малый, что у него есть хорошие друзья и среди учеников и среди преподавателей.
— Особенно его любит новый учитель математики Габренас, — вмешался Лючвартис, широко улыбаясь всей своей круглой веснушчатой рожей.
— Этот кол мне Колун сразу закатил,—заметил Бенюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99