«Он — умный», — подумал Бенюс. Но Римгайлене ему тоже нравилась. Он чувствовал себя, как у старых знакомых, которые радуются, что могут достойно принять гостя. Ему накладывали на тарелку меду, угощали, спрашивали, как живут у него дома, просили приходить еще раз, а когда Виле проговорилась, что получила переэкзаменовку, Римгайла только на минуту наморщил лоб и, покрутив длинные рыжие усы, сказал полушутя:
— Я вынул из твоего улья всю раму, потому что не нашел «языков». А раз нет «языков», доченька, значит, все обойдется. Пчелки никогда не лгут.
— Папа... Я так боялась, что ты рассердишься...— Виле покраснела от радости и, подбежав, расцеловала отца в обе щеки.
«Нет, с ней Мингайла не мог так говорить», — подумал Бенюс. Он смотрел на заскорузлую ладонь Римгайлы, на его обожженную солнцем, огрубевшую от работы руку, которой он гладил приникшую к его груди голову дочери, на двух маленьких девочек, которые с веселыми криками теребили сестру за платье, и чувствовал, что к горлу подкатывает горячий комок. «А как меня встретят дома?»
Бенюс тронулся в путь уже после полдника. Воздух был жаркий, тяжелый. Во ржи, вторя стрекоту кузнечиков, кричал коростель. Обернувшись, Бенюс бросил взгляд на уже далекую деревню и с минуту смотрел, словно на картину, которую видел уже много раз, но только теперь разглядел ее тайную неоценимую красоту. Там осталась она. За этими высокими деревьями, за гумном, за хмельником — ее дом. В саду, под фруктовыми деревьями, стоят пять ульев, один из них — белый, с жестяной крышей и буквой «В» на правой
ножке, — принадлежит ей. А за садом, у самого пригорка, лежит озеро, ее озеро, потому что она побежит туда купаться, целыми днями будет кататься на лодке, срывать хрупкие водяные лилии...
Подойдя к полям деревни Жаленай, Бенюс вдруг вспомнил, что этой весной Шарунас нанялся пасти у Вядягиса из Жаленай, и решил наведаться к брату. Не то, чтобы он соскучился — его влекло туда обычное любопытство, а кроме того, можно было оттянуть встречу с родными. Бенюс заметил оборванного мальчугана, который пас у дороги, спросил, где стадо Вядягиса, и пошел вдоль канавы.
Шарунас издали узнал брата и, щелкая бичом, пустился навстречу ему. Он был в залатанной холщовой рубашонке, в холщовых же ветхих штанах, куцых, до половины икры, его коротко остриженную головенку покрывала фуражка с широким козырьком. Чтобы не потерять, мальчик привязал ее под подбородком веревочкой, но на бегу она все равно слетала и теперь болталась за плечами. От волнения он не мог слова вымолвить — бежал, спотыкаясь, протянув вперед поцарапанные загорелые руки, а на его лице сияла радостная улыбка.
— Ну, как твои дела? — спросил Бенюс, когда они поздоровались.
— У меня — хорошо. А ты сдал экзамены? —Шарунас поднял на него серые глаза, в которых отражалась невинная гордость за брата, и заискивающе улыбнулся. — Я просто так спросил. Знаю, что экзамены для тебя раз плюнуть. А какой ты большой! Как тебе идет эта фуражка с серебряным шитьем! Чтоб мне помереть на месте, такие воротники только у ксендзов бывают,—восторгался он, любуясь братом.—Я бы хотел, чтобы тебя увидел Стасюс.
— А он кто такой? — сдержанно спросил Бенюс.
— Мы рядом пасем. Он не верит, что у меня брат гимназист. Давай пойдем к стаду, погоним туда, ближе к кустам. Стасюс тебя увидит и не будет больше называть меня хвастунишкой.
— Не надо...—поморщился Бенюс.— У меня времени нет. «Десятый год ему,— подумал он.— В таком возрасте я был умнее».
Шарунас опечалился. Бенюсу стало жаль брата.
— В прошлом году отец тебе купил нож с двумя лезвиями, — сказал он, чтобы переменить разговор. — Еще не потерял?
— Иди ты! — снова ожил мальчик.— Разве можно такой нож потерять. Во, смотри! — он вытянул из кармана складной нож, привязанный на веревочке, и протянул брату. — Попробуй на ногте, увидишь, какой острый. Волос перерезает.
— «Золлинген». Хорошая фирма.
— Ого, какая хорошая! Ты бы видел, какую телегу я этим ножом выстругал. Ну, прямо как у Сикорски-са! Только ее хозяйский Юозас отобрал... Теперь корабль делаю. Пошли, покажу! — Шарунас схватил Бе-нюса за рукав и потащил через клеверище.
«Мастерская» Шарунаса была на краю канавы, под кустом вербы. На вытоптанной траве среди стружек валялось несколько березовых чурок, связка бечевки, обрывок проволоки, а рядом стоял корпус корабля, сбитый из тонко наструганных дощечек. Мальчик нырнул в кусты и вытащил оттуда какую-то скомканную тряпку.
— А вот мачты,—объяснил он, улыбаясь. — Если бы в полдень коровы не строчились, я бы уже перекладины кончил, а до вечера приладил бы паруса. — Шарунас вынул лезвием «палубу», и под ней Бенюс увидел крошечные скамейки.—Это второй класс. Между скамьями и палубой еще будет потолок. На потолке устрою первый класс — для бар. Тут надо красивые стулья сделать. Да кто знает? Может, корабль утонет, и вся работа пойдет насмарку? Может, лучше первый класс мастерить, когда испробую корабль?
— Вот не знал, что ты умеешь так красиво мастерить, — от души похвалил Бенюс.
— Нравится? — просиял мальчик.—Хочешь, подарю тебе этот корабль?
«Конечно, такую модель не стыдно поставить у себя в комнате. Ведь не написано, что это я не сам сделал...» — подумал Бенюс, а вслух сказал:
— В наше время никто не плавает на парусниках. Но моторный корабль ты, наверное, не сумеешь сделать...
— Моторный легче, мачт не нужно, ни парусов,— тоном знатока объяснил Шарунас, удивляясь невежеству брата. Вдруг он прислушался и схватился за голову.—Ой, коровы в овес забрались... Юозас там...
Ой, ой, что теперь будет...—и метнулся, как заяц, через канаву.
Бенюс встал с сундучка и неспокойно оглянулся. Нехорошо, что при нем коровы забрались в овес. Вот разиня... Кто же этот Юозас Вядягис? Не тот ли парень, что с криком несется от пахотного поля через клеверище? Ну, да. Вот стоят его лошади, запряженные в плуг. Ну и несется, как черт! Кнутом то в одну, то в другую сторону стегает — кажется, так и перережет. А коровы уже испугались, скачут из овса на спутанных ногах. Вон и Шарунас — пулей, то с одного, то с другого боку. И как ему жнивье ног не колет? Брр... Юозас все еще бежит, хоть мог бы вернуться к плугу: ведь скот уже в клевере, и Шарунас тут.
— Рвань, соня, сукин сын! — стоит бешеный ор. — Я тебе шкуру спущу, проклятое большевистское семя!
— Дядя... дяденька... я нечаянно... брат пришел...— Шарунас бегает среди перепуганных коров, а они, пользуясь случаем, снова лезут в овес.
— Я тебя... я тебя... задница вшивая, чертов сын!..— слова падают словно камни.— Где коровы, сопливое рыло!
Шарунас бросается в овес, наперерез коровам, Юозас — вслед за ним. Ноги у него обуты в постолы, густо облеплены глиной, не такие шустрые, как у пастушонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99