Но самолюбие опять предупреждало Бенюса: что, если над тобой хотят посмеяться? И он шел домой взбудораженный, совсем разбитый, как после встречи с Виле, и клялся бросить эту глупую игру. И опять самолюбие, то самое самолюбие, которое советовало беречься, подбивало его уступить низменным страстям и ответить на вызов. Ведь Ада — не какая-нибудь простая девка, а барышня, помещичья дочка. И кто знает... Эх, зачем заглядывать так далеко! Нет, барышня Ада не такая, как говорят, и он бы не подозревал ее в злых шутках, не будь она на несколько лет старше...
Об этом Бенюс размышлял и теперь, когда заметил идущую навстречу женщину, чья походка напомнила ему Аду. Все движения, изящный взмах руки, вызывающая посадка головы, наконец — это пепельное платье с глубоким декольте вскоре убедили его, что он не ошибся.
— Добрый вечер, Бенюс, — издали крикнула Ада. — Почему пешком?
— Ваши сорванцы шины прокололи, — ответил он, и ему вдруг стало жарко.
— Ну, не вали на детей, это моя работа, — она звонко рассмеялась. — Я знала, что ты пешком вернешься по этой дороге. Хочу с тобой поговорить.
Бенюс молчал, ошарашенный ее смелостью.
— Я могу тебя проводить, — добавила она серьезно, видя, что Бенюс остановился.— Мне нравится, когда вечером тучи. Люблю мрачные краски. Я не видела
грозы в море, но мне кажется, нет ничего интереснее бушующей стихии. Мрак, адский грохот волн, молнии, стоны погибающих... Страшно — а мне нравится. Бенюс не ответил. Он медленно вел велосипед, прислушиваясь к звону напрягающейся струны.
— Что люди говорят о моем браке? — вдруг спросила Ада.
— Вам многие завидуют, — тихо ответил он.
— Чему? Боже мой — чему? — Ада расхохоталась.— Может, этим глазам навыкате? А может, носу, на котором можно повесить полдюжины пальто?! Ха-ха-ха!
— Господин Катенас — достойный человек, — сдержанно заметил Бенюс. — Правда, он некрасив...
— Он отвратителен! — крикнула Ада. — Он мерзок! Я ему в лицо это сказала. Но он — редкий человек, а я, на свою беду, люблю собирать редкости...
Она улыбнулась —и улыбка ее была горькой. Слова звучали неподдельно искренне, — ни тени жеманства, притворства, всегдашней экзальтации. Бенюсу она вдруг показалась простой девушкой, далеко не такой беззаботной, легкомысленной и довольной судьбой, как хотела бы выглядеть. Ему было приятно хоть немного утешить Аду.
— Не помню, где я читал. Кажется, у Тагора, что красота — относительное понятие. Ведь в мире нет ничего, что абсолютно всем нравится или не нравится. В жизни полно примеров, когда что-либо одни считают идеалом красоты, а другие не могут смотреть без отвращения. На Цейлоне девушки, чтобы понравиться мужчине, специальными обручами вытягивают шеи. Обладательницу полуметровой шеи считают красавицей, а мы таких называем жирафами. Вам не нравится курносый нос или выпуклые глаза, а другой, наоборот, неприятен прямой нос и запавшие глаза. Если бы все одинаково видели и судили о красоте, в мире не было бы равновесия. Опять не могу вспомнить, какой философ сказал — и очень правильно сказал, — что голая красота не достойна последнего нищего. Это значит, что внешность человека ничего не стоит, если ее не оправдывают духовные ценности — трудолюбие, разум, высокие идеалы, ну и, конечно, материальные ценности, которые могут помочь собрать воедино и выявить богатства твоего внутреннего мира. Мне кажется, это очень правильная философия. Ведь, про-
ходя мимо цветущего картофельного поля, вы бы не радовались цветам, если бы знали, что в земле нет плодов.
— Благодарю! —рассмеялась Ада.—Ты меня убедил, что сова красивее райской птицы.— Она схватила его руку и сильно сжала мягкими надушенными пальчиками.—Я согласна с твоей философией, хотя было бы лучше, если бы духовная красота соответствовала внешней. Тогда было бы полное счастье, а теперь только иллюзия.
Ада снова стиснула пальцы Бенюса, потянула его к себе, и он услышал бешеный звон невидимой струны. Она никогда еще не была так напряжена и никогда так дразняще не пела, как теперь. И он не вынимал руки из прохладной, нежной, как лепестки розы, ладони, которая увлекала его все дальше от тропы, на луг... Темно-зеленый травяной ковер таинственно шелестел под ногами, расстилаясь дорожкой мимо ароматных копен сена, мимо пруда, заросшего аиром, мимо куста ивы.
— Вас никто не заставляет выходить за Катенаса, — выговорил Бенюс, задыхаясь от волнения.
— Я же сказала, что я любительница редкостей.— Ада рассмеялась. — Нашла редкий экземпляр. Он вроде первых почтовых марок, — некрасивый, зато дорогой.
— Вы издеваетесь над ним. Я не понимаю такого лицемерия. Как можно жить вместе, не любя...
— Давай посидим тут. — Она остановилась у копны сена.— Ты интересный парень. С тобой можно поговорить. Садись. Помоги мне рассеяться. При мысли о замужестве у меня в ушах звучат похоронные марши.
Бенюс положил велосипед на траву и прислонился рядом с Адой к копне.
Струна звенела так, что подкашивались ноги...
— Лицемерие...—продолжала Ада и снова взяла его руку.—Ты не читал, что говорят философы об этом глупом слове? Если они такие умные, то должны объяснить, что оно так же условно, как и понятие красоты. Ведь и тут есть две стороны. Человек не может жить, не лицемеря. Но я стараюсь лицемерить как можно меньше. Мне мерзок жених. Я это сказала ему в лицо. Мне нравится один умный лохматый мальчик, и я не лицемерю —не прячу от него своих чувств.—
Ада положила руку на его голову и стала пальцами перебирать волосы.
— А-а-а...—Он хотел произнести ее имя, но звук застрял в горле. Пахло сеном, скошенной травой, набухшими от дождя тучами; нежные пальчики соскользнули с волос на шею и лукаво заплясали у подбородка; сотни запахов слились в один, удушающий. В это мгновение молния осветила небо, и на сером фоне сена он увидел широко раскрытые глаза со страшно расширенными зрачками, в которых отражались маленький лохматый человечек и велосипед.
— Дурачок...—раскрасневшееся лицо отделилось от сена и приближалось к нему, часто дыша мятным теплом.
Бенюс поднял руку, словно защищаясь от искаженных страстью губ, но рука против его воли обвила обмякшее тело.
Несколько дней он ходил как одурелый. Поначалу им всецело овладела радость. Он гордился собой, он торжествовал. Маленькая искорка надежды затеплилась в душе. Что вчера было совершенно невозможным, теперь стало мыслимым, а может, и выполнимым. Да, да... От женщин всего можно ожидать. Правда, женщин он знает только по книгам, а в книгах эти сложные существа воплощают и самые низкие, презренные страсти, и самые благородные порывы. Женщины не все умные, но обязательно хитрые. У них хватает смелости умереть за свою любовь, однако им ничего не стоит и своей рукой убить любимого из ревности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Об этом Бенюс размышлял и теперь, когда заметил идущую навстречу женщину, чья походка напомнила ему Аду. Все движения, изящный взмах руки, вызывающая посадка головы, наконец — это пепельное платье с глубоким декольте вскоре убедили его, что он не ошибся.
— Добрый вечер, Бенюс, — издали крикнула Ада. — Почему пешком?
— Ваши сорванцы шины прокололи, — ответил он, и ему вдруг стало жарко.
— Ну, не вали на детей, это моя работа, — она звонко рассмеялась. — Я знала, что ты пешком вернешься по этой дороге. Хочу с тобой поговорить.
Бенюс молчал, ошарашенный ее смелостью.
— Я могу тебя проводить, — добавила она серьезно, видя, что Бенюс остановился.— Мне нравится, когда вечером тучи. Люблю мрачные краски. Я не видела
грозы в море, но мне кажется, нет ничего интереснее бушующей стихии. Мрак, адский грохот волн, молнии, стоны погибающих... Страшно — а мне нравится. Бенюс не ответил. Он медленно вел велосипед, прислушиваясь к звону напрягающейся струны.
— Что люди говорят о моем браке? — вдруг спросила Ада.
— Вам многие завидуют, — тихо ответил он.
— Чему? Боже мой — чему? — Ада расхохоталась.— Может, этим глазам навыкате? А может, носу, на котором можно повесить полдюжины пальто?! Ха-ха-ха!
— Господин Катенас — достойный человек, — сдержанно заметил Бенюс. — Правда, он некрасив...
— Он отвратителен! — крикнула Ада. — Он мерзок! Я ему в лицо это сказала. Но он — редкий человек, а я, на свою беду, люблю собирать редкости...
Она улыбнулась —и улыбка ее была горькой. Слова звучали неподдельно искренне, — ни тени жеманства, притворства, всегдашней экзальтации. Бенюсу она вдруг показалась простой девушкой, далеко не такой беззаботной, легкомысленной и довольной судьбой, как хотела бы выглядеть. Ему было приятно хоть немного утешить Аду.
— Не помню, где я читал. Кажется, у Тагора, что красота — относительное понятие. Ведь в мире нет ничего, что абсолютно всем нравится или не нравится. В жизни полно примеров, когда что-либо одни считают идеалом красоты, а другие не могут смотреть без отвращения. На Цейлоне девушки, чтобы понравиться мужчине, специальными обручами вытягивают шеи. Обладательницу полуметровой шеи считают красавицей, а мы таких называем жирафами. Вам не нравится курносый нос или выпуклые глаза, а другой, наоборот, неприятен прямой нос и запавшие глаза. Если бы все одинаково видели и судили о красоте, в мире не было бы равновесия. Опять не могу вспомнить, какой философ сказал — и очень правильно сказал, — что голая красота не достойна последнего нищего. Это значит, что внешность человека ничего не стоит, если ее не оправдывают духовные ценности — трудолюбие, разум, высокие идеалы, ну и, конечно, материальные ценности, которые могут помочь собрать воедино и выявить богатства твоего внутреннего мира. Мне кажется, это очень правильная философия. Ведь, про-
ходя мимо цветущего картофельного поля, вы бы не радовались цветам, если бы знали, что в земле нет плодов.
— Благодарю! —рассмеялась Ада.—Ты меня убедил, что сова красивее райской птицы.— Она схватила его руку и сильно сжала мягкими надушенными пальчиками.—Я согласна с твоей философией, хотя было бы лучше, если бы духовная красота соответствовала внешней. Тогда было бы полное счастье, а теперь только иллюзия.
Ада снова стиснула пальцы Бенюса, потянула его к себе, и он услышал бешеный звон невидимой струны. Она никогда еще не была так напряжена и никогда так дразняще не пела, как теперь. И он не вынимал руки из прохладной, нежной, как лепестки розы, ладони, которая увлекала его все дальше от тропы, на луг... Темно-зеленый травяной ковер таинственно шелестел под ногами, расстилаясь дорожкой мимо ароматных копен сена, мимо пруда, заросшего аиром, мимо куста ивы.
— Вас никто не заставляет выходить за Катенаса, — выговорил Бенюс, задыхаясь от волнения.
— Я же сказала, что я любительница редкостей.— Ада рассмеялась. — Нашла редкий экземпляр. Он вроде первых почтовых марок, — некрасивый, зато дорогой.
— Вы издеваетесь над ним. Я не понимаю такого лицемерия. Как можно жить вместе, не любя...
— Давай посидим тут. — Она остановилась у копны сена.— Ты интересный парень. С тобой можно поговорить. Садись. Помоги мне рассеяться. При мысли о замужестве у меня в ушах звучат похоронные марши.
Бенюс положил велосипед на траву и прислонился рядом с Адой к копне.
Струна звенела так, что подкашивались ноги...
— Лицемерие...—продолжала Ада и снова взяла его руку.—Ты не читал, что говорят философы об этом глупом слове? Если они такие умные, то должны объяснить, что оно так же условно, как и понятие красоты. Ведь и тут есть две стороны. Человек не может жить, не лицемеря. Но я стараюсь лицемерить как можно меньше. Мне мерзок жених. Я это сказала ему в лицо. Мне нравится один умный лохматый мальчик, и я не лицемерю —не прячу от него своих чувств.—
Ада положила руку на его голову и стала пальцами перебирать волосы.
— А-а-а...—Он хотел произнести ее имя, но звук застрял в горле. Пахло сеном, скошенной травой, набухшими от дождя тучами; нежные пальчики соскользнули с волос на шею и лукаво заплясали у подбородка; сотни запахов слились в один, удушающий. В это мгновение молния осветила небо, и на сером фоне сена он увидел широко раскрытые глаза со страшно расширенными зрачками, в которых отражались маленький лохматый человечек и велосипед.
— Дурачок...—раскрасневшееся лицо отделилось от сена и приближалось к нему, часто дыша мятным теплом.
Бенюс поднял руку, словно защищаясь от искаженных страстью губ, но рука против его воли обвила обмякшее тело.
Несколько дней он ходил как одурелый. Поначалу им всецело овладела радость. Он гордился собой, он торжествовал. Маленькая искорка надежды затеплилась в душе. Что вчера было совершенно невозможным, теперь стало мыслимым, а может, и выполнимым. Да, да... От женщин всего можно ожидать. Правда, женщин он знает только по книгам, а в книгах эти сложные существа воплощают и самые низкие, презренные страсти, и самые благородные порывы. Женщины не все умные, но обязательно хитрые. У них хватает смелости умереть за свою любовь, однако им ничего не стоит и своей рукой убить любимого из ревности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99