Когда он вызвал его последний раз, Бенюс мало спал (до полуночи размножал газету) и с великим трудом ответил на тройку с минусом. Одно утешение — первая половина триместра. Тогда удалось выжать две четверки. А вообще — к дьяволу всю тригонометрию. Она с самого начала не давалась Бенюсу. Даже в лучшие времена — при учителе Шилена-се — он не получал в триместре больше четверки. А теперь? Если письменная не удастся, Колун с превеликим удовольствием выведет тройку, скорей всего, даже с минусом, потому что этот сухарь любит математическую точность во всем. Послезавтра последний день триместра, — исправить не успеешь. По латыни тройка уже обеспечена — синьорина Катилина постаралась. А две тройки в триместре — значит, ты выпал из списка способных учеников и изволь платить за учебу...
Бенюса прошиб холодный пот. Ему показалось, что с начала урока прошло уже очень много времени. Скоро звонок, надо будет отдать злорадствующему учителю пустую тетрадь. Он услышал вздох облегчения: верно, кто-то решил первую задачу. Эта мысль взволновала его еще больше. Быть того не может, чтобы он, один из самых способных учеников в классе, не сумел справиться с двумя задачами! Тут нет ничего страшного. Не надо только нервничать, паниковать. Спокойнее. Больше хладнокровия, уверенности! Но он крепился напрасно: в черновике один за другим росли столбцы цифр, — неровные, забрызганные чернилами, исчерканные вдоль и поперек, — а обе задачи, как были, так и остались двумя неразгаданными сфинксами.
Часы в коридоре выбили вторую четверть.
— Гядас... Слушай! Гядас... — прошептал Бенюс, навалившись на парту.
Варненас понял.
Бенюс обмакнул перо и в лихорадочной спешке стал списывать решение первой задачи с черновика Варненаса, который тот подвинул на середину парты, чтобы лучше было видно. Списывая вторую задачу, он столкнулся с испытующим взглядом учителя, в котором прочел суровое предупреждение, и уже до самого звонка не посмел шевельнуться. Ему показалось, что, списывая, он где-то сделал ошибку. Он хотел проверить, но Варненас не догадался открыть страницу с решением первой задачи.
Когда урок кончился, Бенюс швырнул тетрадь на стол и, подавленный, направился к директору.
Ольвидас сидел, раскрыв перед собой газету, исчерканную красным карандашом. Писарь чему-то тихо смеялся. На устах директора блуждала улыбка. Увидев Бенюса, толстяк сурово нахмурил брови, хотя веселый взгляд и не вязался со строгим выражением лица.
Вошли Аницетас с товарищами.
— Выходит, ученик, вам известно, кто издает эту шпаргалку! — спросил он, тыкая карандашом в газету.—А может быть, вы и издатель?
Бенюс нервно усмехнулся. «В моих руках — они все, — со злорадством подумал он о товарищах. — Мухи. Только пальцы сжать и...»
— Нет, я не издатель. Все навострили уши.
— А кто же? Распространитель?
— И не распространитель. Я ее нашел.
— Находка может оказаться весьма неприятной,— пригрозил директор, раздраженный дерзостью Беню-са.—Почему вы стали хуже учиться?
— Не знаю, господин директор.
— У него нету времени, — вмешался гимназист с оторванным воротником.
— Надо вино пить, политикой заниматься...
— Морды бить, — добавил второй, с заклеенной губой.
— Вы слышите, что про вас говорят? — директор оттолкнулся от стола и подбоченился.—Пьянствуете, не учитесь, принимаете у себя дома разных бродяг. Я этого не потерплю. В гимназии должен быть порядок. Для этого существует ученический билет с правилами. Кто не соблюдает правил, тому не место в гимназии. Поняли? Я предложу обсудить ваше поведение на педагогическом совете.
— Вы не должны обращать внимания на слухи и домыслы, господин директор. А болтовня Стяпулиса — это мыльный пузырь. — Бенюс кинул презрительный взгляд на Аницетаса.—Он может набрать сколько угодно свидетелей, вроде этих семиклассников или господина Колуна...
— Ученик!
— Прошу извинить, господин директор. — Бенюс поклонился. — Разве вам неизвестно отношение людей такого сорта к националистически настроенным ученикам? Они ненавидят настоящих литовцев, стараются повредить им, выжить их...
— Это из передовицы «Юного патриота», — вставил Аницетас с иронической улыбкой.
— Неважно! Я литовец, патриот. И не стыжусь
этого. Ты меня не утопишь, хотя преследуешь по пятам, как бешеный пес. Не укусишь, не удастся отомстить.
— За что? — Аницетас дрожащими пальцами расстегнул стоячий воротник куртки.
— Не знаешь? Господин директор, он не знает! — воскликнул Бенюс, все больше входя в роль.
— Объясни, ученик.
— Старые счеты, господин директор. С тех времен, когда мы еще дружили. Года четыре назад он потащил меня на тайное собрание, где говорили против властей. Хотел из меня большевика сделать. Не удалось. Я вступил в скауты и как-то обмолвился Мин-гайле...
— Учителю Мингайле...
— Да, господин директор, — поправился Бенюс, — я обмолвился учителю Мингайле, что Стяпулис настроен не националистически. Вот с того времени он мне всюду ножку подставляет.
— Было такое собрание, Стяпулис?
— Было, господин директор,—ответил Аницетас, трясясь от бешенства, — но никаких коммунистов там не было. Жутаутас преувеличивает. Я его не преследую. Я думаю не о том, чтобы мстить, а о чести гимназии.
— Честь гимназии есть кому защищать и кроме вас, — строго отрезал Ольвидас, глянув исподлобья на Аницетаса. — Ваше поведение противоречит вашим словам, ученик. Почему вы не сошьете себе приличную форму? Кто позволил вам нарушать распоряжение министерства просвещения и руководства гимназии?
Аницетас ничего не ответил.
— Накажу, обоих накажу, — закончил Ольвидас, возводя глаза к потолку. — Отдам на обсуждение совета. Драчуны... Испанские петухи... Позор гимназии... Идите вон! И молите бога, чтобы другой раз не попались мне на глаза. Герои!..
Выскользнув в коридор, Бенюс нос к носу столкнулся с Альбертасом. Сикорскис отирался около двери канцелярии и сильно нервничал, хоть и старался скрыть это.
— Сигареты есть? — спросил Бенюс. Альбертас отрицательно мотнул головой.
— Разве ты забыл, что мне чужды нравы индейцев,—ответил он, сгорая от нетерпения узнать, чем кончился разговор Бенюса с директором.— Как вижу, Ольвидас тебя не на шутку потрепал.
Бенюс махнул рукой и поспешил на второй этаж, где был мужской туалет; там он надеялся найти какой-нибудь окурок, и, к тому же, не мешало поиграть на нервах Альбертаса.
Сикорскис, сердито морщась, последовал за ним.
В туалете было пусто. Бенюс нашел в углу тлеющий окурок, брошенный только что вышедшим учителем гимнастики, и закрылся в кабине.
— Разве ты не можешь курить и разговаривать? — спросил Сикорскис, встав у окна. — От вчерашнего вина язык к небу прилип, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Бенюса прошиб холодный пот. Ему показалось, что с начала урока прошло уже очень много времени. Скоро звонок, надо будет отдать злорадствующему учителю пустую тетрадь. Он услышал вздох облегчения: верно, кто-то решил первую задачу. Эта мысль взволновала его еще больше. Быть того не может, чтобы он, один из самых способных учеников в классе, не сумел справиться с двумя задачами! Тут нет ничего страшного. Не надо только нервничать, паниковать. Спокойнее. Больше хладнокровия, уверенности! Но он крепился напрасно: в черновике один за другим росли столбцы цифр, — неровные, забрызганные чернилами, исчерканные вдоль и поперек, — а обе задачи, как были, так и остались двумя неразгаданными сфинксами.
Часы в коридоре выбили вторую четверть.
— Гядас... Слушай! Гядас... — прошептал Бенюс, навалившись на парту.
Варненас понял.
Бенюс обмакнул перо и в лихорадочной спешке стал списывать решение первой задачи с черновика Варненаса, который тот подвинул на середину парты, чтобы лучше было видно. Списывая вторую задачу, он столкнулся с испытующим взглядом учителя, в котором прочел суровое предупреждение, и уже до самого звонка не посмел шевельнуться. Ему показалось, что, списывая, он где-то сделал ошибку. Он хотел проверить, но Варненас не догадался открыть страницу с решением первой задачи.
Когда урок кончился, Бенюс швырнул тетрадь на стол и, подавленный, направился к директору.
Ольвидас сидел, раскрыв перед собой газету, исчерканную красным карандашом. Писарь чему-то тихо смеялся. На устах директора блуждала улыбка. Увидев Бенюса, толстяк сурово нахмурил брови, хотя веселый взгляд и не вязался со строгим выражением лица.
Вошли Аницетас с товарищами.
— Выходит, ученик, вам известно, кто издает эту шпаргалку! — спросил он, тыкая карандашом в газету.—А может быть, вы и издатель?
Бенюс нервно усмехнулся. «В моих руках — они все, — со злорадством подумал он о товарищах. — Мухи. Только пальцы сжать и...»
— Нет, я не издатель. Все навострили уши.
— А кто же? Распространитель?
— И не распространитель. Я ее нашел.
— Находка может оказаться весьма неприятной,— пригрозил директор, раздраженный дерзостью Беню-са.—Почему вы стали хуже учиться?
— Не знаю, господин директор.
— У него нету времени, — вмешался гимназист с оторванным воротником.
— Надо вино пить, политикой заниматься...
— Морды бить, — добавил второй, с заклеенной губой.
— Вы слышите, что про вас говорят? — директор оттолкнулся от стола и подбоченился.—Пьянствуете, не учитесь, принимаете у себя дома разных бродяг. Я этого не потерплю. В гимназии должен быть порядок. Для этого существует ученический билет с правилами. Кто не соблюдает правил, тому не место в гимназии. Поняли? Я предложу обсудить ваше поведение на педагогическом совете.
— Вы не должны обращать внимания на слухи и домыслы, господин директор. А болтовня Стяпулиса — это мыльный пузырь. — Бенюс кинул презрительный взгляд на Аницетаса.—Он может набрать сколько угодно свидетелей, вроде этих семиклассников или господина Колуна...
— Ученик!
— Прошу извинить, господин директор. — Бенюс поклонился. — Разве вам неизвестно отношение людей такого сорта к националистически настроенным ученикам? Они ненавидят настоящих литовцев, стараются повредить им, выжить их...
— Это из передовицы «Юного патриота», — вставил Аницетас с иронической улыбкой.
— Неважно! Я литовец, патриот. И не стыжусь
этого. Ты меня не утопишь, хотя преследуешь по пятам, как бешеный пес. Не укусишь, не удастся отомстить.
— За что? — Аницетас дрожащими пальцами расстегнул стоячий воротник куртки.
— Не знаешь? Господин директор, он не знает! — воскликнул Бенюс, все больше входя в роль.
— Объясни, ученик.
— Старые счеты, господин директор. С тех времен, когда мы еще дружили. Года четыре назад он потащил меня на тайное собрание, где говорили против властей. Хотел из меня большевика сделать. Не удалось. Я вступил в скауты и как-то обмолвился Мин-гайле...
— Учителю Мингайле...
— Да, господин директор, — поправился Бенюс, — я обмолвился учителю Мингайле, что Стяпулис настроен не националистически. Вот с того времени он мне всюду ножку подставляет.
— Было такое собрание, Стяпулис?
— Было, господин директор,—ответил Аницетас, трясясь от бешенства, — но никаких коммунистов там не было. Жутаутас преувеличивает. Я его не преследую. Я думаю не о том, чтобы мстить, а о чести гимназии.
— Честь гимназии есть кому защищать и кроме вас, — строго отрезал Ольвидас, глянув исподлобья на Аницетаса. — Ваше поведение противоречит вашим словам, ученик. Почему вы не сошьете себе приличную форму? Кто позволил вам нарушать распоряжение министерства просвещения и руководства гимназии?
Аницетас ничего не ответил.
— Накажу, обоих накажу, — закончил Ольвидас, возводя глаза к потолку. — Отдам на обсуждение совета. Драчуны... Испанские петухи... Позор гимназии... Идите вон! И молите бога, чтобы другой раз не попались мне на глаза. Герои!..
Выскользнув в коридор, Бенюс нос к носу столкнулся с Альбертасом. Сикорскис отирался около двери канцелярии и сильно нервничал, хоть и старался скрыть это.
— Сигареты есть? — спросил Бенюс. Альбертас отрицательно мотнул головой.
— Разве ты забыл, что мне чужды нравы индейцев,—ответил он, сгорая от нетерпения узнать, чем кончился разговор Бенюса с директором.— Как вижу, Ольвидас тебя не на шутку потрепал.
Бенюс махнул рукой и поспешил на второй этаж, где был мужской туалет; там он надеялся найти какой-нибудь окурок, и, к тому же, не мешало поиграть на нервах Альбертаса.
Сикорскис, сердито морщась, последовал за ним.
В туалете было пусто. Бенюс нашел в углу тлеющий окурок, брошенный только что вышедшим учителем гимнастики, и закрылся в кабине.
— Разве ты не можешь курить и разговаривать? — спросил Сикорскис, встав у окна. — От вчерашнего вина язык к небу прилип, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99