Но не вышел, потому что мне было жалко твою мать.
— Шпион, доносчик, шпик...
— А ты вор.
— Это мамины деньги. Она мне добром дала.
— Все равно ты вор. — Мышка поднял глаза. В них не было злости. Только дружеская просьба. — Послу-шай, Бенюс. Продай финку и верни деньги матери. Признайся, как было...
— Признаться? — по спине Бенюса пробежал холодок.—Нет! Когда я выучусь, я отдам маме деньги и тогда все скажу.
— Если не признаешься, я с тобой больше не вожусь.
— И не надо! — Бенюс спрятал финку в ножны и отвернулся. — Можешь похвастаться всем, как шпионил. Донеси Горилле, директору, ученикам. Беги!
— Никуда не побегу и доносить не буду, но с этой минуты мы не знакомы.
— А я не боюсь. После Нового года ухожу жить в другое место.
— Уже слышал. Наверное, нажаловался матери на Фелюса, потому тебя и забирают.
Это была правда. В тот раз, когда Фелюс высмеял Бенюса, он сказал матери, что сапожник богохульствует.
— Твое какое дело! Беги на кухню и скажи хозяйке. А может, уже сказал?
Мышка не шевельнулся.
— Я знаю, что сказал. Слышишь? — снова накинулся Бенюс и тут же поник. Он вдруг почувствовал себя плохим, очень плохим мальчиком, хуже Альбер-таса, Лючвартиса, Мышки. Ему стало стыдно за себя. Теперь он рад был, что мать надумала переселить его к Груйнисам. Только бы поскорей, только бы поскорей...
На большой перемене ученики столпились у буфета в коридоре, рядом с кладовой спортивных принадлежностей. Сторожиха тетя Гедруте, за свою толщину, широкую юбку и обязанности прозванная Большим Колоколом, хлопотала среди бидонов за прилавком,
уставленным чашками с молоком. На каждой чашке лежала булочка. Булочки были самые разные: с сахаром и без сахара, с маком и без мака, с творогом и с мясом, мягкие сегодняшние и черствые вчерашние; эти стоили в два раза дешевле. Неплохо подготовилась Большой Колокол: теперь оставалось принимать деньги и подавать чашки с соответствующими булочками. Гимназисты толпились, не соблюдая никакой очереди. Маленькие пролезали под локтями больших, те, протянув руки над головами, хватали чашки, а гимназисты постеснительнее и послабее стояли поодаль, глотая слюнки и дожидаясь, пока тетя Гедруте отразит первую атаку.
— Мальчишки, бесстыдники...
— Чего на голову лезете?
— Ай, на ногу, на ногу наступили!
— Не обливайся!
— Чего толкаешь? Все молоко разольешь.
— Позвони в Большой Колокол...—кричали клиенты тети Гедруте. Звенел смех, летели злые словечки, шли в дело локти.
— Горилла! — крикнул Людас.
Все замолкли, давка прекратилась, а Гряужинис, пользуясь отливом, схватил две чашки молока с сахарными булками и побежал по коридору к окну.
Бенюс ходил, открыв книгу, стараясь не смотреть на закусывающих. Уже целый месяц, как он не покупает булочек с молоком. Мать каждое воскресенье дает по несколько центов. Но мальчик не трогает полученных денег. Правда, не много их и остается, когда отсчитаешь на письменные принадлежности. То тетрадь кончилась, то карандаш потерял, то перо сломалось, то нужна бумага для рисования, — гляди и остается только на два-три завтрака. Но теперь эти завтраки для Бенюса как бы не существуют. С рождественских каникул он не съел ни кусочка вчерашней булки с молоком. И не будет есть, пока не накопит пять с половиной литов, которые должен вернуть матери. До пасхи он соберет эту сумму и покажет Мышке. Нет, лучше позовет Юлиса к Груйнисам и на его глазах вернет матери деньги. Мама добрая. Она не возьмет у Бенюса денег. И тогда он попросит разрешения купить на эти деньги финку... А когда она позволит, Бенюсу не надо будет больше прятаться и он приедет домой, привесив финку.
Навстречу идет учительница Даумантайте Ее красивые белые руки заложены за спину, голова гордо поднята. Рядом с Даумантайте ковыляет учитель английского Маргис — молодой мужчина с болезненным лицом. Его перевели на место другого, внезапно умершего. Хоть Маргис был новичком в гимназии, ученики уже успели дать ему прозвище: назвали Ковыля-гой. У лестницы они остановились. Маргис поклонился Даумантайте и начал взбираться по лестнице, неуклюже ставя несгибающуюся правую ногу.
— Почему ты не завтракаешь? — обратилась учительница к Бенюсу.
Мальчик покраснел.
— Я бе... беру из дому. Не люблю молоко с булкой...
— Правда? — Она улыбнулась.—А я люблю. Особенно свежие сладкие булочки с творогом.
Бенюс проглотил слюну. Откуда она знает? Ведь это его любимые...
— Я бы охотно съела одну, если бы ты мне составил компанию. Ну как?
— У меня нет с собой...— Бенюс замолк. Он чуть не плакал — ему было стыдно, что учительница поймала его на слове.
— Пойдем.
Толпа нападавших на буфет уже отхлынула. Да>-мантайте взяла две чашки молока, две сладкие булки с творогом и позвала Бенюса. Окно коридора было занято. Там царил Гряужинис со своими приближенными.
— Поедим здесь, у стены, — предложила учительница.—А может, хочешь походить?
Бенюс покачал головой. Гуляя, они обязательно прошли бы мимо «окна Гряужиниса», а Бенюс этого не хотел.
Они встали у стены. Коридор был заполнен завтракающими. Одни стояли, другие, закусывая, гуляли по коридору. Булочка была свежая, очень вкусная, но Бенюс ел без аппетита. Ему было неловко, что многие видели, как учительница купила ему завтрак. Он вспомнил нищего, который, проходя через Рикантай, никогда не обходил стороной двор Ронкисов. Однажды мать дала ему борща, оставшегося от обеда, и горбушку хлеба. Нищий ел стоя, прислонившись к косяку: за несколько дней до этого Динго — собака
Сикорскиса — укусила старика в зад, и он не мог сесть.
— Поспеши,— Даумантайте взглянула на часики,— через две минуты звонок.
Бенюс в два глотка опорожнил чашку. Осталась половина несъеденной булочки.
— Это я оставлю на другую перемену.— Он хотел скорее отвязаться от учительницы.
— Хорошо, хорошо.— Она похлопала мальчика по щеке. Бенюс сунул руку в карман куртки, чтобы вытащить платок. Пола приподнялась, и учительница заметила финку.—Мама купила?
— Да.
— Не лучше ли было купить за эти деньги что-нибудь другое?
Бенюс молчал.
— Не надо обезьянничать. Ты хороший мальчик и можешь найти развлечение получше драки.
— Я не дерусь...
— Хорошо. А нож тебе ни к чему. Ведь ты не мясник и не разбойник.
Бенюс молча смотрел на тетушку Гедруте.
— Чашки! Чашки! — гудел Большой Колокол.
— Дайте чашку, я поставлю. — Бенюс протиснулся к прилавку и поставил обе чашки.
— Чашки! Чашки! — Большой Колокол торжественно подняла руку к кнопке, и в коридоре раздался пронзительный визг электрического звонка.
Ученики, толкаясь, ринулись в классы. На подоконниках, на лестничной площадке, даже в раздевалке и у стен коридора стояли цветастые чашки тетушки Гедруте, валялись крошки булок, белели лужицы разлитого молока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Шпион, доносчик, шпик...
— А ты вор.
— Это мамины деньги. Она мне добром дала.
— Все равно ты вор. — Мышка поднял глаза. В них не было злости. Только дружеская просьба. — Послу-шай, Бенюс. Продай финку и верни деньги матери. Признайся, как было...
— Признаться? — по спине Бенюса пробежал холодок.—Нет! Когда я выучусь, я отдам маме деньги и тогда все скажу.
— Если не признаешься, я с тобой больше не вожусь.
— И не надо! — Бенюс спрятал финку в ножны и отвернулся. — Можешь похвастаться всем, как шпионил. Донеси Горилле, директору, ученикам. Беги!
— Никуда не побегу и доносить не буду, но с этой минуты мы не знакомы.
— А я не боюсь. После Нового года ухожу жить в другое место.
— Уже слышал. Наверное, нажаловался матери на Фелюса, потому тебя и забирают.
Это была правда. В тот раз, когда Фелюс высмеял Бенюса, он сказал матери, что сапожник богохульствует.
— Твое какое дело! Беги на кухню и скажи хозяйке. А может, уже сказал?
Мышка не шевельнулся.
— Я знаю, что сказал. Слышишь? — снова накинулся Бенюс и тут же поник. Он вдруг почувствовал себя плохим, очень плохим мальчиком, хуже Альбер-таса, Лючвартиса, Мышки. Ему стало стыдно за себя. Теперь он рад был, что мать надумала переселить его к Груйнисам. Только бы поскорей, только бы поскорей...
На большой перемене ученики столпились у буфета в коридоре, рядом с кладовой спортивных принадлежностей. Сторожиха тетя Гедруте, за свою толщину, широкую юбку и обязанности прозванная Большим Колоколом, хлопотала среди бидонов за прилавком,
уставленным чашками с молоком. На каждой чашке лежала булочка. Булочки были самые разные: с сахаром и без сахара, с маком и без мака, с творогом и с мясом, мягкие сегодняшние и черствые вчерашние; эти стоили в два раза дешевле. Неплохо подготовилась Большой Колокол: теперь оставалось принимать деньги и подавать чашки с соответствующими булочками. Гимназисты толпились, не соблюдая никакой очереди. Маленькие пролезали под локтями больших, те, протянув руки над головами, хватали чашки, а гимназисты постеснительнее и послабее стояли поодаль, глотая слюнки и дожидаясь, пока тетя Гедруте отразит первую атаку.
— Мальчишки, бесстыдники...
— Чего на голову лезете?
— Ай, на ногу, на ногу наступили!
— Не обливайся!
— Чего толкаешь? Все молоко разольешь.
— Позвони в Большой Колокол...—кричали клиенты тети Гедруте. Звенел смех, летели злые словечки, шли в дело локти.
— Горилла! — крикнул Людас.
Все замолкли, давка прекратилась, а Гряужинис, пользуясь отливом, схватил две чашки молока с сахарными булками и побежал по коридору к окну.
Бенюс ходил, открыв книгу, стараясь не смотреть на закусывающих. Уже целый месяц, как он не покупает булочек с молоком. Мать каждое воскресенье дает по несколько центов. Но мальчик не трогает полученных денег. Правда, не много их и остается, когда отсчитаешь на письменные принадлежности. То тетрадь кончилась, то карандаш потерял, то перо сломалось, то нужна бумага для рисования, — гляди и остается только на два-три завтрака. Но теперь эти завтраки для Бенюса как бы не существуют. С рождественских каникул он не съел ни кусочка вчерашней булки с молоком. И не будет есть, пока не накопит пять с половиной литов, которые должен вернуть матери. До пасхи он соберет эту сумму и покажет Мышке. Нет, лучше позовет Юлиса к Груйнисам и на его глазах вернет матери деньги. Мама добрая. Она не возьмет у Бенюса денег. И тогда он попросит разрешения купить на эти деньги финку... А когда она позволит, Бенюсу не надо будет больше прятаться и он приедет домой, привесив финку.
Навстречу идет учительница Даумантайте Ее красивые белые руки заложены за спину, голова гордо поднята. Рядом с Даумантайте ковыляет учитель английского Маргис — молодой мужчина с болезненным лицом. Его перевели на место другого, внезапно умершего. Хоть Маргис был новичком в гимназии, ученики уже успели дать ему прозвище: назвали Ковыля-гой. У лестницы они остановились. Маргис поклонился Даумантайте и начал взбираться по лестнице, неуклюже ставя несгибающуюся правую ногу.
— Почему ты не завтракаешь? — обратилась учительница к Бенюсу.
Мальчик покраснел.
— Я бе... беру из дому. Не люблю молоко с булкой...
— Правда? — Она улыбнулась.—А я люблю. Особенно свежие сладкие булочки с творогом.
Бенюс проглотил слюну. Откуда она знает? Ведь это его любимые...
— Я бы охотно съела одну, если бы ты мне составил компанию. Ну как?
— У меня нет с собой...— Бенюс замолк. Он чуть не плакал — ему было стыдно, что учительница поймала его на слове.
— Пойдем.
Толпа нападавших на буфет уже отхлынула. Да>-мантайте взяла две чашки молока, две сладкие булки с творогом и позвала Бенюса. Окно коридора было занято. Там царил Гряужинис со своими приближенными.
— Поедим здесь, у стены, — предложила учительница.—А может, хочешь походить?
Бенюс покачал головой. Гуляя, они обязательно прошли бы мимо «окна Гряужиниса», а Бенюс этого не хотел.
Они встали у стены. Коридор был заполнен завтракающими. Одни стояли, другие, закусывая, гуляли по коридору. Булочка была свежая, очень вкусная, но Бенюс ел без аппетита. Ему было неловко, что многие видели, как учительница купила ему завтрак. Он вспомнил нищего, который, проходя через Рикантай, никогда не обходил стороной двор Ронкисов. Однажды мать дала ему борща, оставшегося от обеда, и горбушку хлеба. Нищий ел стоя, прислонившись к косяку: за несколько дней до этого Динго — собака
Сикорскиса — укусила старика в зад, и он не мог сесть.
— Поспеши,— Даумантайте взглянула на часики,— через две минуты звонок.
Бенюс в два глотка опорожнил чашку. Осталась половина несъеденной булочки.
— Это я оставлю на другую перемену.— Он хотел скорее отвязаться от учительницы.
— Хорошо, хорошо.— Она похлопала мальчика по щеке. Бенюс сунул руку в карман куртки, чтобы вытащить платок. Пола приподнялась, и учительница заметила финку.—Мама купила?
— Да.
— Не лучше ли было купить за эти деньги что-нибудь другое?
Бенюс молчал.
— Не надо обезьянничать. Ты хороший мальчик и можешь найти развлечение получше драки.
— Я не дерусь...
— Хорошо. А нож тебе ни к чему. Ведь ты не мясник и не разбойник.
Бенюс молча смотрел на тетушку Гедруте.
— Чашки! Чашки! — гудел Большой Колокол.
— Дайте чашку, я поставлю. — Бенюс протиснулся к прилавку и поставил обе чашки.
— Чашки! Чашки! — Большой Колокол торжественно подняла руку к кнопке, и в коридоре раздался пронзительный визг электрического звонка.
Ученики, толкаясь, ринулись в классы. На подоконниках, на лестничной площадке, даже в раздевалке и у стен коридора стояли цветастые чашки тетушки Гедруте, валялись крошки булок, белели лужицы разлитого молока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99