Когда Бенюс проснулся, уже светало. Лючвартис сидел на кровати в нижнем белье и стонал, держась за голову, обмотанную мокрым полотенцем.
— У тебя не болит? — с завистью спрашивал он.— Железная у тебя башка, можешь пить. А у меня вместо мозгов будто горящих угольев насыпали, хоть головой штаны гладь. Вот вино проклятое! Как я до гимназии доберусь! О-о-ой...
— Верно, Гряужинис намешал чего-нибудь в твою рюмку.
— Не буду пить, как бог свят, больше не буду. О-о-ой! Прямо пополам раскалывается...
Бенюс засунул в портфель с десяток номеров «Юного патриота», которые должен был распространить в своем классе и, покинув больного с похмелья друга, ушел в гимназию. Настроение у него было паршивое. В голове шумело, в горле стоял какой-то ком, подташнивало. Вчерашний гнев улегся, но, когда он думал о товарищах, которых встретит в классе, обида
вспыхивала снова. Какого дьявола именно он должен распространять эту газету? Почему не кто-нибудь другой из восьмиклассников, членов клуба? Скажем, Вар-ненас или Лючвартис? А еще лучше — Альбертас. На самом деле, почему не сам господии Сикорскис? Слишком низменно? Много неудобств? Конечно! Если не хочешь рисковать шкурой — надо прийти первым, сунуть в каждую парту по экземпляру и еще суметь сделать так, чтобы войти в класс снова не раньше дежурных... До сих пор Бенюсу везло, и он ни разу не проспал, а сегодня опоздает. До начала уроков остается неполных четверть часа. Пока он придет, в классе будет полно, и все экземпляры придется сунуть в первую попавшуюся парту...
В раздевалке Бенюса ожидала новая неприятность. Когда он снимал пальто, на него навалилось несколько учеников, обыскали и потащили в канцелярию. Защищаясь, он рассек одному губу, другому оторвал воротник куртки, но и сам пострадал: под правым глазом розовела ссадина, а по подбородку текла кровь из глубокой царапины.
Аницетас, руководивший нападением, положил перед директором портфель:
— Это портфель Жутаутаса, господин директор. В нем новые номера.
— Мы захватили его в раздевалке и отняли,— объяснил гимназист, которому Бенюс рассек губу.
— Господин директор, он знает, кто выпускает газету, — пояснил третий, ощупывая оторванный воротник.
Ольвидас сидел за столом совершенно растерянный и не сразу нашелся, как поступить в создавшемся положении.
За это время Бенюс пришел в себя и приготовился к защите.
— Господин директор, газеты я нашел у ворот и хотел вам принести, но...— он с сожалением развел руками.
— Не слушайте его, господин директор, — вмешался Аницетас, — он хочет вас одурачить.
Ольвидас вскочил, ударил по столу кулаком.
— Что за выражение, ученик! Где вы находитесь? В гимназии или в римском колизее? Кто позволил вам организовывать турниры гладиаторов? Бистру-бас, — обратился он к сидящему напротив него пи-
сарю, вновь обретая директорское достоинство.— Запиши их фамилии. Всех оставляю на неделю после уроков. По часу в день. Поняли?
— Извините, господин директор, — поклонился Аницетас. — Жутаутас лжет. Эту мерзкую газетенку он получил от издателя. Мы просим положить конец действиям банды хулиганов, господин директор.
Ольвидас показал взглядом на портфель и распорядился:
— Жутаутас, оставь тут газету и беги в класс. Герои... Поцарапались, подрались как петухи и еще лезут к директору. Срам! Марш все в умывальную, приведите себя в порядок! Поговорим в следующую перемену. Живо!
Бенюс вынул из портфеля кипу газет, положил перед Ольвидасом и отправился в класс.
Шел урок тригонометрии, письменная работа. В торжественной тишине монотонно царапали перья, шуршали переворачиваемые страницы. Пол скрипел под длинными ногами Габренаса, который ходил между парт, наклонившись вперед, словно аист в поисках лягушки. Габренас был строгий учитель, но справедливый. И все-таки ученики относились к нему только с опасливым уважением и, можно сказать, не любили его. Они не могли простить Габренасу его строгости, а больше всего их раздражала необыкновенная его наблюдательность. На уроке математики самые отъявленные шалуны замирали, рассеянные собирались с мыслями, суфлеры немели, списывающие боялись покоситься в сторону, даже если там была только голая стена.
В Скуоджяй Габренас учительствовал второй год, но еще не было случая, чтобы хоть кому-нибудь удалось на его уроке воспользоваться шпаргалкой, списать или безнаказанно «посчитать ворон». Габренасу бы не мешало немного глубже вникнуть в психологию учеников, кое-что простить им, а кое-что и не заметить, — словом — быть немного педагогичнее, и его отношения с классом заметно улучшились бы. Но учитель болезненно любил свой предмет, слепо верил, что высшая математика — важнейшая наука современности, без знания которой нельзя даже представить себе интеллигентного человека двадцатого века, и поэтому, насколько мог, старался передать свои знания воспитанникам («Кто может знать, который из них
станет изобретателем или выдающимся конструктором!»). Увы, лишь немногие правильно оценили его благие намерения, а за колы, которые Габренас щедро раздавал при списывании, или двойки, которые ставил за невнимательность, он только получил прозвище Колун.
Бенюс машинально списал с доски условия задач и задумался. Руки дрожали, перед глазами стояло одутловатое лицо Ольвидаса, его маленькие злые глазки, угрожающий крик: «На следующей перемене поговорим. Герои...» О чем? Чем кончится этот разговор? Для начала уже есть шесть часов после уроков. Да разве этим кончится? Директор не такой дурак, чтобы поверить в глупую, наспех выдуманную историю. Надо придумать что-то посерьезней. О-ох, сколько неприятностей причинил Аницетас! И какого дьявола он следит за ним, почему преследует? Из-за идеи? Такое усердие, такая ненависть? Вряд ли, вряд ли... Не оказался бы прав Варненас...
— Жутаутас, почему не участвуете в уроке? — голос Габренаса вернул его к действительности.
Он испуганно вздрогнул, пробежал глазами первую задачу, но тщетно старался углубиться в условие. Все ему мешало: и шелест бумаги, и стук крышек, а больше всего — тяжелые шаги учителя, беспрестанный скрип половиц, напоминавший о всевидящем, справедливом, не знающем пощады оке Колуна. Бенюсу казалось, что тот не спускает с него сердитого взгляда. Достаточно обернуться, нечаянно глянуть под парту или в спину сидящего впереди Варненаса, и учитель закатит двойку за списывание. Бенюс не мог отвязаться от мысли, что Габренас ищет случая отплатить за все оскорбления, которые вынес от «Юного патриота». Недаром же притащился он сегодня ночью. Теперь бесится, что ходил зря, поэтому будет мстить и за это. Он знает слабое место Бенюса. Почва уже подготовлена: в середине триместра Габренас влепил ему несколько двоек — одну за то, что Бенюс подсказал Лючвартису, другую за невыполненную домашнюю работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99