На пригорках дорога подсохла, но в низинах еще копилась грязь. Выбоины были полны воды, жидкая тюря грязи, которую колеса телег вытеснили из колеи. ровным слоем покрывала тропинки. В таких местах Бенюс перескакивал через канаву и, обогнув топь, возвращался на большак. «Не могли лошадь взять и приехать,— сердился мальчик.— Мама-то приехала бы, да отчим не позволил. Ясное дело, он. Ему, вишь, чужой лошади жалко».
Бенюс остановился. Тропа здесь суживалась, толстым слоем лежала на ней грязь. Надо было или
прыгать через канаву, или шлепать по грязи серединой дороги. Но канава была слишком широка, не разбежавшись, ее не перепрыгнешь. Бенюс закатал штаны и со злой завистью посмотрел на приближающуюся телегу, на которой сидел человек в тулупе и в вытертом заячьем треухе. Иссиня-красное лицо его было свежевыбрито, под глазами висели мешочки, из-под седых бровей глядели крохотные крысиные глазки. Бенюс с первого же взгляда узнал Пилипаса Жасинаса, который когда-то вышвырнул Агне рожать на улицу. Жасинас жил вдвоем с женой, детей у него не было. Изворотливого старика в деревне не любили, хотя и ладили с ним: кто — из уважения к полсотне гектаров, кто — по нужде, но никому он не был симпатичен. У Пилипаса было много врагов, но самым яростным его врагом слыл Антанас Ронкис. Бенюс слышал, как люди говорили (отчим не любил ворошить прошлое), что у родителей Антанаса было хозяйство в восемь гектаров. Правда, новой избы они срубить не успели, сперва все старались возвести хозяйственные постройки, но пока их выстроили, на свою беду залезли в долги. Тут началась война с японцами, и когда старик Ронкис вернулся с фронта, все хозяйство, кроме самой усадьбы, уже очутилось в когтях Пилипаса Жасинаса. Бенюс не знал, как это случилось, но со слов матери понял, что Ронкисы могли спасти половину земли, если бы Жасинас подло не обманул их. Ронкисов он пустил с сумой не столько от жадности, сколько из мести. В молодости-де они со стариком Ронкисом любили одну девушку, которая оттолкнула Жасинаса и вышла за отца Ронкиса. Старики Ронкиса давно покоятся в одной могиле, а ненависть все живет и преследует теперь их сына Антанаса. Пока Бенюс был поменьше, он немного побаивался Жасинаса. Но когда однажды старик угостил мальчика яблоками, а другой раз, возвращаясь с базара, швырнул ему горсть конфет, мнение Бенюса изменилось. Правда, конфет отведать не удалось — отчим увидел и велел выбросить их свинье — но с той поры для Жасинаса нашлось место в детской душе, а отчим стал ему еще более чужим.
Узнав Жасинаса, Бенюс приподнял фуражку и сказал: «Добрый день!» Старик остановил лошадь.
— Чего говоришь? Дребедень? Это что, у язычников так принято, хе-хе? — Жасинас отхаркнулся и сплюнул в канаву.
— Нас так в гимназии учили...—оправдался Бе-нюс.
— Неладно учили. Так здороваться можно со скотом в хлеву да со всякими сопляками, а с человеком-католиком поздоровайся по-христиански.
— Восславим Иисуса Христа,—сказал Бенюс.
— Во веки веков аминь, — почтительно ответил старик, снимая шапку.—Почему пешком?
— Мама в воскресенье сказала, чтобы не ждал, вот и иду пешком.
— Сказала! Хе-хе! — Жасинас отхаркнулся и сплюнул в другую сторону. — Этому Ироду не жалко чужого дитяти. Хочет поскорей в гроб загнать.
— За лошадь надо отработать...
— Все работаем. Хороший отец весь век на детей своих работает, а Ирод... Думаешь, от доброты он тебя учиться пускает. Дудки! Твоя душа давно черту записана. Эта гимназия тебя с панталыку собьет, вот в пекло и провалишься. Чего стоишь, будто кнутом вытянули? Садись. Подвезу.
Пока Бенюс добрался по слякоти до телеги, Жасинас крякал, ерзал на сиденье и поносил Ронкиса. Наконец телега тронулась. У Жаленай большак был залит водой, и Бенюс обрадовался, что Жасинас его взял. Дорога пролетела незаметно. Старик был любопытен: выспрашивал, чему учат в гимназии, ругал учителей, которые, по его словам, распускают молодежь, и не забывал проехаться по адресу Ронкиса. Тем не менее Жасинас охотно слушал рассказы Бенюса из истории и географии, изредка вставляя уничтожающее замечание: «Врут книги, быть того не могло», а то и хвалил: «Красиво брешешь, есть башка на плечах». Бенюс чувствовал себя на коне. Он трещал без передышки и становился все красноречивей, а Жасинас только покрякивал и поощрял его грубой похвалой.
Не доезжая Жаленай, они встретили телегу со скарбом, которую с трудом тащила паршивая кляча. На куче узлов сидела, сжавшись, женщина. Рядом с телегой, гнусаво понукая лошадь, шлепал по грязи маленький потный человечек. Бенюс приподнял фуражку, но путники не ответили на приветствие.
— Наши Ремейки...—удивился мальчик.—Куда они собрались?
— Не умели жить, вот и пустили с торгов. — Жа-синас отхаркнулся и сплюнул через плечо. — Его землю Сикорскис купил. Барину пятнадцать гектаров не хватает, и ровно полторы сотни наберется, хе-хе.
— Ремейка был добровольцем, — заметил Бенюс.
— Был добровольцем и остался добровольцем. Никто у него этой чести не отбирает. А землю отдавай, коли работать не умеешь!
— Куда он едет?
— Доброволец, — продолжал Жасинас, словно не расслышав вопроса. — Можешь хоть генералом у добровольцев быть, а раз головы у тебя нет, кыш за курами смотреть! Земля это земля, и землей останется. С землей как с бабой: хитрость нужна и обхождение. Голова нужна! А Ремейка — дудки! Почему Сикорскис вглубь да вширь растет? Умеет! Реформа ему всего восемьдесят га оставила, а большую половину порезала на клочки и раздала голытьбе. Другой и ничего себе человек, вроде Ремейки — за независимость боролся, крест «Витиса» получил, трижды ранен. И все-таки земля это земля, землей и останется. Ее крестом не вспашешь... Земле хозяин нужен. А Сикорскис — хозяин. До полтораста пятнадцати гектаров не хватает, хе-хе...
Бенюс молча глядел на удаляющуюся телегу. Ему было жалко Ремейки, но он не смел признаться в этом Жасинасу.
— Мир создан для людей хитрых, — рассуждал старик. — Хитрый как сыр в масле катается, а дурень болтается вроде дерьма в проруби.
— Не всем быть хитрыми, — сказал Бенюс.
— Хитрость это наука. Захочешь хитрым быть, научишься. А не хочешь учиться, болтайся в проруби, хе-хе... Как твоя мать. Вышла за нищего и всю жизнь в темноте... Будто здоровых мужиков на свете мало...
Бенюс не соглашался с Жасинасом, хотя и видел в мыслях старика крупицу истины.
— Директор говорит, наши крестьяне очень отсталые, — сказал он, задумавшись, — в Латвии по деревням лучше живут. Там люди трудолюбивые, образованные.
— Образование! Дудки! Там у людей голова на плечах, как у Сикорскиса, вот что.,.
Перед пасхой Ронкисы закололи кабанчика, и Бе-нюс впервые увидел такой богатый праздничный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99