Борис приложился к ручке Веры Алексеевны и, довольно небрежно поздоровавшись с генералами, предложил гостям присесть.
— Мы пришли, ваше высочество, — начала Вера Алексеевна, — чтобы принести наши поздравления по поводу чудесного избавления вашего августейшего брата от смертельной опасности! Просим ваше высочество почтительнейше довести об этом также до сведения их императорских высочеств — ваших родителей.
— Тронут вашим вниманием и выражением сочувствия и обязательно напишу об этом в Питер, — вежливо ответил Борис. — Надеюсь, что брат скоро очухается.
— Как самочувствие его высочества?
— Сейчас он спит. Сперва было немного нервничал, но затем выдул бутылку коньяку и успокоился. Откровенно говоря, по-моему, ему даже полезна была эта холодная ванна. Приятно освежиться после хорошего кутежа, а кутнули мы с ним на пасхе знатно! — сладко позевывая и прикрывая рот рукой, ответил князь.
Вера Алексеевна была шокирована выражениями великого князя, но с видимым интересом продолжала его расспрашивать.
— Какой ужас! Каким надо быть героем, чтобы спастись при этом! Какое должно быть присутствие духа у его высочества, чтобы не растеряться в такой момент! Воистину, ваш брат, ваше высочество, показал себя достойным членом нашей обожаемой царской семьи! — разливалась генеральша. — Анатоль! Ты должен об этом подробнейше донести его императорскому величеству.
— Как же, как же! Почту своей священной обязанностью довести обо всем до сведения государя императора и буду ходатайствовать о награждении его высочества Георгиевским крестом! — поспешил поддакнуть жене молчавший до сего времени Стессель.
Отсидев положенное приличием время, гости удалились.
С вокзала коляска с их превосходительствами направилась на Казачий плац, где находилась гарнизонная церковь.
Там уже собрались офицеры в парадных мундирах и ожидали прибытия Стесселя.
Генеральша любезно побеседовала с Кондратенко; дружески, по-родственному поздоровалась с Белыми, с которыми состояла в свойстве через своего сына, женатого на дочери Белого; суховато приветствовала Фока, добродушно улыбнулась Тахателову, который, как всегда отдуваясь от жары, с медвежьей грацией приложился к ее ручке; прочих удостоила лишь общим поклоном.
Вместе с родителями приехала и Варя. Увидев Борейко, девушка поспешила к нему.
— Неужели нет никакой надежды, что дедушка спасся? — спросила она прерывающимся от рыданий голосом.
— По-моему, как это ни печально, Макаров погиб, — вздохнул Борейко.
Варя отошла к родителям. Ее заплаканное, расстроенное лицо составляло резкий контраст с оживленными, радостными лицами Стесселя и его окружения.
— Даже неприлично, Варя, так плакать, когда великий князь волею божией цел и невредим, — сердито пробурчала Вера Алексеевна, обернувшись к девушке.
Белый подошел к Кондратенко.
— Как же мы теперь будем без Степана Осиповича?
— Большей утраты для обороны Артура нельзя себе и представить. Постараемся хоть проводить в жизнь заветы покойного адмирала: теснее сплотимся с флотом; оборонять Артур будем прежде всего на дальних подступах, и главное — будем непоколебимо верить в геройскую силу русского солдата. И да поможет нам в этом бог, — взволнованно ответил Кондратенко.
Дьякон нетерпеливо выглядывал из алтаря в ожидании начала службы.
Как только Стессель появился в церкви, поп, одетый в праздничные светлые одежды, с умиленно-радостным выражением лица вышел на амвон.
— Во имя отца и сына и святого духа! Любезные во Христе братия и сестры! Господу богу угодно было совершить великое чудо: во время гибели «Петропавловска» десницей всевышнего был спасен царственный отрок — великий князь Кирилл Владимирович, на радость всем истинно русским людям, беззаветно преданным своему державному монарху! Вознесем же благодарственное моление отцу небесному за ниспосланное нам чудо.
Богослужение началось. Прочувственно произносил ектений дьякон, стройно пели певчие, синие облака ладана носились под потолком, чинно стояли солдаты, сдерживая кашель и вздохи, да тихо всхлипывала Варя. Когда служба дошла до «млоголетия», то с батарей и кораблей грянул такой салют, что едва не вылетели стекла из окон, дьякон поперхнулся на полуслове, священник чуть не выронил из рук крест, хор сбился с тона.
— Этот Ирман всегда перестарается! — рассерженно шепнула Вера Алексеевна мужу. — Пошли Водягу унять его, а то в церкви целых стекол не останется!
Бравый ротмистр поспешил выйти, чтобы угомонить не в меру расстаравшихся артиллеристов. Этот эпизод несколько расстроил благолепие службы, что очень огорчило генеральшу.
Борейко, стоявший в глубине церкви вместе с солдатами, чувствовал все нарастающее раздражение. Весь этот торжественный молебен, после того, что пришлось видеть утром, казался ему издевкой — над, случившимся несчастьем. Парадная обстановка церковной службы, умильно-радостное выражение лица, попа и, наконец, салют усилили его раздражение. Оглядываясь на солдат, он видел их сумрачные, опечаленные лица, слышал тяжелые вздохи, так не вязавшиеся с радостным богослужением, и чувствовал, что они также недовольны происходящим. В голове его быстро созрел план небольшой демонстрации против начальства. Как только кончился молебен и все пошли прикладываться к кресту, он обратился к солдатам и полушепотом, слышным на всю церковь, проговорил:
— Кто желает, может остаться на панихиду по морякам, а кто не желает, может после креста идти домой.
Затем он протолкался к священнику и обратился к нему с просьбой отслужить панихиду по погибшим на «Петропавловске»и «Страшном». Поп удивленно посмотрел на него, испуганно озираясь на еще не ушедшего Стесселя, и пробормотал что-то невнятное. Зато генерал сразу же обратился к нему.
— Кто это выдумал панихиду служить? — спросил он Борейко.
— Единодушное желание солдат! — не сморгнув глазом, ответил поручик.
— С каких это пор у вас считаются с «желаниями» солдат? Это что за распущенность! Солдат ничего не может и не должен «желать». Его дело исполнять приказание начальства, а не высказывать какие-то пожелания. Что же, по-вашему, я не знаю, что нужно делать: служить ли молебен или панихиду? По-видимому, вы считаете, что жизнь великого князя менее драгоценна, чем жизнь Макарова и матросов? — громко и раздраженно проговорил генерал.
— Мои солдаты сегодня принимали участие в спасении погибающих, пережили много скорбных минут и хотят помянуть умерших воинов, — отрезал Борейко.
— Солдаты и «переживания»! Да что они у вас, институтки, что ли, чтобы «переживать»? Что это за воины, которые при виде смерти раскисают и начинают «переживать»? — издевался Стессель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Мы пришли, ваше высочество, — начала Вера Алексеевна, — чтобы принести наши поздравления по поводу чудесного избавления вашего августейшего брата от смертельной опасности! Просим ваше высочество почтительнейше довести об этом также до сведения их императорских высочеств — ваших родителей.
— Тронут вашим вниманием и выражением сочувствия и обязательно напишу об этом в Питер, — вежливо ответил Борис. — Надеюсь, что брат скоро очухается.
— Как самочувствие его высочества?
— Сейчас он спит. Сперва было немного нервничал, но затем выдул бутылку коньяку и успокоился. Откровенно говоря, по-моему, ему даже полезна была эта холодная ванна. Приятно освежиться после хорошего кутежа, а кутнули мы с ним на пасхе знатно! — сладко позевывая и прикрывая рот рукой, ответил князь.
Вера Алексеевна была шокирована выражениями великого князя, но с видимым интересом продолжала его расспрашивать.
— Какой ужас! Каким надо быть героем, чтобы спастись при этом! Какое должно быть присутствие духа у его высочества, чтобы не растеряться в такой момент! Воистину, ваш брат, ваше высочество, показал себя достойным членом нашей обожаемой царской семьи! — разливалась генеральша. — Анатоль! Ты должен об этом подробнейше донести его императорскому величеству.
— Как же, как же! Почту своей священной обязанностью довести обо всем до сведения государя императора и буду ходатайствовать о награждении его высочества Георгиевским крестом! — поспешил поддакнуть жене молчавший до сего времени Стессель.
Отсидев положенное приличием время, гости удалились.
С вокзала коляска с их превосходительствами направилась на Казачий плац, где находилась гарнизонная церковь.
Там уже собрались офицеры в парадных мундирах и ожидали прибытия Стесселя.
Генеральша любезно побеседовала с Кондратенко; дружески, по-родственному поздоровалась с Белыми, с которыми состояла в свойстве через своего сына, женатого на дочери Белого; суховато приветствовала Фока, добродушно улыбнулась Тахателову, который, как всегда отдуваясь от жары, с медвежьей грацией приложился к ее ручке; прочих удостоила лишь общим поклоном.
Вместе с родителями приехала и Варя. Увидев Борейко, девушка поспешила к нему.
— Неужели нет никакой надежды, что дедушка спасся? — спросила она прерывающимся от рыданий голосом.
— По-моему, как это ни печально, Макаров погиб, — вздохнул Борейко.
Варя отошла к родителям. Ее заплаканное, расстроенное лицо составляло резкий контраст с оживленными, радостными лицами Стесселя и его окружения.
— Даже неприлично, Варя, так плакать, когда великий князь волею божией цел и невредим, — сердито пробурчала Вера Алексеевна, обернувшись к девушке.
Белый подошел к Кондратенко.
— Как же мы теперь будем без Степана Осиповича?
— Большей утраты для обороны Артура нельзя себе и представить. Постараемся хоть проводить в жизнь заветы покойного адмирала: теснее сплотимся с флотом; оборонять Артур будем прежде всего на дальних подступах, и главное — будем непоколебимо верить в геройскую силу русского солдата. И да поможет нам в этом бог, — взволнованно ответил Кондратенко.
Дьякон нетерпеливо выглядывал из алтаря в ожидании начала службы.
Как только Стессель появился в церкви, поп, одетый в праздничные светлые одежды, с умиленно-радостным выражением лица вышел на амвон.
— Во имя отца и сына и святого духа! Любезные во Христе братия и сестры! Господу богу угодно было совершить великое чудо: во время гибели «Петропавловска» десницей всевышнего был спасен царственный отрок — великий князь Кирилл Владимирович, на радость всем истинно русским людям, беззаветно преданным своему державному монарху! Вознесем же благодарственное моление отцу небесному за ниспосланное нам чудо.
Богослужение началось. Прочувственно произносил ектений дьякон, стройно пели певчие, синие облака ладана носились под потолком, чинно стояли солдаты, сдерживая кашель и вздохи, да тихо всхлипывала Варя. Когда служба дошла до «млоголетия», то с батарей и кораблей грянул такой салют, что едва не вылетели стекла из окон, дьякон поперхнулся на полуслове, священник чуть не выронил из рук крест, хор сбился с тона.
— Этот Ирман всегда перестарается! — рассерженно шепнула Вера Алексеевна мужу. — Пошли Водягу унять его, а то в церкви целых стекол не останется!
Бравый ротмистр поспешил выйти, чтобы угомонить не в меру расстаравшихся артиллеристов. Этот эпизод несколько расстроил благолепие службы, что очень огорчило генеральшу.
Борейко, стоявший в глубине церкви вместе с солдатами, чувствовал все нарастающее раздражение. Весь этот торжественный молебен, после того, что пришлось видеть утром, казался ему издевкой — над, случившимся несчастьем. Парадная обстановка церковной службы, умильно-радостное выражение лица, попа и, наконец, салют усилили его раздражение. Оглядываясь на солдат, он видел их сумрачные, опечаленные лица, слышал тяжелые вздохи, так не вязавшиеся с радостным богослужением, и чувствовал, что они также недовольны происходящим. В голове его быстро созрел план небольшой демонстрации против начальства. Как только кончился молебен и все пошли прикладываться к кресту, он обратился к солдатам и полушепотом, слышным на всю церковь, проговорил:
— Кто желает, может остаться на панихиду по морякам, а кто не желает, может после креста идти домой.
Затем он протолкался к священнику и обратился к нему с просьбой отслужить панихиду по погибшим на «Петропавловске»и «Страшном». Поп удивленно посмотрел на него, испуганно озираясь на еще не ушедшего Стесселя, и пробормотал что-то невнятное. Зато генерал сразу же обратился к нему.
— Кто это выдумал панихиду служить? — спросил он Борейко.
— Единодушное желание солдат! — не сморгнув глазом, ответил поручик.
— С каких это пор у вас считаются с «желаниями» солдат? Это что за распущенность! Солдат ничего не может и не должен «желать». Его дело исполнять приказание начальства, а не высказывать какие-то пожелания. Что же, по-вашему, я не знаю, что нужно делать: служить ли молебен или панихиду? По-видимому, вы считаете, что жизнь великого князя менее драгоценна, чем жизнь Макарова и матросов? — громко и раздраженно проговорил генерал.
— Мои солдаты сегодня принимали участие в спасении погибающих, пережили много скорбных минут и хотят помянуть умерших воинов, — отрезал Борейко.
— Солдаты и «переживания»! Да что они у вас, институтки, что ли, чтобы «переживать»? Что это за воины, которые при виде смерти раскисают и начинают «переживать»? — издевался Стессель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179