— Каким образом?
— С переходом Артура в руки японцев война будет окончена.
— Этот вопрос будут решать дипломаты, а не мы.
— Без учета положения в Артуре он не может быть решен. От вас же зависит то или иное освещение этого вопроса.
Рейс начал кое-что понимать и кое о чем догадываться.
— Я не говорю, что войну надо прекратить сию минуту! Но надо иметь в виду и это обстоятельство, Пока же позвольте откланяться, дорогой Виктор Александрович, подумайте о нашем разговоре, — проговорил Сахаров, вставая с места.
— Думать тут нечего. Я согласен. Вы даете директивы, я же их, по возможности, провожу в жизнь.
— Итак, все будет в порядке! — усмехнулся Сахаров. — А пока я двинусь на поклон к Вере Алексеевне.
— И весьма разумно сделаете, — одобрил Рейс.
Через четверть часа капитан почтительно прикладывался к пухлой ручке Веры Алексеевны Стессель.
— Ваше поручение мною выполнено, хотя с опозданием! — говорил он, протягивая небольшой сверток.
— Какое поручение? — удивилась генеральша.
— Вам хотелось приобрести недорогие, но хорошие серьги для мадемуазель Белой, если мне память не изменяет. Вчера мне удалось найти дешево пару замечательных серег из старинного китайского золота, с большими рубинами. Извольте посмотреть — не подойдут ли они вам?
Вера Алексеевна открыла футляр. Крупные рубины, как капли свежей крови, поблескивали на темном бархате.
— Чудесно! Но едва ли девушке подойдут эти рубины, уж очень они напоминают кровь!
— Зато это на всю жизнь будет напоминать ей о том, что они подарены во время войны.
— Какой ужас эта война! Сколько она несет с собой страданий и крови. Я сегодня посетила наших бедных солдатиков в военном госпитале. Все они святые мученики. Такие ужасные раны, и ни одного стона! Врачи поражены. Только глубокая вера и христианское смирение могут дать силы для этого. Я подарила каждому из них по кипарисовому крестику и нательной иконке. Это должно облегчить их страдания, — щебетала генеральша, в умилении закатывая глаза.
— Да, война ужасная вещь! — с чувством поддержал Сахаров. — И нет большей заслуги перед человечеством, как возможно быстрая ее ликвидация. Во имя гуманности, во имя культуры, во имя спасения своей души, во имя любви к родине, — каждый, как только может, должен приложить все усилия к скорейшему окончанию войны, — патетически закончил Сахаров.
— Вы глубоко правы, Василий Васильевич! Я и не подозревала, что вы такой исключительно гуманный и чуткий человек! Разрешите в таком случае просить вас принять участие в работе нашего благотворительного общества, председательницей которого я состою.
— Весьма польщен вашим предложением и с удовольствием вношу свою скромную лепту. Позвольте вам вручить сто рублей, — протянул Сахаров деньги.
Вера Алексеевна расплылась в благодушной улыбке.
— Я сейчас выпишу вам квитанцию, — встала она.
— Ради бога, не беспокойтесь! — поспешил предупредить ее капитан. — Мне она совершенно не нужна.
— Но мне она необходима для отчетности.
— Кто же у вас осмелится спросить отчета, Вера Алексеевна? Ни в России, ни тем более в Артуре никому не придет это в голову, рее прекрасно знают, что вы постоянно прикладываете свои личные средства в дела благотворительности, что же касается формальности, то прикажите какому-нибудь чиновнику из государственного контроля оформить все как следует, — посоветовал Сахаров.
Генеральша внимательно слушала капитана и сочувственно кивала головой.
— Хотела бы я иметь такого советника, как вы!
— Всегда к вашим услугам!
— Кроме того, мне нужен еще секретарь, не могу же я одна вести всю канцелярию.
— Могу порекомендовать вам на эту должность князя Гантимурова. Человек из общества, хорошей фамилии, весьма будет вам полезен. Кроме того, это даст ему возможность заработать сотню-другую в месяц.
— Но все наши доходы в месяц не достигают этой суммы!
— Можно поднажать на наших негоциантов: прикажите только полицмейстеру, он быстро организует вам сбор средств через чинов своей полиции. Что касается меня, то обязуюсь до конца войны вносить вам по сотне в месяц.
— Вы изумительный человек, Василий Васильевич! У вас не голова, а чистый клад!
Только поздно вечером, весьма довольный собой, Сахаров наконец отбыл из квартиры Стесселя. Дома его уже ожидал служащий с мельницы Тифонтая. Он почтительно передал капитану несколько писем. Одно из них, в небольшом изящном конверте, написанное женским почерком и надушенное крепкими духами, привлекло особенное внимание Сахарова. Он быстро пробежал его глазами: «Любимый, соскучилась, пиши, жду с двадцать восьмого писем. Лида».
— Сегодня у нас какое число? — взглянул капитан на календарь.
— Четвертое июля, Василий Васильевич, — доложил служащий.
— Еще время есть, — отложил капитан письмо в сторону.
Отпустив китайца, Сахаров заперся в своем кабинете и засел за длинное письмо к Тйфонтаю, в котором сообщал о всех своих успехах.
«К указанному вами сроку русские часта будут подготовлены к отходу в Артур», — закончил он свое послание.
Тщательно зашифровав его и уничтожив подлинник, Сахаров спрятал письмо в гонкую стеклянную трубочку, которая в складках одежды какого-либо верного человека должна была добраться до адресата.
Глава восьмая
Двенадцатого июля около четырех часов дня в штаб начальника правого участка позиции на перевалах полковника Семенова прибыл генерал Кондратенко. Все радостно его встретили и всячески выражали свои симпатии опальному начальнику дивизии. Генерал, тронутый, крепко пожимал протянутые к нему руки.
— Как дела, Владимир Федорович? — обратился он к Семенову.
— Японцы молчат вот уже три недели, — ответил полковник.
Роман Исидорович вошел в фанзу, занимаемую штабом, отер лицо платком и попросил угостить его чаем а красным вином. Облокотившись на стол и помешивая ложечкой в стакана, Кондратенко чуть улыбался своей обычной, хитровато-ласковой улыбкой.
— Тринадцатое число для Артура стало роковым, — тихо говорил он. — Тринадцатого мая мы отдали Цзинджоу, тринадцатого июня потеряли Хунисан. Можно предполагать, что и грядущий день будет чреват событиями: ведь завтра у японцев начинается большой национальный праздник хризантем, длится он три дня. Наверное, они захотят порадовать своего микадо, преподнеся ему в подарок если не Артур, то его передовые позиции. Нам надо быть весьма и весьма начеку!
— Нет положения хуже оборонительного! Сиди и гадай, когда противнику вздумается наступать, — кипятился Семенов.
— Офицерский состав предупрежден о возможности завтрашнего наступления противника? — справился генерал.
— Как же, ваше превосходительство! Я приказал усилить сторожевое охранение и лично сообщил свои опасения господам офицерам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179