Они были голыми по пояс, без фуражек. На глинобитном заборе висело несколько грязных мокрых рубах и фуражек. Один из солдат старательно мочил белую чистую рубаху в огромной зловонной луже.
— Ты это что делаешь? — спросил его удивленно Родионов.
— Рубаху в грязи мараю, чтобы издали не была заметна, — ответил солдат. — Нам всем приказано выпачкать их в грязь, и тогда они вроде японских будут.
— А у японцев разве не белое обмундирование? — удивился Звонарев.
— Какое там! Он как на траву ляжет или в гаоляне ползет, так его и не увидишь! Одежда на нем серо-зеленая, как раз под траву цветом, только когда двинется, тогда малость его видать. И фуражки у него такие же. Не то что у нас — за версту белое видать.
Артиллеристы, спросив, где расположена батарея, с трудом приоткрыли тяжелые ворота, по одному протискавшись в узенькую щель, по ходу сообщения дошли до батареи.
Им навстречу вышло несколько человек.
— Кто же из вас старший? — спросил прапорщик.
— Я, ваше благородие, бомбардир-наводчик третьей роты Егоров Василий, — вышел вперед один из солдат.
— Командование передашь фейерверкеру Родионову, а сам будешь у него за помощника! Японцы не сильно беспокоят?
— Днем, ваше благородие, ничего, ночью до света глаз он не даст сомкнуть, — лазит под самой батареей, того и гляди, пушку испортит,
— Стрелки-то что смотрят?
— Да за ним не усмотришь, он, как гад, по земле ползет, в яму или канаву спрячется, его и не увидишь, а он нас по рубахам за версту замечает,
— Ты в грязной луже поваляйся, как пехотинцы делают, тогда и тебя не будет видно, — посоветовал Блохин.
— Что я — свинья, чтобы в грязи пачкаться? — обиделся тот.
— Сейчас пехтура наша в таких свиней обратилась. Начальство им приказ дало: как увидишь лужу, где свинья лежит, ты, значит, ее выгони, а сам заместо ее ложись и хрюкай, чтобы японец тебя за человека не признал! — под общий хохот проговорил Блохин.
Батарея состояла из четырех старых китайских пушек трех с половиной дюймового калибра, с дальнобойностью на четыре версты. Пушки стреляли гранатами и картечью. Шрапнелей на батарее не было. Хорошо укрытые, в глубоких окопах, с козырьками над орудиями, пушки издали почти не были видны. Тут же рядом были устроены блиндажи для номеров и снарядные погреба. Поодаль, в тылу, находилась сложенная из кирпичей плита для приготовления пищи.
Пока солдаты осматривались на новом месте, Родионов вместе с Звонаревым договорились о связи с главной позицией. Затем прапорщик вместе с Родионовым и Егоровым пошел в город представляться начальнику гарнизона. По дороге откуда-то из гаоляна по ним дали несколько ружейных выстрелов. Пули с негромким щелканьем ударялись в бруствер хода сообщения и выбрасывали маленькие фонтаны пыли.
— Следит, значит, за ходом японец! Нет-нет да постреливает! — заметил Родионов.
— Он и днем и ночью не сводит глаз с батареи и города, — ответил Егоров.
Начальник гарнизона города Цзинджоу, командир сводной роты пятого полка поручик Горбов, помещался в простой китайской фанзе у северных ворот.
Поручик в китайском халате сидел на канах, устланных коврами, с гитарой в руках, пил водку из стакана, напевая грустные романсы.
— Привет вам, рыцарь благородный, — поднялся навстречу Звонареву поручик. — Зачем пожаловали в эти гнусные пенаты?
Прапорщик объяснил ему цель своего прихода и представил Родионова.
— Так, значит, ты теперь будешь моим начальником артиллерии? — обратился Горбов к фейерверкеру. — Для первого знакомства хлебни стаканчик водки, но чтобы потом ни ты, ни твои солдаты хмельного в рот не брали! А тебе, Егоров, поднесу за твои прежние заслуги! Ловко он япошат колотил, как блох. Даже ночью по вспышкам ружейной стрельбы — трах, и сразу они замолкают.
Затем Горбов отпустил солдат и предложил Звонареву позавтракать.
— Выпьем, закусим, — соблазнял он прапорщика, — Смотришь, день незаметно и пройдет, а всю ночь приходится караулить на стене, чтобы япошки в город не забрались. Удивительно хитрые бестии, в щелку и в ту пролезут!
Звонарев попытался было отказаться, но поручик все же заставил его выпить и закусить трепангом.
Выйдя от поручика, Звонарев неожиданно встретился с Бутусовым. Подполковник был в защитного цвета рубахе, фуражке и таких же брюках. На ногах красовались защитные гетры и легонькие ботинки. Прапорщик с недоумением поглядел на Бутусова.
— Удивляетесь, что я не по форме одет? В здешних краях да еще летом ходить в высоких кожаных сапогах жарко и тяжело, а в ботинках и удобнее и легче, — пояснил пограничник.
— В таком обмундировадии вас не разглядишь и в десяти шагах, — удивлялся Звонарев. — Но откуда вы достали защитную краску, которая так прекрасно, сливается с местностью?
— У китайцев. Ее сколько угодно можно было купить в Японии по очень дешевой цене. Я всех своих пограничников еще год тому назад одел в защитный цвет. Нам по роду службы приходится часто преследовать контрабандистов. Там в белом да черном далеко не уйдешь. Мигом из-за угла подстрелят. Правда, Стессель хотел мне объявить выговор за самовольное изменение формы одежды, но мы, пограничники, военному ведомству не подчиняемся. Нами командует министр финансов. А Витте не любит, когда кто-либо суется в его ведомство. Так Стессель с носом и остался. Теперь мои солдаты благодарят бога за свою одежду, а пехота и артиллерия парится и проклинает свое начальство. Что хорошо в России и Сибири, то мало пригодно в Китае, — пояснил Бутусов.
— Значит, и все наши войска можно было одеть в защитный цвет, а не заставлять пачкаться в грязи, как это делается сейчас?
— Не только можно было бы, но и должно. Да разве с такими умниками, как у нас сидят в штабе, о чем-либо путном можно договориться! Упрямее всяких ослов. А солдаты за их глупость и упрямство будут на войне расплачиваться своей кровью, — с жаром говорил подполковник.
— Я думаю, что Кондратенко, например, поддержал бы эти начинания, — заметил Звонарев.
— По-видимому, он еще не вполне оценил огромные преимущества новой формы для солдат. Хороший он человек, но с начальством воюет только в крайнем случае. Больше надеется его убедить и уговорить, а не брать быка за рога. Наши же верхи только такой способ обращения и принимают во внимание. Туги на новшества, а нынче в военном деле его много, и мы сильно отстаем от иностранцев. Побудете здесь, сами убедитесь в правоте моих слов.
Разговор с Бутусовым оставил у Звонарева тяжелый осадок. Ему была ясна справедливость слов подполковника, и он недоумевал, почему такие умные и прогрессивные начальники, как Белый, Кондратенко и другие, так легко уживались с вопиющими промахами в организации русской армии. Трудно было предположить, что они их не замечали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Ты это что делаешь? — спросил его удивленно Родионов.
— Рубаху в грязи мараю, чтобы издали не была заметна, — ответил солдат. — Нам всем приказано выпачкать их в грязь, и тогда они вроде японских будут.
— А у японцев разве не белое обмундирование? — удивился Звонарев.
— Какое там! Он как на траву ляжет или в гаоляне ползет, так его и не увидишь! Одежда на нем серо-зеленая, как раз под траву цветом, только когда двинется, тогда малость его видать. И фуражки у него такие же. Не то что у нас — за версту белое видать.
Артиллеристы, спросив, где расположена батарея, с трудом приоткрыли тяжелые ворота, по одному протискавшись в узенькую щель, по ходу сообщения дошли до батареи.
Им навстречу вышло несколько человек.
— Кто же из вас старший? — спросил прапорщик.
— Я, ваше благородие, бомбардир-наводчик третьей роты Егоров Василий, — вышел вперед один из солдат.
— Командование передашь фейерверкеру Родионову, а сам будешь у него за помощника! Японцы не сильно беспокоят?
— Днем, ваше благородие, ничего, ночью до света глаз он не даст сомкнуть, — лазит под самой батареей, того и гляди, пушку испортит,
— Стрелки-то что смотрят?
— Да за ним не усмотришь, он, как гад, по земле ползет, в яму или канаву спрячется, его и не увидишь, а он нас по рубахам за версту замечает,
— Ты в грязной луже поваляйся, как пехотинцы делают, тогда и тебя не будет видно, — посоветовал Блохин.
— Что я — свинья, чтобы в грязи пачкаться? — обиделся тот.
— Сейчас пехтура наша в таких свиней обратилась. Начальство им приказ дало: как увидишь лужу, где свинья лежит, ты, значит, ее выгони, а сам заместо ее ложись и хрюкай, чтобы японец тебя за человека не признал! — под общий хохот проговорил Блохин.
Батарея состояла из четырех старых китайских пушек трех с половиной дюймового калибра, с дальнобойностью на четыре версты. Пушки стреляли гранатами и картечью. Шрапнелей на батарее не было. Хорошо укрытые, в глубоких окопах, с козырьками над орудиями, пушки издали почти не были видны. Тут же рядом были устроены блиндажи для номеров и снарядные погреба. Поодаль, в тылу, находилась сложенная из кирпичей плита для приготовления пищи.
Пока солдаты осматривались на новом месте, Родионов вместе с Звонаревым договорились о связи с главной позицией. Затем прапорщик вместе с Родионовым и Егоровым пошел в город представляться начальнику гарнизона. По дороге откуда-то из гаоляна по ним дали несколько ружейных выстрелов. Пули с негромким щелканьем ударялись в бруствер хода сообщения и выбрасывали маленькие фонтаны пыли.
— Следит, значит, за ходом японец! Нет-нет да постреливает! — заметил Родионов.
— Он и днем и ночью не сводит глаз с батареи и города, — ответил Егоров.
Начальник гарнизона города Цзинджоу, командир сводной роты пятого полка поручик Горбов, помещался в простой китайской фанзе у северных ворот.
Поручик в китайском халате сидел на канах, устланных коврами, с гитарой в руках, пил водку из стакана, напевая грустные романсы.
— Привет вам, рыцарь благородный, — поднялся навстречу Звонареву поручик. — Зачем пожаловали в эти гнусные пенаты?
Прапорщик объяснил ему цель своего прихода и представил Родионова.
— Так, значит, ты теперь будешь моим начальником артиллерии? — обратился Горбов к фейерверкеру. — Для первого знакомства хлебни стаканчик водки, но чтобы потом ни ты, ни твои солдаты хмельного в рот не брали! А тебе, Егоров, поднесу за твои прежние заслуги! Ловко он япошат колотил, как блох. Даже ночью по вспышкам ружейной стрельбы — трах, и сразу они замолкают.
Затем Горбов отпустил солдат и предложил Звонареву позавтракать.
— Выпьем, закусим, — соблазнял он прапорщика, — Смотришь, день незаметно и пройдет, а всю ночь приходится караулить на стене, чтобы япошки в город не забрались. Удивительно хитрые бестии, в щелку и в ту пролезут!
Звонарев попытался было отказаться, но поручик все же заставил его выпить и закусить трепангом.
Выйдя от поручика, Звонарев неожиданно встретился с Бутусовым. Подполковник был в защитного цвета рубахе, фуражке и таких же брюках. На ногах красовались защитные гетры и легонькие ботинки. Прапорщик с недоумением поглядел на Бутусова.
— Удивляетесь, что я не по форме одет? В здешних краях да еще летом ходить в высоких кожаных сапогах жарко и тяжело, а в ботинках и удобнее и легче, — пояснил пограничник.
— В таком обмундировадии вас не разглядишь и в десяти шагах, — удивлялся Звонарев. — Но откуда вы достали защитную краску, которая так прекрасно, сливается с местностью?
— У китайцев. Ее сколько угодно можно было купить в Японии по очень дешевой цене. Я всех своих пограничников еще год тому назад одел в защитный цвет. Нам по роду службы приходится часто преследовать контрабандистов. Там в белом да черном далеко не уйдешь. Мигом из-за угла подстрелят. Правда, Стессель хотел мне объявить выговор за самовольное изменение формы одежды, но мы, пограничники, военному ведомству не подчиняемся. Нами командует министр финансов. А Витте не любит, когда кто-либо суется в его ведомство. Так Стессель с носом и остался. Теперь мои солдаты благодарят бога за свою одежду, а пехота и артиллерия парится и проклинает свое начальство. Что хорошо в России и Сибири, то мало пригодно в Китае, — пояснил Бутусов.
— Значит, и все наши войска можно было одеть в защитный цвет, а не заставлять пачкаться в грязи, как это делается сейчас?
— Не только можно было бы, но и должно. Да разве с такими умниками, как у нас сидят в штабе, о чем-либо путном можно договориться! Упрямее всяких ослов. А солдаты за их глупость и упрямство будут на войне расплачиваться своей кровью, — с жаром говорил подполковник.
— Я думаю, что Кондратенко, например, поддержал бы эти начинания, — заметил Звонарев.
— По-видимому, он еще не вполне оценил огромные преимущества новой формы для солдат. Хороший он человек, но с начальством воюет только в крайнем случае. Больше надеется его убедить и уговорить, а не брать быка за рога. Наши же верхи только такой способ обращения и принимают во внимание. Туги на новшества, а нынче в военном деле его много, и мы сильно отстаем от иностранцев. Побудете здесь, сами убедитесь в правоте моих слов.
Разговор с Бутусовым оставил у Звонарева тяжелый осадок. Ему была ясна справедливость слов подполковника, и он недоумевал, почему такие умные и прогрессивные начальники, как Белый, Кондратенко и другие, так легко уживались с вопиющими промахами в организации русской армии. Трудно было предположить, что они их не замечали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179