Чтобы не стеснять своим присутствием солдат, Звонарев поспешил выйти из каземата с Родионовым. Они прошли к орудиям, проверили их готовность к стрельбе, наличие снарядов около них, подошли к прожектору, установленному саженях в пятидесяти от батареи на бетонированной площадке. С моря шел туман. В темноте, внизу, глухо шумел прибой. Весь берег тонул во мраке, и только у прохода одиноко маячил прожекторный луч, пытаясь пробиться через мглу. Вернувшись на батарею, Звонарев ушел в небольшой, похожий на нишу, казематик для дежурного по батарее офицера. Там помещались походная кровать, крохотный столик и табуретка. Помещение скудно освещалось керосиновой коптилкой. Тут же стоял полевой телефон для связи с квартирой Жуковского и канцелярией роты в казарме.
В солдатском каземате около стола собралось несколько человек — Родионов, Лебедкин, Заяц, Белоногов, шепотом ведших беседу. Как водится, ругали начальство и свою солдатскую жизнь.
— Только и думают, как бы изувечить или погубить солдат, сволочи!
— Подожди, кончится война, разборка всему будет. Спросят тут и с них, как они воевали и что делали.
— Пока спросят, нас в живых не будет.
— Нас не будет, другие останутся. Пока мужик будет, будет и солдат. Те и спросят с чижей.
— Малая в том утеха. Надо мной Чиж измывался, а кто с него спросит, мне неизвестно.
— Почем знать, может, и ты, Заяц, сам с Чижа спросишь. Поживем — увидим.
В это время в каземат вбежал сигнальщик.
— К орудиям, японец у берега плывет! — громко закричал он.
— Выходи к орудиям, номерки! — рявкнул за ним Родионов.
Все ринулись к выходу. Около пятидесятимиллиметровых пушек уже маячили в темноте фигуры Борейко и Звонарева.
— Копаетесь, черти полосатые! — кричал Борейко.
С дальномера выкрикивали дистанцию до видневшегося трехтрубного миноносца.
— Тысяча пятьсот! Тысяча четыреста восемьдесят! Тысяча четыреста шестьдесят!
— Гранатой прицел семьдесят! Два патрона, огонь! — скомандовал Борейко.
В бинокль были видны всплески воды от снарядов. Миноносец продолжал идти тем же курсом, не сбавляя хода. Вдруг на нем засигналили огнями.
— Что за черт, не наш ли? — опешил Борейко.
— А что обозначают эти сигналы? — спросил Звонарев.
— Кто их знает; моряки понимают, а мы нет. Надо думать, просят прекратить огонь.
— Соседние батареи молчат. Должно быть, наш.
— Почему же идет со стороны Дальнего?
— Возвращается с моря.
— Рано еще — начало первого, и потом один… — недоумевал Борейко.
Пока разбирали — чей же миноносец, он успел подойти к «Ретвизану»и выпустить в него две мины. С Утеса видели вспышки минных выстрелов на миноносце.
— Японец, сучий сын! Огонь, три патрона, беглый огонь! — не своим голосом кричал Борейко.
С «Ретвизана» загрохотали пушки, к ним присоединились соседние батареи.
Весь берег запылал огнями, но японец уже полным ходом уходил в море, скрываясь в ночном тумане.
— Прохлопали. Обдурили нас япошки своими сигналами. Все наше незнание этих самых морских сигналов! Стреляйте по всем судам, которые ночью без огней на море увидите. Наши должны с опознавательными огнями идти, — распорядился Борейко.
— Тогда их в темноте японцы тоже заметят, — возразил Звонарев.
— Должны же моряки как-нибудь давать нам знать, что это наши суда, а не японские. Ерунда одна получается. Телефон ненадежен, сигналов нет. Пусть бы моряки дали на каждую батарею по своему сигнальщику. Тогда бы и мы их сигналы разбирали. Завтра обо всем этом по команде подам рапорт Белому, — решил Борейко, уходя с батареи.
Солдаты вернулись в каземат, Звонарев к себе. Только дежурные и дневальный тревожно всматривались в темноту ночи. Под утро поднялась тревога: на рейде обнаружились три или четыре миноносца, полным ходом уходящие в море.
Звонарев, памятуя указание Борейко, энергично обстрелял их. За Электрическим Утесом открыли огонь и другие батареи.
Концевой миноносец оказался подбитым»и запарил. В это время на Золотой горе взвилась ракета, что служило сигналом прекращения огня. Стоявшие у входа суда подошли к поврежденному миноносцу и взяли его на буксир.
— Ваше благородие, да это наш миноносец. Смотрите, с него снимают раненых на катер! — с ужасом проговорил Родионов. — Японца прозевали, а своего едва не утопили.
Звонарев чуть не лишился чувств от сознания совершенной им ошибки.
Из порта навстречу поврежденному кораблю подошли спасательные суда и начали его осторожно вводить на внутренний рейд. Сомнений больше ни у кого не было.
— Поди есть там и раненые и убитые нами. Не одна баба в деревне взвоет по мужику, которого мы сегодня загубили по дурости своей, — резонерствовал наводчик Кошелев.
Звонарев был в отчаянии. Он сознавал свою вину и вину начальства, не наладившего связь берега с флотом.
— Вы, ваше благородие, не журитесь шибко, — убеждал его Родионов. — Нашей вины тут нет, приказали стрелять, мы и стреляем. Тут и днем на море не поймешь, где японцы, а где наши, а ночью и подавно.
Прапорщик был очень благодарен Родионову за его ободрение. Солдаты молча шли рядом, изредка громко вздыхая.
— Наделали делов, напекли пирогов, только от них самим тошно, — мрачно бурчал Белоногов.
Как ни старался Звонарев уверить себя в своей правоте, это ему не удавалось. В волнении он до самого утра прошагал на батарее и, чуть наступило утро, пошел с докладом к Жуковскому.
— Стоит из-за пустяков волноваться, Сергей Владимирович, — спокойно проговорил Жуковский, выслушав расстроенного прапорщика. — На войне без ошибок не обойдешься. Надо только их учесть на будущее время. Днем, верно, все узнаем от Управления артиллерии.
— Разрешите мне самому туда съездить с рапортом о происшедшем.
— Пожалуйста, но, по-моему, ничего особенного не произошло. Вы не виноваты, просто несчастная случайность, которая может произойти с каждым.
Звонарев на ротной лошади вместе с артельщиком поехал в Управление артиллерии. Стояла неприятная, пронизывающая сырость, напоминавшая Звонареву Петербург. Он «ежился в своей шинели, чувствуя озноб и от холода и от все еще не прошедшего волнения.
Один Борейко, которого он мельком видел утром, неожиданно понял его.
— Хоть вы не виноваты юридически, но все же я вас понимаю и сочувствую вам. Я, верно, с горя бы напился и набезобразничал, но вам этого делать не рекомендую.
В Управлении Звонарев прежде всего увидел писаря Севастьянова, знакомого по первому дню приезда. Он радостно, как со старым приятелем, поздоровался с ним за руку, забывая, что по уставу этого делать нельзя.
Писарь украдкой оглянулся — не видел ли кто рукопожатия, — и затем сразу же сообщил:
— Не извольте беспокоиться, на» Страшном» только двое легко ранены, остальные целы, попортило малость машину, но через два-три дня все будет исправно Генерал во всем винит моряков и уже поджидает вас, чтобы подробности узнать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179