Вернее было думать, что им не придавали должного значения, считая пустяками.
«По возвращении в Артур обязательно обо всем расскажу Борейко. Он сумеет повлиять на начальство, — решил прапорщик. — Вернусь ли я или останусь здесь навсегда?»— мелькнула у него мысль в голове, но он поспешил ее отогнать, как неприятную муху.
Было уже около полудня, когда Звонарев вернулся обратно на позицию. В палатке у Высоких он застал совсем еще молодого, розовощекого инженера — капитана Шевцова, главного строителя цзинджоуской позиции.
— Знакомьтесь, Алексей Владимирович! Это и есть наш инженер-артиллерист и на все руки мастер, — представил Звонарева Высоких.
— Очень рад! Вы мне весьма нужны, во-первых, для того, чтобы наладить наши прожектора, а затем для приведения в порядок всего нашего электрохозяйства, — оживленно заговорил Шевцов.
— Весь к вашим услугам! Могу хоть сейчас приняться за это дело.
— Сейчас обед, а после часа мы с вами обойдем позиции и все решим на месте.
— Ваше благородие, генерал едут, — доложил вестовой Высоких.
— Опять этого дурака Фока нелегкая несет! — сердито проговорил инженер Шевцов.
Офицеры вышли из палатки. Высоких с Звонаревым кинулись к навесу столовой, где уже построились на обед солдаты.
— Рота, смирно! — скомандовал Высоких, как только показался Фок в сопровождении адъютанта.
Звонарев поспешно стал впереди взвода. Верхом на высокой худой лошади, отчаянно тряся при езде локтями, весь изгибаясь при малейшем движении, Фок был очень комичен. Худощавое лицо его со стриженой седенькой бородкой, с презрительной улыбкой в прищуренных глазах было багрово-красным.
Поравнявшись со строем, генерал сдержал лошадь и громко заорал:
— Здорово, мать вашу так!
Звонарев от удивления даже рот открыл. Солдаты замялись и ответили вразброд.
— Отвечать, холуи, не умеете! — напустился Фок.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство! Солдаты не поняли, не то вы с ними здороваетесь, не то их ругаете! — вступился Высоких.
— Русский язык разучились, сволочи, понимать! Здорово, мать-перемать!
Затем генерал быстро повернул лошадь и затрусил от столовой.
— Вольно! Можно идти за обедом! — скомандовал капитан солдатам.
— Дождались высокой чести! — громко возмущались солдаты. — Здоровкаются и то матом.
— Генерал-то Фоков, слыхать, из немцев, — заметил Блохин.
— Ну так что же из этого?
— Видать, по их, по генеральскому понятию, с русским человеком, значит, можно разговаривать только матерным словом.
Обедать Высоких и Звонарев пошли в офицерское собрание Пятого полка, которое находилось в непосредственной близости, сразу за позициями. В большом просторном помещении стояли два ряда длинных столов, за которыми сидело уже около сорока человек офицеров. За небольшим столиком, расположенным между рядами столов, под огромным царским портретом сидел сам командир полка полковник Третьяков. Рослый видный мужчина, лет пятидесяти, с заметной проседью в окладистой бороде и в голове, он производил приятное впечатление своими мягкими манерами и ласковым взглядом голубых глаз. Рядом с ним сидели двое штаб-офицеров. Капитаны и более младшие чины помещались за длинными столами. Обед был в самом разгаре.
Как только артиллеристы вошли в помещение и направились к Третьякову, чтобы поздороваться с ним и в его лице приветствовать всех присутствующих, полковник махнул рукой, и офицеры дружно подхватили:
Без артиллеристов нам не пьется,
И бокал пустой стоит,
Песня громкая не льется,
И вино не веселит.
Расположенный на дворе, под окнами, оркестр, заглушая пение, грянул туш. Под гром рукоплесканий Третьяков вышел к артиллеристам и на серебряном подносе протянул им два больших кубка с вином. Осушив их одним духом, Звонарев и Высоких как почетные гости уселись за столом командира.
Третьяков подробно расспросил их о положении, дел с установкой орудий и подвозе боеприпасов.
— Надо поторапливаться с оборудованием позиций. Есть агентурные сведения, что японцы все силы стягивают к Цзинджоу. Еще день-два, и нам здесь придется выдержать бой с превосходящими силами врага. Это вы, господа артиллеристы, должны твердо помнить, — предупреждал полковник.
— Имеются ли у вас сведения о количестве орудий, которые предположительно могут быть у японцев в предстоящем бою? — поинтересовался Высоких.
— Точных нет, но, судя по всему, их будет не меньше двухсот. Конечно, это все полевые орудия, калибром не больше четырех дюймов.
— Против наших шестидесяти пяти пушек. Правда, у нас средний калибр шесть дюймов. Орудия большей мощности, что может очень помочь нам в борьбе с артиллерией противника.
— Вам следует иметь в виду тактику японцев. Свои батареи они ставят закрыто и рассредоточенно. В бою под Саншилипу наша полубатарея, стоявшая открыто, через десять минут была сбита, потеряв три орудия из четырех и половину солдат, — предупреждал Третьяков.
— Тогда нам придется туго! У нас все пушки стоят совершенно открыто и поставлены буквально колесо к колесу, — проговорил Звонарев.
— Увеличьте высоту брустверов, углубите орудийные гнезда, накройте, наконец, орудия сверху щитами из досок или в крайности из плетеных матов, но постарайтесь по возможности замаскировать их, — предложил Третьяков.
— Все это надо было сделать заблаговременно инженерам, которые сооружали эти укрепления. Кроме того, при наличии высоких брустверов будет ограничена видимость противника, который и так находится в низине по отношению к нам, — возразил Высоких.
— Следовало бы артиллерийские позиции совсем вынести из укрепления и расположить орудия в лощине за позициями пехоты, где-либо в районе казарм, — предложил Звонарев.
— Для этого нет времени, да у нас нет и угломеров для стрельбы с закрытых позиций, солдаты, и наводчики в первую голову, не обучены такой стрельбе, — продолжал Высоких.
— Тогда нам ничего, кроме поражения, в предстоящем бою ожидать не приходится, — грустно проговорил Звонарев.
— Не следует раньше времени настраиваться на минорный тон! Бодрый дух — это три четверти успеха, молодой человек, — наставительно произнес полковник.
Видя, что обед затягивается, Звонарев попросил разрешения уйти. Высоких Третьяков не отпустил.
— Вы мой начальник артиллерии, и мне о многом еще надо поговорить с вами, — предупредил он.
Придя в Палатку, Звонарев тотчас послал с нарочным записку Высоких, вызывая его «по срочному делу».
В палатку торопливо зашел Кошелев и взволнованно стал рассказывать, что приказано минировать все батареи и саперы уже начали закладывать мины.
— Как же мы будем, ваше благородие? Попадет в мину японский снаряд или сам оступишься, и готово — взлетел на воздух!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
«По возвращении в Артур обязательно обо всем расскажу Борейко. Он сумеет повлиять на начальство, — решил прапорщик. — Вернусь ли я или останусь здесь навсегда?»— мелькнула у него мысль в голове, но он поспешил ее отогнать, как неприятную муху.
Было уже около полудня, когда Звонарев вернулся обратно на позицию. В палатке у Высоких он застал совсем еще молодого, розовощекого инженера — капитана Шевцова, главного строителя цзинджоуской позиции.
— Знакомьтесь, Алексей Владимирович! Это и есть наш инженер-артиллерист и на все руки мастер, — представил Звонарева Высоких.
— Очень рад! Вы мне весьма нужны, во-первых, для того, чтобы наладить наши прожектора, а затем для приведения в порядок всего нашего электрохозяйства, — оживленно заговорил Шевцов.
— Весь к вашим услугам! Могу хоть сейчас приняться за это дело.
— Сейчас обед, а после часа мы с вами обойдем позиции и все решим на месте.
— Ваше благородие, генерал едут, — доложил вестовой Высоких.
— Опять этого дурака Фока нелегкая несет! — сердито проговорил инженер Шевцов.
Офицеры вышли из палатки. Высоких с Звонаревым кинулись к навесу столовой, где уже построились на обед солдаты.
— Рота, смирно! — скомандовал Высоких, как только показался Фок в сопровождении адъютанта.
Звонарев поспешно стал впереди взвода. Верхом на высокой худой лошади, отчаянно тряся при езде локтями, весь изгибаясь при малейшем движении, Фок был очень комичен. Худощавое лицо его со стриженой седенькой бородкой, с презрительной улыбкой в прищуренных глазах было багрово-красным.
Поравнявшись со строем, генерал сдержал лошадь и громко заорал:
— Здорово, мать вашу так!
Звонарев от удивления даже рот открыл. Солдаты замялись и ответили вразброд.
— Отвечать, холуи, не умеете! — напустился Фок.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство! Солдаты не поняли, не то вы с ними здороваетесь, не то их ругаете! — вступился Высоких.
— Русский язык разучились, сволочи, понимать! Здорово, мать-перемать!
Затем генерал быстро повернул лошадь и затрусил от столовой.
— Вольно! Можно идти за обедом! — скомандовал капитан солдатам.
— Дождались высокой чести! — громко возмущались солдаты. — Здоровкаются и то матом.
— Генерал-то Фоков, слыхать, из немцев, — заметил Блохин.
— Ну так что же из этого?
— Видать, по их, по генеральскому понятию, с русским человеком, значит, можно разговаривать только матерным словом.
Обедать Высоких и Звонарев пошли в офицерское собрание Пятого полка, которое находилось в непосредственной близости, сразу за позициями. В большом просторном помещении стояли два ряда длинных столов, за которыми сидело уже около сорока человек офицеров. За небольшим столиком, расположенным между рядами столов, под огромным царским портретом сидел сам командир полка полковник Третьяков. Рослый видный мужчина, лет пятидесяти, с заметной проседью в окладистой бороде и в голове, он производил приятное впечатление своими мягкими манерами и ласковым взглядом голубых глаз. Рядом с ним сидели двое штаб-офицеров. Капитаны и более младшие чины помещались за длинными столами. Обед был в самом разгаре.
Как только артиллеристы вошли в помещение и направились к Третьякову, чтобы поздороваться с ним и в его лице приветствовать всех присутствующих, полковник махнул рукой, и офицеры дружно подхватили:
Без артиллеристов нам не пьется,
И бокал пустой стоит,
Песня громкая не льется,
И вино не веселит.
Расположенный на дворе, под окнами, оркестр, заглушая пение, грянул туш. Под гром рукоплесканий Третьяков вышел к артиллеристам и на серебряном подносе протянул им два больших кубка с вином. Осушив их одним духом, Звонарев и Высоких как почетные гости уселись за столом командира.
Третьяков подробно расспросил их о положении, дел с установкой орудий и подвозе боеприпасов.
— Надо поторапливаться с оборудованием позиций. Есть агентурные сведения, что японцы все силы стягивают к Цзинджоу. Еще день-два, и нам здесь придется выдержать бой с превосходящими силами врага. Это вы, господа артиллеристы, должны твердо помнить, — предупреждал полковник.
— Имеются ли у вас сведения о количестве орудий, которые предположительно могут быть у японцев в предстоящем бою? — поинтересовался Высоких.
— Точных нет, но, судя по всему, их будет не меньше двухсот. Конечно, это все полевые орудия, калибром не больше четырех дюймов.
— Против наших шестидесяти пяти пушек. Правда, у нас средний калибр шесть дюймов. Орудия большей мощности, что может очень помочь нам в борьбе с артиллерией противника.
— Вам следует иметь в виду тактику японцев. Свои батареи они ставят закрыто и рассредоточенно. В бою под Саншилипу наша полубатарея, стоявшая открыто, через десять минут была сбита, потеряв три орудия из четырех и половину солдат, — предупреждал Третьяков.
— Тогда нам придется туго! У нас все пушки стоят совершенно открыто и поставлены буквально колесо к колесу, — проговорил Звонарев.
— Увеличьте высоту брустверов, углубите орудийные гнезда, накройте, наконец, орудия сверху щитами из досок или в крайности из плетеных матов, но постарайтесь по возможности замаскировать их, — предложил Третьяков.
— Все это надо было сделать заблаговременно инженерам, которые сооружали эти укрепления. Кроме того, при наличии высоких брустверов будет ограничена видимость противника, который и так находится в низине по отношению к нам, — возразил Высоких.
— Следовало бы артиллерийские позиции совсем вынести из укрепления и расположить орудия в лощине за позициями пехоты, где-либо в районе казарм, — предложил Звонарев.
— Для этого нет времени, да у нас нет и угломеров для стрельбы с закрытых позиций, солдаты, и наводчики в первую голову, не обучены такой стрельбе, — продолжал Высоких.
— Тогда нам ничего, кроме поражения, в предстоящем бою ожидать не приходится, — грустно проговорил Звонарев.
— Не следует раньше времени настраиваться на минорный тон! Бодрый дух — это три четверти успеха, молодой человек, — наставительно произнес полковник.
Видя, что обед затягивается, Звонарев попросил разрешения уйти. Высоких Третьяков не отпустил.
— Вы мой начальник артиллерии, и мне о многом еще надо поговорить с вами, — предупредил он.
Придя в Палатку, Звонарев тотчас послал с нарочным записку Высоких, вызывая его «по срочному делу».
В палатку торопливо зашел Кошелев и взволнованно стал рассказывать, что приказано минировать все батареи и саперы уже начали закладывать мины.
— Как же мы будем, ваше благородие? Попадет в мину японский снаряд или сам оступишься, и готово — взлетел на воздух!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179