— Николай Оттович, голубчик, уважьте меня, старика, возьмите свой рапорт обратно и сообщите Стесселю, что вы раздумали, — взмолился Витгефт.
— Ваше превосходительство мне гарантирует, что эскадра при первой возможности выйдет в море? — поставил вопрос ребром Эссен.
— Ну, как я вам могу это обещать! Японцы нас перетопят, а сами при этом останутся целы, — истерически крикнул Витгефт. — Прикажут — пойду, но пойду не побеждать, а умирать. Возьмите обратно ваше прошение, Николай Оттович, а я постараюсь, как только» Севастополь» будет исправлен, при первой же возможности направить вас в море.
Эссен нехотя взял свой рапорт обратно.
— И Стесселю сообщите, что пока что раздумали переходить в армию и надеетесь еще повоевать с японцами в море, — упрашивал «а прощанье адмирал.
Вскоре после ухода Эссена к Витгефту, продолжавшему тяжело вздыхать и молчаливо ерошить свои стриженные ежиком полуседые волосы, пришел его начальник штаба Матусевич. Недавно произведенный в адмиралы, эпикуреец и жуир, он всегда находился в прекрасном расположении духа.
Матусевич сразу заметил расстроенный вид адмирала.
— О чем задумались, Вильгельм Карлович, чем опечалились?
— Совсем сейчас меня вывел из равновесия Эссен. Подал рапорт о списании в экипаж! Хочет из флота переходить в армию! Насилу уговорил подождать, пока его» Севастополь» починят.
— Только-то! Стоило из-за таких пустяков огорчаться. Не беспокойтесь, покипятится и остынет.
— Он сегодня к Стесселю ходил просить о переводе в армию.
— Ну, а тот что?
— Принял его с распростертыми объятиями…
— …и стал еще сильнее ругать моряков вообще и вас в частности!
— Без этого, конечно, не обошлось. Опять кляузничать на нас начнет Куропаткину и наместнику.
— Не обращайте внимания на это, Вильгельм Карлович, брань на вороту не виснет. Помните, как в романсе: «Пускай бранят, пускай смеются, мне все равно, мне все-е-е-е ра-а-авно-о-о», — мягким баритоном пропел Матусевич. — Если бы вы слышали, как вчера этот романс пела княгиня Ливен. Чудно!
— Да вы, Николай Алексеевич, кажется, не на шутку ею увлечены? — уже начал улыбаться Витгефт.
— «Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны», — продекламировал Матусевич, лихо закручивая усы.
— Смотрю я на вас, Николай Алексеевич, и завидую вам: сколько в вас бодрости и жизнерадостности, никогда-то вы не унываете.
— И вам, дорогой Вильгельм Карлович, не советую.
— Чем вы меня сегодня огорчите? — ткнул Витгефт пальцем в папку с бумагами, которую принес с собой Матусевич.
— Я раз навсегда положил за правило — никакими бумажками не огорчаться и вас не огорчать: не стоят они этого. Сегодня только одна интересная бумажонка от наместника. Вот она! — Матусевич вытащил из папки коротенькую телеграмму и подал ее Витгефту.
— «Ввиду поступающих к нам сведений о недопустимом для военачальника упадке духа у генерала Стесселя, прошу сообщить ваше откровенное мнение о пригодности его к занимаемой должности. Алексеев».
— Вот так фунт! Что же мы ответим на эту телеграмму? — задумчиво спросил Витгефт.
— Ответ, по-моему, ясен: Стессель большая сволочь, и чем скорее его уберут из Артура, тем лучше.
— Нельзя, нельзя, так будет грубо.
— Я не говорю, чтобы дословно писать так, но…
— Как бы только Стессель не пронюхал об этом, а то совсем нам житья от него не станет!
— Бог не выдаст, Стессель не съест!
— Я подумаю, как ответить, — отодвинул бумаги Витгефт.
В это время вошедший вестовой доложил, что обед подан. Оба адмирала поспешили прервать свой разговор и направились к столу.
— Вы попробуйте это токайское, Вильгельм Карлович. Так и согревает желудок. А какой букет, только понюхайте! Нектар, а не вино! Специально вчера у Чурина старший приказчик для меня отыскал в подвалах, — перевел разговор Матусевич и, понюхав вино, с чувством выпил свой бокал. Витгефт последовал его примеру, мелкими глотками попивая вино. На лице его разлилась блаженная улыбка.
— Да, вы правы, Николай Алексеевич! Редкостное вино! — И оба адмирала валили себе еще.
После обеда адмиралы разошлись по ОБОИМ каютам, в одиночку выпить по чашечке черного кофе с ликером и всхрапнуть потом с полчаса в мягком кресле.
Уже совсем стемнело, когда Витгефт проснулся. Он сладко потянулся, разминая затекшие члены, взглянул в потемневшее по-вечернему стекло иллюминатора и встал на ноги. Было около девяти часов вечера.
«Однако заспался я сегодня», — подумал адмирал и позвонил.
— Попроси ко мне адмирала Матусевича, — приказал Витгефт явившемуся на звонок матросу.
— Есть! — ответил матрос и поспешил выйти.
Матусевич явился с проектом ответа наместнику на запрос о Стесселе.
— Мы можем очень насолить Стесселю, дав ему соответствующую характеристику на запрос наместника! — злорадно хихикал Матусевич.
Витгефт несколько раз внимательно прочел текст и задумался.
— По совести говоря, Стессель плохой генерал и плохой человек! — наконец задумчиво проговорил адмирал. — Но боюсь только, что сейчас во мае сильно чувство личной обиды. Нет, отложу дело до завтра! Там будет виднее.
— Надо отвечать немедленно! Ночью «Лейтенант Бураков» уходит в Инкоу, — напомнил Матусевич.
— Очень резко, Николай Алексеевич, у вас написано! Надо мягче и объективнее, чтобы не подумали, что я свожу со Стесселем личные счеты! — заволновался Витгефт. — Лучше ответим так: «По совести считаю, что у Стесселя нет твердой уверенности, что с помощью наличных средств он сумеет отстоять Артур, быстро меняет свои убеждения и настроения под влиянием обстановки и окружающих лиц. Авторитет имеет лишь в силу старшинства. Всю надежду защиты Артура возлагает только на флот, для личного командования крепостью не пригоден. Витгефт».
Глава шестая
В теплое солнечное утро Кондратенко вместе с Рашевским и Звонаревым приехал на Залитерную батарею. Борейко встретил генерала раскатистой командой «смирно»и доложил о проводимой им работе. Осмотрев укладку рельсов в бетой, Кондратенко остался очень доволен.
— Весьма остроумно. Было бы желательно по такому сооружению произвести опытную стрельбу из шестидюймовых мортир: если свод выдержит, значит, все в порядке! Прошу об этом Василия Федоровича.
— Совершенно излишне, ваше превосходительство. Такое сооружение раза в полтора прочнее обычного бетона, — вмешался Рашевский.
— Рельсы вы откуда достали? — осведомился Кондратенко.
— Из тупиков станции. Там валяется много старых и ржавых, — ответил Борейко.
— Весьма удачная мысль пришла вам в голову, поручик, — обернулся к нему генерал.
— Не мне, ваше превосходительство, а моим солдатам.
Кондратенко серьезно посмотрел на Борейко.
— Весьма ценно ваше умение прислушиваться к советам и пожеланиям солдат, поручик, — с чувством пожал руку Борейко генерал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Ваше превосходительство мне гарантирует, что эскадра при первой возможности выйдет в море? — поставил вопрос ребром Эссен.
— Ну, как я вам могу это обещать! Японцы нас перетопят, а сами при этом останутся целы, — истерически крикнул Витгефт. — Прикажут — пойду, но пойду не побеждать, а умирать. Возьмите обратно ваше прошение, Николай Оттович, а я постараюсь, как только» Севастополь» будет исправлен, при первой же возможности направить вас в море.
Эссен нехотя взял свой рапорт обратно.
— И Стесселю сообщите, что пока что раздумали переходить в армию и надеетесь еще повоевать с японцами в море, — упрашивал «а прощанье адмирал.
Вскоре после ухода Эссена к Витгефту, продолжавшему тяжело вздыхать и молчаливо ерошить свои стриженные ежиком полуседые волосы, пришел его начальник штаба Матусевич. Недавно произведенный в адмиралы, эпикуреец и жуир, он всегда находился в прекрасном расположении духа.
Матусевич сразу заметил расстроенный вид адмирала.
— О чем задумались, Вильгельм Карлович, чем опечалились?
— Совсем сейчас меня вывел из равновесия Эссен. Подал рапорт о списании в экипаж! Хочет из флота переходить в армию! Насилу уговорил подождать, пока его» Севастополь» починят.
— Только-то! Стоило из-за таких пустяков огорчаться. Не беспокойтесь, покипятится и остынет.
— Он сегодня к Стесселю ходил просить о переводе в армию.
— Ну, а тот что?
— Принял его с распростертыми объятиями…
— …и стал еще сильнее ругать моряков вообще и вас в частности!
— Без этого, конечно, не обошлось. Опять кляузничать на нас начнет Куропаткину и наместнику.
— Не обращайте внимания на это, Вильгельм Карлович, брань на вороту не виснет. Помните, как в романсе: «Пускай бранят, пускай смеются, мне все равно, мне все-е-е-е ра-а-авно-о-о», — мягким баритоном пропел Матусевич. — Если бы вы слышали, как вчера этот романс пела княгиня Ливен. Чудно!
— Да вы, Николай Алексеевич, кажется, не на шутку ею увлечены? — уже начал улыбаться Витгефт.
— «Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны», — продекламировал Матусевич, лихо закручивая усы.
— Смотрю я на вас, Николай Алексеевич, и завидую вам: сколько в вас бодрости и жизнерадостности, никогда-то вы не унываете.
— И вам, дорогой Вильгельм Карлович, не советую.
— Чем вы меня сегодня огорчите? — ткнул Витгефт пальцем в папку с бумагами, которую принес с собой Матусевич.
— Я раз навсегда положил за правило — никакими бумажками не огорчаться и вас не огорчать: не стоят они этого. Сегодня только одна интересная бумажонка от наместника. Вот она! — Матусевич вытащил из папки коротенькую телеграмму и подал ее Витгефту.
— «Ввиду поступающих к нам сведений о недопустимом для военачальника упадке духа у генерала Стесселя, прошу сообщить ваше откровенное мнение о пригодности его к занимаемой должности. Алексеев».
— Вот так фунт! Что же мы ответим на эту телеграмму? — задумчиво спросил Витгефт.
— Ответ, по-моему, ясен: Стессель большая сволочь, и чем скорее его уберут из Артура, тем лучше.
— Нельзя, нельзя, так будет грубо.
— Я не говорю, чтобы дословно писать так, но…
— Как бы только Стессель не пронюхал об этом, а то совсем нам житья от него не станет!
— Бог не выдаст, Стессель не съест!
— Я подумаю, как ответить, — отодвинул бумаги Витгефт.
В это время вошедший вестовой доложил, что обед подан. Оба адмирала поспешили прервать свой разговор и направились к столу.
— Вы попробуйте это токайское, Вильгельм Карлович. Так и согревает желудок. А какой букет, только понюхайте! Нектар, а не вино! Специально вчера у Чурина старший приказчик для меня отыскал в подвалах, — перевел разговор Матусевич и, понюхав вино, с чувством выпил свой бокал. Витгефт последовал его примеру, мелкими глотками попивая вино. На лице его разлилась блаженная улыбка.
— Да, вы правы, Николай Алексеевич! Редкостное вино! — И оба адмирала валили себе еще.
После обеда адмиралы разошлись по ОБОИМ каютам, в одиночку выпить по чашечке черного кофе с ликером и всхрапнуть потом с полчаса в мягком кресле.
Уже совсем стемнело, когда Витгефт проснулся. Он сладко потянулся, разминая затекшие члены, взглянул в потемневшее по-вечернему стекло иллюминатора и встал на ноги. Было около девяти часов вечера.
«Однако заспался я сегодня», — подумал адмирал и позвонил.
— Попроси ко мне адмирала Матусевича, — приказал Витгефт явившемуся на звонок матросу.
— Есть! — ответил матрос и поспешил выйти.
Матусевич явился с проектом ответа наместнику на запрос о Стесселе.
— Мы можем очень насолить Стесселю, дав ему соответствующую характеристику на запрос наместника! — злорадно хихикал Матусевич.
Витгефт несколько раз внимательно прочел текст и задумался.
— По совести говоря, Стессель плохой генерал и плохой человек! — наконец задумчиво проговорил адмирал. — Но боюсь только, что сейчас во мае сильно чувство личной обиды. Нет, отложу дело до завтра! Там будет виднее.
— Надо отвечать немедленно! Ночью «Лейтенант Бураков» уходит в Инкоу, — напомнил Матусевич.
— Очень резко, Николай Алексеевич, у вас написано! Надо мягче и объективнее, чтобы не подумали, что я свожу со Стесселем личные счеты! — заволновался Витгефт. — Лучше ответим так: «По совести считаю, что у Стесселя нет твердой уверенности, что с помощью наличных средств он сумеет отстоять Артур, быстро меняет свои убеждения и настроения под влиянием обстановки и окружающих лиц. Авторитет имеет лишь в силу старшинства. Всю надежду защиты Артура возлагает только на флот, для личного командования крепостью не пригоден. Витгефт».
Глава шестая
В теплое солнечное утро Кондратенко вместе с Рашевским и Звонаревым приехал на Залитерную батарею. Борейко встретил генерала раскатистой командой «смирно»и доложил о проводимой им работе. Осмотрев укладку рельсов в бетой, Кондратенко остался очень доволен.
— Весьма остроумно. Было бы желательно по такому сооружению произвести опытную стрельбу из шестидюймовых мортир: если свод выдержит, значит, все в порядке! Прошу об этом Василия Федоровича.
— Совершенно излишне, ваше превосходительство. Такое сооружение раза в полтора прочнее обычного бетона, — вмешался Рашевский.
— Рельсы вы откуда достали? — осведомился Кондратенко.
— Из тупиков станции. Там валяется много старых и ржавых, — ответил Борейко.
— Весьма удачная мысль пришла вам в голову, поручик, — обернулся к нему генерал.
— Не мне, ваше превосходительство, а моим солдатам.
Кондратенко серьезно посмотрел на Борейко.
— Весьма ценно ваше умение прислушиваться к советам и пожеланиям солдат, поручик, — с чувством пожал руку Борейко генерал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179