Звонарев горячо поблагодарил писаря и Прошел к Белому. Юницкий встретил его холодно-вежливо и иронически поздравил с успехом в борьбе с «русским флотом».
Звонарев едва не наговорил ему дерзостей, но появление Тахателова заставило его замолчать.
— Нехорошо, дюша мой, но бывает и хуже, — перебил полковник доклад Звонарева. — Пойдем к генералу, он уже ожидает вас.
Белый, как всегда молчаливый и сдержанный, выслушал все спокойно и заявил, что считает Звонарева совершенно правым.
— Плохо, что японца прозевали. Говорят, он сигнал поднял «Предлагаю сдаться в плен», а вы и замолчали, будто поняли и решили сдаваться.
За неизбежным завтраком у генерала Звонарев опять увидел Варю. Девушка была в курсе всего и сообщила ему то, что он уже знал от писаря.
— Севастьянов мне все рассказал, так как я думала поехать к вам на Электрический. Надо там перевязочный пункт Красного Креста организовать. Хочу привлечь жену и дочь вашего фельдфебеля — они ведь одни у вас из женщин остались. Пройдут месячные курсы и смогут работать на пункте.
— Шурка, может, и пойдет учиться, хотя она, кажется, не особенно грамотная, но мать ее в сестры не подойдет — разве в санитарки.
— Пусть хоть так работает — и это будет нужно, если война разгорится. Дочку же обязательно вытяну сюда. Тут со всех батарей соберутся женщины, и мы вместе будем учиться.
— А мужья-то как? — удивился Звонарев.
— Останутся с денщиками. По воскресеньям будем отпускать их домой, как из института, — весело смеялась Варя.
Звонарев взял на себя переговоры с Шурой Назаренко. Возвращался он на Электрический Утес вместе с гарнизонным священником, который должен был проводить говение солдат.
Попик, еще не старый, маленький и волосатый, с елейным личиком, взобрался на линейку, поднял воротник объемистой шубы и в полном молчании доехал до Утеса.
— У вас, кажется, частенько постреливают? — спросил он Звонарева уже у самой батареи.
— Да, но больше по ночам.
— Постараюсь в две-три службы управиться со всеми, — деловито пробурчал поп.
Жуковский приветливо встретил гостя и пригласил к обеду. Борейко воспользовался случаем выпить лишнюю рюмку водки за обедом и заодно подпоил священника. Как ни упирался поп, но Борейко заставил его выпить три больших рюмки. Гость явно захмелел.
— Как я служить-то буду пьяный? — заскулил поп.
— Какой же вы, батя, иерей, если не пьете? В Холмской семинарии, где я учился, протодьякон перед службой нарочно напивался, чтобы голос был басистее. По пьяному делу и служить будет веселей. Раз, два и оттарабаните все, что полагается. Если запнетесь, я вам подскажу. До сих пор все великопостные службы на память помню.
— Душевно рад, что вы так сведущи в церковных службах. Попрошу оказать мне, грешному, помощь, наладить хоровое пение, — попросил поп.
Вечером в казарме устроили нечто похожее на походную церковь. Попик облекся в епитрахиль и начал службу.
Борейко во главе наскоро набранного хора изображал регента. Солдаты, сдвинув койки к стенам, стояли чинными рядами, подтягивая хору. Назаренко с причетником бойко торговал свечами. Шурка с матерью стояла сзади, усиленно крестясь.
Попик, еще не вполне протрезвившийся, служил, запинаясь и путаясь, зато Борейко старался изо всех сил, руководя хором.
Служба сошла гладко. Поп рассыпался в благодарностях Борейко. Расхрабрившись, он решил остаться до утра на Утесе.
За ужином Борейко опять напоил его.
Перед сном Звонарев, как всегда, прошелся по батарее. Ночь опять была мглистая, туманная. Дежурил второй взвод Лепехина.
Заглянув в солдатский каземат, Звонарев увидел Лепехина с толстой Библией в руках. Вокруг него собралось человек десять солдат, таких же солидных бородачей. Они внимательно слушали торжественное чтение взводного. Подойдя ближе, Звонарев разглядел на Библии старообрядческое двуперстие.
— Что читаете? — спросил он.
— Душеспасительное, великопостное — деяние апостолов, — не моргнув глазом, ответил Лепехин.
— В старообрядческом изложении?
— Бог один, ваше благородие, по-всякому его можно славить, лишь бы душа была чиста и непорочна, — примирительно отозвался Лепехин.
Звонарев не стал спорить и вышел из каземата.
На обратном пути у своей квартиры прапорщик неожиданно наткнулся в темноте на Шурку. Девушка дичилась его и, встречаясь, всегда торопливо уходила. Вспомнив о поручении Вари Белой, Звонарев окликнул Шурку.
Выслушав предложение, Шурка глубоко вздохнула и, немного помолчав, ответила:
— Я бы с радостью учиться пошла, да тятенька с маменькой не пустят, а особливо Вавила Пафпутьич серчать будет.
— А Пахомову-то до этого какое дело? — спросил Звонарев.
— Просватана я за него.
— Люб он, что ли, очень вам?
— Какое люб! Глаза бы мои не глядели на его противную рожу.
— Зачем же тогда идете за него?
— Родители велят. Они боятся Пахомова, особливо папаня; он, слышно, у жандармов служит, — тихим голосом проговорила девушка. — Как выпьет, начнет бахвалиться: кого захочу, на вечную каторгу в Сибирь упрячу! Его сам Стессель-генерал знает. Вон он какой, даром что писарь. Не знаю, как и быть мне. И учиться в охотку, и не пустят меня отсюда, — грустно вздохнула Шурка.
— Где ты по ночам шляешься! — громко «окликнули Шурку, и она мгновенно исчезла в двери.
Утром попик встал с такой головной болью, что совсем не смог служить. Солдаты давно собрались в казарме и ждали начала богослужения.
— Опохмелитесь, батя, и все как рукой снимет, — уговаривал Борейко.
— Отыди от меня, сатана, — злобно шипел поп. — Напоил отца своего духовного и насмеялся над ним. Проклинаю!
— Не страшно, батя. Лучше выпейте и айда на службу — солдаты ждут. Узнает генерал, вам может влететь, — пугал его поручик.
Испуганный поп поспешил выпить поднесенный ему Борейко стакан водки.
Почувствовав себя лучше, он бодро отправился на богослужение. Сперва все шло хорошо, но затем попа начала одолевать икота.
— Мир-ик-ом гос-ик-поду пом-ик-олимся, — икал попик.
Солдаты смешливо загудели. Это обидело священника, и он от волнения икал еще больше. Выпитая натощак водка в теплом помещении туманила голову, и язык стал заплетаться. Шум среди солдат усилился.
— Распустите людей. Выведите их на батарею, — приказал Жуковский Борейко. — А батюшку отправьте на квартиру отдохнуть.
Солдаты весело балагурили по поводу случившегося. Заяц тотчас изобразил икающего попа — Лебедкин вторил ему, Лепехин неодобрительно качал головой и все повторял:
— Суета сует и всяческая суета, томление духа, силен в нас еще князь тьмы — вельзевул.
Чиж возмущался не столько поведением попа, сколько солдатами.
— Туда же, хамские рожи, на смех подняли своего духовника. Да их всех тут следовало бы перепороть, мерзавцев, чтобы знали, как над духовным отцом смеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179