— Дальше район Кондратенко.
Стессель тоже остановился.
— Устал я, Роман Исидорович, и обещал жене к вечеру быть в Артуре. Вы и без меня прекрасно сумеете осмотреть позиции и внести, где нужно, необходимые исправления, поэтому я поеду обратно.
— Не смею задерживать, ваше превосходительство. Но, конечно, очень жаль, что вы не сможете взглянуть на «заячьи норы», в которых расположены мои части.
— Вы снимите несколько фотографий и потом покажете их мне и Александру Викторовичу, — мудро решил Стессель и тронулся в обратный путь вместе со своей свитой.
Кондратенко, Наумеяко и Звонарев двинулись дальше. Вскоре их встретили начальник правофлангового участка полковник Семенов, участковый инженер капитан Зедгенидзе и начальник артиллерии участка полковник Мехмандаров. Поздоровавшись с ними, генерал направился на позиции. В отличие от участка Четвертой дивизии окопы здесь были прекрасно оборудованы, имели прочные блиндажи, были хорошо применены к местности.
— И это Фок смеет называть заячьими норами! — возмущался Кондратенко.
Уже совсем в темноте Кондратенко добрался до штаба Семенова и решил здесь заночевать. Вскоре один за другим подъехали вызванные по телефону начальники боевых участков левого фланга. Кондратенко приветливо с ними здоровался и заставлял каждого подробно рассказывать о положении на участке. Затем началось совещание о возможности перехода в наступление в направлении Дальнего. Эта мысль была с энтузиазмом поддержана присутствующими.
— Только бы Фок не подвел, а мы сумеем прорвать расположение японцев, — резюмировал мнение собравшихся Семенов.
— Завтра сменим Четырнадцатый полк и попробуем выйти в тыл Хунисану, пусть они нам дадут хотя бы одного-двух проводников из охотничьей команды, — проговорил Кондратенко. — Попрошу об этом прямо Савицкого.
Записка была написана, генерал вручил ее Звонареву и велел доставить командиру Четырнадцатого полка.
— Теперь всего половина десятого. Через час вы будете у него. Можете там и остаться на ночлег, — распорядился Кондратенко.
— Я постараюсь разыскать Енджеевского и у него останусь до утра, — ответил прапорщик.
— Прекрасно. Сообщите ему о наших намерениях и спросите совета. Было бы очень хорошо, если бы он с утра повидал меня.
Через час Звонарев был уже в штабе Четырнадцатого полка. После отъезда Стесселя там продолжали пьянствовать.
Полковник, с красным лицом, без кителя, сидел за столом в палатке на своем прежнем месте. Около него собралась довольно большая компания.
Прапорщик, растолкав толпу, подошел к полковнику и протянул пакет.
Все находившиеся в палатке обернулись в сторону своего командира.
— Выступать куда-нибудь? Тревога? Японцы прорвались? — засыпали вопросами прапорщика.
— Кукиш дам я ему своих охотников! Если хочет, может брать это золотце Енджеевского. Свечку поставлю своему святителю, когда от него избавлюсь! — проговорил полковник, ознакомившись с запиской Кондратенко. — Завтра передам позицию у Хунисана Семенову, а второй батальон оттяну в тыл. Ваш же генерал может там чудить как хочет! У меня есть приказ Фока — никакой поддержки ему ни в чем не оказывать.
— Так и прикажете передать генералу Кондратенко? — поставил вопрос ребром Звонарев.
— Что вы? Еще и в самом деле вздумаете ему дословно передать все, что я говорю. Сейчас я продиктую ответ…
«Ваше превосходительство, высокоуважаемый Роман Исидорович! При всем моем искреннем желании, я, к великому моему сожалению, лишен возможности удовлетворить вашу просьбу, хотя горячо сочувствую вашему начинанию и твердо убежден в его несомненном успехе под вашим мудрым руководством. Единственно, что я могу сделать, — это откомандировать в ваше распоряжение начальника моей охотничьей команды поручика Енджеевского. Срок, командировки его не ограничиваю временем. Остаюсь вашего превосходительства преданнейший слуга Владимир Савицкий».
Взяв письмо, прапорщик вышел из палатки и отправился к месту расположения охотничьей команды. По дороге к нему присоединился Али-Ага Шахлинский, который, по поручению Ирмана, должен был объехать батареи и предупредить о предстоящем уходе с занимаемых сейчас позиций.
— Как, и артиллерия снимается с этого участка? — удивился Звонарев.
— Фок приказал убрать все орудия, а инженерам разобрать блиндажи и материалы использовать на других участках позиции.
— Короче, Кондратенко предоставляется голое место, на котором прежде всего надо будет вновь возводить укрепления.
— Весьма возможно, что японцы, заметив, что наши разбирают блиндажи, сами перейдут в наступление раньше нас.
— Надо срочно об этом предупредить генерала, — решил Звонарев и хотел было ехать назад в штаб Семенова, но капитан предложил туда заехать лично.
— Особенно не беспокойтесь. Мой командир бригады, полковник Ирман, решил правофланговые батареи вопреки приказу Фока пока оставить на месте. Я лично повидаюсь с полковником Мехмандаровым. Мы с ним старые друзья и с полслова поймем друг друга. Какие бы приказания ни отдавал Фок, батарея подполковника Лаперова, где я старшим офицером, никогда не бросит без помощи полки дивизии Кондратенко, — пылко проговорил Шахлинский. — От правофланговой батареи Романовского до штаба Двадцать шестого полка всего три-четыре версты, я за полчаса доберусь до него и передам все, что нужно. Вы же поезжайте прямо к Енджеевскому.
Стах уже спал, когда Звонарев вошел в его палатку, но будить его не пришлось: он тотчас же проснулся и, натянув сапоги, присел к столу, на котором стояла зажженная свеча. Выслушав Звонарева, он тихонько свистнул.
— Ясно, что Фок хочет подложить свинью Кондратенко. Но мы еще посмотрим, что из этого выйдет. Я, конечно, с удовольствием перейду к Семенову, а что касается моих охотников, то постепенно я их всех перетащу за собой. Денисов! — крикнул поручик, приподняв полу палатки.
— Чего изволите? — отозвался голос из темноты, и в палатку вошел коренастый стрелок с перевязанной головой.
— Надо всех больных и раненых отправить в тыл, — начал было поручик.
— Они, ваше благородие, не хотят. И здесь, говорят, переможемся.
— Я перевожусь в Двадцать шестой полк, — объявил ему поручик.
Унтер-офицер с удивлением посмотрел на поручика.
— Как же мы без вас-то будем, Евстахий Казимирович? — спросил он. — За вами мы и в огонь и в воду пойдем, потому что вас знаем, — зря людей не поведете, а новый начальник неизвестно какой еще попадется.
— Пусть, то нездоров, отправляется в госпиталь, а там просится в Двадцать шестой полк.
— Смекнул, ваше благородие! Только половина команды сразу уйдет. Много у нас легкораненых, которые в строю остались. Есть, кроме того, больные, особенно животом, ревматизмом и куриной слепотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Стессель тоже остановился.
— Устал я, Роман Исидорович, и обещал жене к вечеру быть в Артуре. Вы и без меня прекрасно сумеете осмотреть позиции и внести, где нужно, необходимые исправления, поэтому я поеду обратно.
— Не смею задерживать, ваше превосходительство. Но, конечно, очень жаль, что вы не сможете взглянуть на «заячьи норы», в которых расположены мои части.
— Вы снимите несколько фотографий и потом покажете их мне и Александру Викторовичу, — мудро решил Стессель и тронулся в обратный путь вместе со своей свитой.
Кондратенко, Наумеяко и Звонарев двинулись дальше. Вскоре их встретили начальник правофлангового участка полковник Семенов, участковый инженер капитан Зедгенидзе и начальник артиллерии участка полковник Мехмандаров. Поздоровавшись с ними, генерал направился на позиции. В отличие от участка Четвертой дивизии окопы здесь были прекрасно оборудованы, имели прочные блиндажи, были хорошо применены к местности.
— И это Фок смеет называть заячьими норами! — возмущался Кондратенко.
Уже совсем в темноте Кондратенко добрался до штаба Семенова и решил здесь заночевать. Вскоре один за другим подъехали вызванные по телефону начальники боевых участков левого фланга. Кондратенко приветливо с ними здоровался и заставлял каждого подробно рассказывать о положении на участке. Затем началось совещание о возможности перехода в наступление в направлении Дальнего. Эта мысль была с энтузиазмом поддержана присутствующими.
— Только бы Фок не подвел, а мы сумеем прорвать расположение японцев, — резюмировал мнение собравшихся Семенов.
— Завтра сменим Четырнадцатый полк и попробуем выйти в тыл Хунисану, пусть они нам дадут хотя бы одного-двух проводников из охотничьей команды, — проговорил Кондратенко. — Попрошу об этом прямо Савицкого.
Записка была написана, генерал вручил ее Звонареву и велел доставить командиру Четырнадцатого полка.
— Теперь всего половина десятого. Через час вы будете у него. Можете там и остаться на ночлег, — распорядился Кондратенко.
— Я постараюсь разыскать Енджеевского и у него останусь до утра, — ответил прапорщик.
— Прекрасно. Сообщите ему о наших намерениях и спросите совета. Было бы очень хорошо, если бы он с утра повидал меня.
Через час Звонарев был уже в штабе Четырнадцатого полка. После отъезда Стесселя там продолжали пьянствовать.
Полковник, с красным лицом, без кителя, сидел за столом в палатке на своем прежнем месте. Около него собралась довольно большая компания.
Прапорщик, растолкав толпу, подошел к полковнику и протянул пакет.
Все находившиеся в палатке обернулись в сторону своего командира.
— Выступать куда-нибудь? Тревога? Японцы прорвались? — засыпали вопросами прапорщика.
— Кукиш дам я ему своих охотников! Если хочет, может брать это золотце Енджеевского. Свечку поставлю своему святителю, когда от него избавлюсь! — проговорил полковник, ознакомившись с запиской Кондратенко. — Завтра передам позицию у Хунисана Семенову, а второй батальон оттяну в тыл. Ваш же генерал может там чудить как хочет! У меня есть приказ Фока — никакой поддержки ему ни в чем не оказывать.
— Так и прикажете передать генералу Кондратенко? — поставил вопрос ребром Звонарев.
— Что вы? Еще и в самом деле вздумаете ему дословно передать все, что я говорю. Сейчас я продиктую ответ…
«Ваше превосходительство, высокоуважаемый Роман Исидорович! При всем моем искреннем желании, я, к великому моему сожалению, лишен возможности удовлетворить вашу просьбу, хотя горячо сочувствую вашему начинанию и твердо убежден в его несомненном успехе под вашим мудрым руководством. Единственно, что я могу сделать, — это откомандировать в ваше распоряжение начальника моей охотничьей команды поручика Енджеевского. Срок, командировки его не ограничиваю временем. Остаюсь вашего превосходительства преданнейший слуга Владимир Савицкий».
Взяв письмо, прапорщик вышел из палатки и отправился к месту расположения охотничьей команды. По дороге к нему присоединился Али-Ага Шахлинский, который, по поручению Ирмана, должен был объехать батареи и предупредить о предстоящем уходе с занимаемых сейчас позиций.
— Как, и артиллерия снимается с этого участка? — удивился Звонарев.
— Фок приказал убрать все орудия, а инженерам разобрать блиндажи и материалы использовать на других участках позиции.
— Короче, Кондратенко предоставляется голое место, на котором прежде всего надо будет вновь возводить укрепления.
— Весьма возможно, что японцы, заметив, что наши разбирают блиндажи, сами перейдут в наступление раньше нас.
— Надо срочно об этом предупредить генерала, — решил Звонарев и хотел было ехать назад в штаб Семенова, но капитан предложил туда заехать лично.
— Особенно не беспокойтесь. Мой командир бригады, полковник Ирман, решил правофланговые батареи вопреки приказу Фока пока оставить на месте. Я лично повидаюсь с полковником Мехмандаровым. Мы с ним старые друзья и с полслова поймем друг друга. Какие бы приказания ни отдавал Фок, батарея подполковника Лаперова, где я старшим офицером, никогда не бросит без помощи полки дивизии Кондратенко, — пылко проговорил Шахлинский. — От правофланговой батареи Романовского до штаба Двадцать шестого полка всего три-четыре версты, я за полчаса доберусь до него и передам все, что нужно. Вы же поезжайте прямо к Енджеевскому.
Стах уже спал, когда Звонарев вошел в его палатку, но будить его не пришлось: он тотчас же проснулся и, натянув сапоги, присел к столу, на котором стояла зажженная свеча. Выслушав Звонарева, он тихонько свистнул.
— Ясно, что Фок хочет подложить свинью Кондратенко. Но мы еще посмотрим, что из этого выйдет. Я, конечно, с удовольствием перейду к Семенову, а что касается моих охотников, то постепенно я их всех перетащу за собой. Денисов! — крикнул поручик, приподняв полу палатки.
— Чего изволите? — отозвался голос из темноты, и в палатку вошел коренастый стрелок с перевязанной головой.
— Надо всех больных и раненых отправить в тыл, — начал было поручик.
— Они, ваше благородие, не хотят. И здесь, говорят, переможемся.
— Я перевожусь в Двадцать шестой полк, — объявил ему поручик.
Унтер-офицер с удивлением посмотрел на поручика.
— Как же мы без вас-то будем, Евстахий Казимирович? — спросил он. — За вами мы и в огонь и в воду пойдем, потому что вас знаем, — зря людей не поведете, а новый начальник неизвестно какой еще попадется.
— Пусть, то нездоров, отправляется в госпиталь, а там просится в Двадцать шестой полк.
— Смекнул, ваше благородие! Только половина команды сразу уйдет. Много у нас легкораненых, которые в строю остались. Есть, кроме того, больные, особенно животом, ревматизмом и куриной слепотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179