Камышовые плетеные китайские паруса горели, как сухая солома, давая массу дыма. Так как лодки стояли близко друг около друга, то огонь быстро перебрасывался от одной к другой, и вскоре все они пылали ярким костром. Было видно, как китайцы, спасаясь, прямо с джонок бросались в воду и плыли к берегу. Дым пожара лишил возможности японские корабли вести прицельный огонь по русским позициям.
— Не понравилось японцу! — весело заговорили солдаты.
— Адмирал Тогов чихать начал, — безапелляционно заявил Блохин. — Не любит он нюхать дым.
Скоро весь горизонт со стороны моря был закрыт дымовой завесой, и японская эскадра прекратила обстрел русских позиций, зато с севера опять посыпались шрапнели и гранаты, но после тяжелых морских снарядов они уже не казались такими страшными.
Забравшись в блиндаж, солдаты ожидали конца обстрела.
— Родионов идет, — возвестил Купин, вертевшийся около входа. — И с мамзелей, вроде как с сестрой.
Солдаты стали с порога блиндажа разглядывать подходящих.
Звонарев с Тринадцатой батареи тоже заметил Роднонова и Варю Белую.
«Вернулась-таки, упрямая девчонка!»— досадливо подумал он.
— Шура, соберите-ка, пока тихо, свои манатки и отправляйтесь на полковой перевязочный пункт.
— А как же наши раненые? У нас осталось еще трое, — возразила девушка.
— С вами пусть идут, — ответил прапорщик.
— Японец с города наступает, — неожиданно сообщил тревожную весть Гайдай.
Звонарев вскинул бинокль и тут, впервые за сегодняшний день, увидел, как густые цепи японцев одна за другой выбегали из-за стены Цзинджоу и накапливались внизу у деревни Сидай.
Звонарев вызвал солдат на всех батареях к орудиям, но едва они дали по нескольку выстрелов, как японцы обрушили на них огненный вал своей артиллерии, к которой присоединился и обстрел с моря. Все батареи оказались под перекрестным огнем снарядов, летевших и слева и справа и засыпавших всю площадь позиции.
Варя с Родионовым едва успели укрыться в блиндаже Тринадцатой батареи. Звонарев, наблюдавший за происходящим близким разрывом снаряда, был сброшен с бруствера и на несколько мгновений оглох и ослеп.
Варя с криком бросилась к нему.
— Что с вами? Вы ранены? — нагнулась она к лежащему на земле прапорщику.
Ее лицо выражало страшный испуг, в глазах стояли слезы, и она, сама того не замечая, начала ласково гладить Звонарева по лицу.
За Варей поспешили к прапорщику Мельников и несколько солдат с носилками.
— Мне уже лучше, — с трудом проговорил Звонарев и с помощью солдат встал на ноги.
— Идите в блиндаж и не смейте больше оттуда выходить! — распорядилась Варя.
— Идите-ка вы все на перевязочный пункт, — ответил прапорщик, — а я мигом очухаюсь и без вас! Смотрите, сколько опять раненых на батареях.
Когда обстрел несколько утих, Звонарев пошел посмотреть, что делается у Блохина и Грязнова. Первого из них он нашел у четвертого орудия, — Блохин вытаскивал из-под земли полузасыпанного наводчика.
— Потише, потише, братцы, видать, ноги у меня сильно попорчены! — молил раненый.
Блохин с неожиданной ловкостью подхватил его на руки и уложил на носилки.
— Где Гайдай? — спросил Звонарев.
— Рядом в блиндаже, его в голову ранило, — сообщил Блохин.
В полутьме блиндажа прапорщик не сразу разглядел фигуру сидящего на полу Гайдая. Он обеими руками держался за голову и тихо стонал. Сквозь грязный платок у левого виска просачивалась кровь и текла вниз по щеке.
Звонарев вытащил один из бинтов и хотел было его перебинтовать, но Гайдай отстранил его и, взяв бинт, сам стал осторожно бинтовать свою голову.
Звонарев пожалел, что не взял с собой Мельникова с перевязочным материалом.
— Тебе очень больно? — спросил он у Гайдая.
— Очень! Так и гудет в голове, ровно колокол на пожаре! Пропаду я здесь. Нутром чувствую, — жалобно проговорил Гайдай. — Не видать мне больше родной Вкраины!
— Чего зря ноешь! Утром героем был, а теперь панихиду по себе раньше времени поешь! — упрекнул его Звонарев. — Малость зацепило, а ты и раскис. Родионов посерьезнее тебя ранен, а вернулся в строй.
Гайдай замолк и продолжал держаться за голову.
Японцы постепенно ослабили огонь по всему участку.
Напряженность боя явно падала.
Со всех батарей потянулись в тыл легкораненые; тяжелораненых несли на носилках; часть солдат сносила трупы к Пятнадцатой батарее, где в яме, на месте порохового погреба, решено было устроить братскую могилу для артиллеристов.
Несколько человек было отправлено в кухню за обедом. Батареи сразу опустели.
Обойдя все батареи, Звонарев нашел всего одиннадцать годных орудий. Из них пять старых китайских, к которым не было снарядов. К полевым же пушкам нашлось около сотни снарядов. Этим и исчерпывались все артиллерийские средства обороны на левом фланге позиции.
— В центре японец тоже разбил все батареи, пушек всюду осталось очень мало, а снарядов и вовсе нет. Только на правом фланге, на Известковой батарее, еще стреляют, но и то совсем редко. Против сотни японских выстрелов и десятка наших нет! — сообщили солдаты, ходившие за обедом.
На позиции стало совсем тихо, и Звонарев решил воспользоваться этим обстоятельством и сходить к Высоких Для выяснения общей обстановки и получения дальнейших указаний. Оставив Родионова за старшего, он от» правился на центральные батареи. Первое, что он здесь увидел, была подбитая морская пушка Канэ, которую так и не успели установить. Снаряд попал в установочную тумбу и совершенно ее исковеркал. На всех батареях осталось в целости по одному-два орудия. Брустверы были срыты, блиндажи и пороховые погреба завалены, позиция была сильно разрушена.
Высоких находился в блиндаже Шестой батареи. Он был перевязан и все время тихонько стонал. Увидев Звонарева, он очень обрадовался.
— Слава богу, хоть вы целы, а я и не чаял видеть вас в живых, глядя, что разделывают японцы! Что у вас осталось пригодного для дальнейшего боя?
Прапорщик подробно сообщил ему обо всем.
— У меня положение не лучше, хотя потерь, конечно, меньше. По нас стреляли не суда, а только полевые батареи, но зато в огромном числе. Должно быть, у них было до сотни орудий. Но мы тоже не одну сотню японцев отправили на тот свет, — рассказывал Высоких. — Я попрошу вас сейчас дойти до Двенадцатой батареи, знаете — последняя постройка, рядом с Третьей батареей, и доложить Третьякову о положении у нас.
Звонарев немедленно направился к командиру полка.
Выслушав его доклад, полковник разразился самой непечатной бранью по адресу Фока и Стесселя, которые, по его мнению, были виноваты в сегодняшнем разгроме.
— Я сам сапер, за своим делом слежу и знаю, что в наше время артиллерию надо ставить по возможности укрыто или, во всяком случае, замаскировав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Не понравилось японцу! — весело заговорили солдаты.
— Адмирал Тогов чихать начал, — безапелляционно заявил Блохин. — Не любит он нюхать дым.
Скоро весь горизонт со стороны моря был закрыт дымовой завесой, и японская эскадра прекратила обстрел русских позиций, зато с севера опять посыпались шрапнели и гранаты, но после тяжелых морских снарядов они уже не казались такими страшными.
Забравшись в блиндаж, солдаты ожидали конца обстрела.
— Родионов идет, — возвестил Купин, вертевшийся около входа. — И с мамзелей, вроде как с сестрой.
Солдаты стали с порога блиндажа разглядывать подходящих.
Звонарев с Тринадцатой батареи тоже заметил Роднонова и Варю Белую.
«Вернулась-таки, упрямая девчонка!»— досадливо подумал он.
— Шура, соберите-ка, пока тихо, свои манатки и отправляйтесь на полковой перевязочный пункт.
— А как же наши раненые? У нас осталось еще трое, — возразила девушка.
— С вами пусть идут, — ответил прапорщик.
— Японец с города наступает, — неожиданно сообщил тревожную весть Гайдай.
Звонарев вскинул бинокль и тут, впервые за сегодняшний день, увидел, как густые цепи японцев одна за другой выбегали из-за стены Цзинджоу и накапливались внизу у деревни Сидай.
Звонарев вызвал солдат на всех батареях к орудиям, но едва они дали по нескольку выстрелов, как японцы обрушили на них огненный вал своей артиллерии, к которой присоединился и обстрел с моря. Все батареи оказались под перекрестным огнем снарядов, летевших и слева и справа и засыпавших всю площадь позиции.
Варя с Родионовым едва успели укрыться в блиндаже Тринадцатой батареи. Звонарев, наблюдавший за происходящим близким разрывом снаряда, был сброшен с бруствера и на несколько мгновений оглох и ослеп.
Варя с криком бросилась к нему.
— Что с вами? Вы ранены? — нагнулась она к лежащему на земле прапорщику.
Ее лицо выражало страшный испуг, в глазах стояли слезы, и она, сама того не замечая, начала ласково гладить Звонарева по лицу.
За Варей поспешили к прапорщику Мельников и несколько солдат с носилками.
— Мне уже лучше, — с трудом проговорил Звонарев и с помощью солдат встал на ноги.
— Идите в блиндаж и не смейте больше оттуда выходить! — распорядилась Варя.
— Идите-ка вы все на перевязочный пункт, — ответил прапорщик, — а я мигом очухаюсь и без вас! Смотрите, сколько опять раненых на батареях.
Когда обстрел несколько утих, Звонарев пошел посмотреть, что делается у Блохина и Грязнова. Первого из них он нашел у четвертого орудия, — Блохин вытаскивал из-под земли полузасыпанного наводчика.
— Потише, потише, братцы, видать, ноги у меня сильно попорчены! — молил раненый.
Блохин с неожиданной ловкостью подхватил его на руки и уложил на носилки.
— Где Гайдай? — спросил Звонарев.
— Рядом в блиндаже, его в голову ранило, — сообщил Блохин.
В полутьме блиндажа прапорщик не сразу разглядел фигуру сидящего на полу Гайдая. Он обеими руками держался за голову и тихо стонал. Сквозь грязный платок у левого виска просачивалась кровь и текла вниз по щеке.
Звонарев вытащил один из бинтов и хотел было его перебинтовать, но Гайдай отстранил его и, взяв бинт, сам стал осторожно бинтовать свою голову.
Звонарев пожалел, что не взял с собой Мельникова с перевязочным материалом.
— Тебе очень больно? — спросил он у Гайдая.
— Очень! Так и гудет в голове, ровно колокол на пожаре! Пропаду я здесь. Нутром чувствую, — жалобно проговорил Гайдай. — Не видать мне больше родной Вкраины!
— Чего зря ноешь! Утром героем был, а теперь панихиду по себе раньше времени поешь! — упрекнул его Звонарев. — Малость зацепило, а ты и раскис. Родионов посерьезнее тебя ранен, а вернулся в строй.
Гайдай замолк и продолжал держаться за голову.
Японцы постепенно ослабили огонь по всему участку.
Напряженность боя явно падала.
Со всех батарей потянулись в тыл легкораненые; тяжелораненых несли на носилках; часть солдат сносила трупы к Пятнадцатой батарее, где в яме, на месте порохового погреба, решено было устроить братскую могилу для артиллеристов.
Несколько человек было отправлено в кухню за обедом. Батареи сразу опустели.
Обойдя все батареи, Звонарев нашел всего одиннадцать годных орудий. Из них пять старых китайских, к которым не было снарядов. К полевым же пушкам нашлось около сотни снарядов. Этим и исчерпывались все артиллерийские средства обороны на левом фланге позиции.
— В центре японец тоже разбил все батареи, пушек всюду осталось очень мало, а снарядов и вовсе нет. Только на правом фланге, на Известковой батарее, еще стреляют, но и то совсем редко. Против сотни японских выстрелов и десятка наших нет! — сообщили солдаты, ходившие за обедом.
На позиции стало совсем тихо, и Звонарев решил воспользоваться этим обстоятельством и сходить к Высоких Для выяснения общей обстановки и получения дальнейших указаний. Оставив Родионова за старшего, он от» правился на центральные батареи. Первое, что он здесь увидел, была подбитая морская пушка Канэ, которую так и не успели установить. Снаряд попал в установочную тумбу и совершенно ее исковеркал. На всех батареях осталось в целости по одному-два орудия. Брустверы были срыты, блиндажи и пороховые погреба завалены, позиция была сильно разрушена.
Высоких находился в блиндаже Шестой батареи. Он был перевязан и все время тихонько стонал. Увидев Звонарева, он очень обрадовался.
— Слава богу, хоть вы целы, а я и не чаял видеть вас в живых, глядя, что разделывают японцы! Что у вас осталось пригодного для дальнейшего боя?
Прапорщик подробно сообщил ему обо всем.
— У меня положение не лучше, хотя потерь, конечно, меньше. По нас стреляли не суда, а только полевые батареи, но зато в огромном числе. Должно быть, у них было до сотни орудий. Но мы тоже не одну сотню японцев отправили на тот свет, — рассказывал Высоких. — Я попрошу вас сейчас дойти до Двенадцатой батареи, знаете — последняя постройка, рядом с Третьей батареей, и доложить Третьякову о положении у нас.
Звонарев немедленно направился к командиру полка.
Выслушав его доклад, полковник разразился самой непечатной бранью по адресу Фока и Стесселя, которые, по его мнению, были виноваты в сегодняшнем разгроме.
— Я сам сапер, за своим делом слежу и знаю, что в наше время артиллерию надо ставить по возможности укрыто или, во всяком случае, замаскировав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179